Ольга Гурьян - Обида маленькой Э
— Тише, тише! Гуань Хань-цин пишет свою великолепную пьесу. Все зрители лопнут от хохота!
Теперь, когда эта пьеса близилась к концу, актеры, еще ни разуее целиком не прослушав, уже обсуждали, какие найдутся им роли.
Яо-фэй заявила:
— Конечно, всего важней моя роль. Господин Гуань уже рассказл мне, что в первом действии я буду прекрасна и горделива, во втором — прекрасна и печальна, в третьем — прекрасна и гневна, в а в четвертом — прекрасна и празднична. Значит, мне нужен новый костюм. Я знаю, у Хэй Мяня на дне сундука есть еще несшитые ткани и есть у него помощница, хоть и незаметно, чтобы была от нее большая польза. Пусть он сошьет мне для этой роли новое платье.
Хэй Мянь, подумав, что раз есть время и есть материя, почему бы не сшить платье, принялся за работу.
Китайское женское платье свободное, и портные шьют его без примерки. Хэй Мянь достал кусок нежно-розового атласа, раскроил его так бережно, что все обрезки поместились бы на ладони, и сшил мелкими красивыми стежками. Сюй Сань вышила его цветами и бутонами лотоса.
Но, когда платье было готово, Хэй Мянь сказал (о, злая судьба, лучше бы ему не говорить этих роковых слов):
— Эй, Сюй Сань! Ты с Яо-фэй одного роста. Не хочу просить эту упрямицу накинуть это платье, как бы не обругала меня. Надень-ка ты его, чтобы я мог посмотреть на него.
И Сюй Сань надела платье.
В это мгновение на палубу вышла ленивой походкой сама Яо-фэй. Как только она увидела Сюй Сань в розовом платье, она запустила обе руки в волосы, выдрала большой клок и закричала:
— Чуяло мое сердце, что готовится здесь предательство и измена. Подобрали из милости нищую побродяжку, и уже красуется она в моих одеждах. Неужто я так состарилась и подурнела, что уже готова мне преемница, и я буду играть кумушек и свах, а она молодых красавиц. Не бывать тому! Пусть я умру, но, пока жива, никому не отдам своих ролей! — С этими словами она взмахнула руками и хотела броситься в воду.
Но выбежавший на крик Лэй Чжень-чжень подхватил ее и не дал свершиться печальному делу. Яо-фэй билась и извивалась в его руках и расцарапала Лэй Чжень-чженю все лицо. Он же, как ни был осторожен, посадил ей на руках несколько синяков.
Всю ночь Яо-фэй кричала и грозила убить Сгой Сань. Наутро она связала свой узелок и объявила, что возвращается к своим родителям, которые живут здесь неподалеку.
Сколько ее ни уговаривала свекровь, как ни рыдал Лэй Чжень-чжень, как ни кланялась ей в ноги Сюй Сань, клянясь, что надела она платье без злого умысла и лишь подчиняясь приказанию, сколько все актеры ни умоляли ее остаться, повторяя, что заменить некому, — хмурая красавица твердила, что не может она снести тлкмп обиды и унижения, да еще в придачу синяков и побоев от мужа. Лучше всю жизнь будет она полоть огород и таскать воду, но не потерпит соперницу. И пусть они не воображают, что если для них она стала стара и нехороша, то не найдутся люди, которые поймут ее и оценят. Возможно, еще встретит она кого-нибудь из прежних своих женихов, который почтет за счастье ввести ее в свой дом, и будет она жить там побогаче и получше, и всем, кто посмеет ее обидеть, она сразу выцарапает глаза.
В полдень лодка пристала к берегу поблизости от деревни, где жили родители Яо-фэй. Не взглянув на сына, ни с кем не простившись, она сошла на берег, и больше ее не видели.
Глава пятая
КАК ОНИ ВСЕ ПОССОРИЛСЬ
«Певичка Инь-чжан обещала выйти за бедного студента, и он уже приготовил ей венчальное платье и убор, а она взяла да передумала, собралась замуж за богатого бездельника. Сколько ее ни уговаривали и мать и названая сестрица Пань-эр, заносчивая красотка стояла на своем. Новый жених так нарядно одевался и так хорошо умел ей угождать!
— Он заботится обо мне круглый год! — восклицала влюбленная Инь-чжан. — Летом обвевает меня веером, зимой греет мой халат, чтобы я не простудилась. Соберусь погулять, он расправляет складки моего платья, сам прикалывает мне украшения. Он такой добрый, я хочу за него замуж!
— Ах, вот как, — ответила Пань-эр.
Не смешите меня, дорогая!Летом веером вас обвевает?Зимой над горячей жаровнейХалатик ваш греет любовно?В рот кладет вам еду своей ложкой?Сам обувает вам ножку?Сам вдевает вам в уши серьги?Гребенкой вас чешет с усердьем?Не смешите меня до смерти!Лицемерит он лишь, поверьте!Выйдете, милая, замуж,Дадите волю слезам уж!Не пройдет безусловно и месяца.Захочется вам повеситься.И, вместо того что обещано,Ждут вас пинки и затрещины.Раз уж лодка плывет по течению,Поздно искать спасения.Кого просить о защите?Прежде чем прыгать — смотрите!
Предупреждаю, не бегите ко мне, когда он начнет вас лупить!
Инь-чжан гордо ответила:
— Даже если меня приговорят к смерти, я не обращусь к вам!
Действительно, брак оказался очень несчастным. Муж всем жаловался, что Инь-чжан, стегая одеяло, сама себя зашила внутри, а пояс халата накрепко пришила к вороту. Уж он бил и колотил ее и обещал избить до смерти.
Несчастная Инь-чжан горько каялась, что не послушалась советов матери и Пань-эр, и написала им письмо, умоляя о помощи.
Когда мать получила письмо, она горько зарыдала, а Пань-эр принялась ее утешать:
Не предавайтесь кручине!
Разгладьте на лбу морщины!
Я сейчас поеду туда и поговорю с ним. Уж я буду щипать его и гладить его, обнимать его и ласкать его, пока он растеряет весь свой разум. Я положу ему на нос кусок сахару, но не сможет он его ни лизнуть, ни съесть, пока не даст Инь-чжан развода.
Она надела вышитое платье, заколола прическу булавками из зеленого нефрита, наняла повозку и поехала в город, где жила Инь-чжан. Здесь она пригласила негодяя-мужа в трактир и призналась ему, что давно его любит и хочет выйти за него замуж. В этой любви она поклялась самыми страшными клятвами:
— Пусть в моей каморке переедет меня лошадь! Пусть мне ноги переломают фитилем от лампы!
— Эй, слуга, тащи вино! — завопил на радостях муж.
— И не надо вина, у меня десять бутылок в повозке.
— Пусть зарежут барана!
— И этого не надо. У меня в повозке есть жареный.
— Тогда я куплю тебе красивый шелк!
— Не надо. У меня два куска красного шелка в сундуке. Что ваше — то мое, что мое — то наше!
У меня приданое — сотня тысяч вэней.Но с тобой согласна на бобах сидеть я.Я не приревную, если ты изменишь.Можешь колотить меня палкой или плетью.Ах, прошу, женись на мне, нет тебя желаннее.Только со своей женой разведись заранее.
Негодяй поспешил домой, дал жене свидетельство о разводе и опять побежал к Пань-эр. Но хитрой красотки и след простыл.
— Эй, слуга, приведи мне лошадь, я поеду ее догонять.
— У кобылы родился жеребенок.
— Приведи мула!
— Мул охромел!
— Приведи осла!
— Осел потерял подкову.
Тут он понял, что его обманули, побежал домой, вырвал из рук Инь-чжан свидетельство о разводе, сунул его в рот, разжевал и проглотил. Инь-чжан ужасно испугалась, как бы он не убил ее. Но — о счастье! — хитрая Пань-эр подсунула копию, а свидетельство цело. И счастливая Инь-чжан выходит замуж за студента».
Гуань Хань-цин закончил чтение новой пьесы и обвел актеров сияющими глазами. Они кричали от восторга, смеялись, поднимали кверху большой палец в знак одобрения.
— Ах, что за очаровательная роль! — воскликнула Юнь-ся. — Сколько в ней кокетства, ужимок, улыбок. Мне не терпится сыграть ее! — Она вскочила, скользнула правой рукой от груди к колену, будто поправляя костюм, и поворотом кисти откинула руку назад.
Вы смешите меня до смерти!Лицемерит он лишь, поверьте!..
— Погоди, Юнь-ся, ты вечно выскакиваешь! — прервал ее красавец Цзи Цзюй-нэн. — И без того понятно, что ты будешь играть Пань-эр, а почтенная госпожа Лэй — матушку Инь-чжан. А вот кто будет играть самое Инь-чжань. Без Яо-фэй эту пьесу не придется ставить.
— Может быть, Яо-фэй завтра вернется, — сказал Лэй Чжень-чжень и шумно вздохнул.
Уже целую неделю лодка качалась на якоре в маленькой бухте, актеры слонялись без дела, еда становилась все скуднее. Ежедневно в течение недели Лэй Чжень-чжень с утра уходил умолять Яо-фэй о возвращении, и каждый вечер приходил хмурый, как грозовая туча, так и не повидав жену. Ее родители заперли ворота и сидели, как в осажденной крепости, а Лэй Чжень-чжень целые дни стоял на улице перед домом, и ни на посулы, ни на угрозы не было ответа. Только кумушки высовывали носы в щелки своих ворот и хихикали, да деревенские мальчишки провожали его и на почтительном расстоянии кричали непочтительные слова.
