Александр Волков - Два брата (др. ред.)
— А ну, Данилыч, давай!
Вторые носилки были отобраны у деда Трофима и башкира Пахлая. Носилки поставили рядом. Никиту Зотова и Трубецкого назначили судьями. Меншиков с сожалением посматривал на свой новенький щеголеватый мундир.
— Начинай! — скомандовал Никита Зотов.
Вскинулись лопаты, брызги грязи полетели во все стороны. Судьи отшатнулись. Петр выхватывал огромные глыбы земли. Лицо его горело возбуждением. Он сбросил треуголку и, не глядя, швырнул назад. Илья Марков длинными, сильными руками перекидывал землю, точно играя; лопата ловко выбрасывала груз. Акинфий пыхтел, но в работе не отставал от товарища. Меншиков старался уберечь мундир.
Вокруг собралась кучка зрителей, раздались подзадоривающие возгласы, слышался осторожный хохоток.
Царь навалил огромную груду земли.
— Петр Алексеевич, носилки поломаются! — предостерег Меншиков.
Царь, не слушая, ухватился за ручки:
— Бери! Докажем самохвалу!
Меншиков, кряхтя, поднял ношу. Ручки затрещали, но выдержали. Следом двинулась и другая пара.
— Вот всегда он так, дитятко неуёмное! — сказал Никита Зотов, закладывая в нос понюшку табаку.
Тем временем две пары вернулись нога в ногу и вновь начали накладывать землю на носилки.
Прошло полчаса. Царь с Меншиковым не сдавались, но видно было, что им трудно продолжать борьбу. После десятого раза царь с досадой бросил лопату:
— Ну, Илья Марков, твоя взяла! Вижу — одной силы мало… Сноровка да привычка надобны… Вот тебе! — Он протянул Маркову серебряный рубль.
Царь со свитой пошел дальше, один Меншиков остался позади, пытаясь отчистить мундир от грязи.
* * *Вечером того же дня артель Куликова устраивалась в землянке. Царская милость, оказанная Илье Маркову, обернулась неожиданной удачей: надсмотрщики на эту ночь не забили в колодки Илью и его товарищей.
Работные сколотили нары из жердей, накрыли ветками и прошлогодней листвой. В землянке пахло прелым, было душно, но все же под боком сухо и кровля над головой.
Пахлай и дед Трофим спали, а Илья и Акинфий тихонько разговаривали.
— Видал, дядя Акинфий, какое дело получилось? — пылко шептал Илья. — Ведь царь, а землю таскал, что мужик простой!
— Ну и царь, ну и таскал, чему дивиться? — спокойно возразил Акинфий. — Завидки его забрали. Захотелось доказать, что никому ни в каком деле не уступит. Мозолями хвалится!.. С виду-то он прост, да эта простота нашему брату солоно достается. Ведь видит же он, как работники в этом проклятом болоте надрываются, а нешто пожалел? Велел от кандалов освободить?
— Нас же сегодня не заковали?
— Разве это царев приказ? Это досмотрщики старались царю угодить, а им еще за это, может, и попадет!
— Дядя Акинфий, — хохотнул Илья, — а ведь царь против нас не сдюжил…
— Где им, господам, сдюжить? В охотку потрудиться, это еще куда ни шло, а вот попробуй погнуть спину с зари до зари. А ежели еще заковать их…
Два друга рассмеялись: уж очень забавно было им представить царя Петра и Меншикова, работающих в кандалах.
— Нет, Илюха, — продолжал Акинфий наставлять парня, — ты этой царевой простотой не обольщайся! Он, конечно, не такой царь, как допреж его сидели. За многие дела своими руками берется и Русь разворошил до основания, чтобы заново поставить ее, да ведь только все это мужичьим потом да кровью делается…
— Стало, сгибнуть нам здесь, дядя Акинфий? — тревожно спросил Илья.
— Ничего, не вздыхай, парень! Мы с тобой еще побродим по свету, потопчем придорожную травушку!
Глава XII
ЧТЕНИЕ ГАЗЕТЫ
Егорка Марков заканчивал «русскую школу» намного раньше положенного срока. Он назубок знал русскую грамматику, хорошо писал, прочитал от корки до корки Евангелие, молитвослов. Однажды учитель Федор Иваныч дал Егорке пачку листков небольшого формата, напечатанных славянским шрифтом на плотной желтоватой бумаге.
— Полагаю, надоело тебе церковное долбить. Вот «Ведомости», читай да поучайся.
Первая русская газета «Ведомости» стала выходить со 2 января 1703 года примерно раз в девять-десять дней.
При отце Петра, Алексее Михайловиче, выдержки из иностранных газет переводились и переписывались под названием «Куранты», и их читал царь и немногие его приближенные. Содержание «Курантов» составляло государственную тайну, и за разглашение ее полагалась суровая кара. Теперь наступило иное время. «Ведомости» продавались всем желающим по алтыну за номер. Правда, желающих находилось немного.
Вечером в доме Марковых собрались люди. Аграфена в порыве материнской гордости рассказала соседям, что ее сынок Егорушка принес от учителя грамотки, в которых прописано обо всем, что делается на свете.
Гости сидели по лавкам. Ближе всех к Егорке устроились Ванюшка с отцом. Ванюшка Ракитин с явной завистью смотрел на худощавое, длинное лицо приятеля, который приглядывался у жировика к мелкому славянскому шрифту. Острые скулы Егорки порозовели от волнения и тайной гордости; он нервно шевелил пальцами, дожидаясь, пока стихнет говор собравшихся.
Номера газеты имели трехмесячную давность. Но слушатели были невзыскательны. Они привыкли получать вести с большим опозданием от странников, которых много скиталось по Руси.
Марковские гости приготовились слушать «Ведомости» с благоговейным вниманием. Русские люди питали величайшее уважение к письменному, а позднее к печатному слову. Русь всегда любила и ценила грамотеев, преклонялась перед их ученостью.
«Ученье — свет, неученье — тьма» — так говорил русский народ.
Когда еще не было печатных станков, писец, переписывая книгу, понимал, что создает великую ценность. Заканчивая нелегкий свой труд, он писал на последнем листке трогательные слова:
«Как радуется кормчий возвращению в отечество, так радуется и описатель, книгу сию списав».
Егор читал, а гости теснились к нему все ближе, стараясь не дышать, чтобы лучше слышать.
— «Повелением его величества, — читал молодой грамотей, — московские школы умножаются… В математической школе больше трехсот человек учатся и добре науку приемлют…»
— Видим, сынок, видим, — заметил Семен Ракитин. — Истинная то правда…
— «Из Персиды пишут. Индейский царь послал в дар великому Государю нашему слона и иных вещей немало. Из града Шемахи отпущен он в Астрахань сухим путем…»
— Слон? — удивленно переспросила Аграфена. — Что же это за зверь такой?
— Слон? — отозвался старый Ракитин. — Это дивный зверь, кума! Слыхивал я и от захожих людей, что зверь этот водится в Индейском царстве, зело велик и с виду устрашителен, имеет сзади хвост и спереди хвост…
— Батюшки! — ахнули пораженные слушатели. — Сколько же на божьем свете чудес!
— Это еще что! — похвалился сапожник, польщенный тем, что общее внимание перешло к нему. — Это что! Сказывают, за Индейским царством живут песьеглавцы…
— Песьеглавцы? Это кто же такие?
— Люди с песьими головами. Разговор у тех людей лаятельный, а обычаем они зверонравны и чужеземцев, что к ним попадают, съедают живьем.
— Святители московские, помилуйте от зла!
— А в иных странах, — разошелся Семен Ефимыч, — существуют люди об одной ноге, и нога та столь велика, что они под нею от солнца укрываются.
— Ох! Да как же это так?
— Очень просто. Лежат на спине, кверху ногу задравши.
— Чудеса чудные, дивеса дивные, — вздыхали слушатели.
Семен Ефимыч наконец угомонился.
— Чти, Егорушка, дальше!
— «Из Олонца пишут. Города Олонца поп Иван Окулов, собрав охотников пеших с тысячу человек, ходил за рубеж в свейскую[61] границу и разбил свейские Ругозенскую, и Гиппонскую, и Сумерскую, и Керисурскую заставы, а на тех заставах шведов побил многое число и взял рейтарское[62] знамя, барабаны и шпаг, фузей и лошадей довольно, а что взял запасов и пожитков он, поп, и тем удовольствовал солдат своих. А достальные пожитки и хлебные запасы, коих не мог забрать, все пожег. И Соловскую мызу[63] сжег, и около Соловской многие мызы и деревни дворов с тысячу пожег же. А на вышеписанных заставах по сказке языков, которых взял, конницы шведской убито пятьдесят человек, пехоты четыреста человек; ушло их конницы пятьдесят, пехоты сто человек, а из попова войска только ранено солдат два человека».
Чтец перевел дух. Раздался громкий хохот. Восхищенные слушатели хлопали ладонями по коленкам:
— Это вояка настоящий!
— Вот так поп!
— Как он с ними, братцы, управился!
— Государь его без награды не оставит!
Сапожник встал:
— Хорошенького помаленьку. Спасибо, брат Егор, уважил! У тебя много этих листочков?
— Ой, много! — отвечала сияющая Аграфена. — Прошу, соседушки дорогие, заглядывать.
