Ольга Гурьян - Обида маленькой Э
Погу сердито охнул, Хэй Мянь ухмыльнулся, а Гуань Хань-цин засмеялся так переливчато, звонко и долго, что Сюй Сань сперва ПО краснела от стыда за свои невежливые слова, а потом тоже рассмеялась. Маленькая Э запрыгала и завизжала от смеха, Хэй Мянь не смог удержаться и захохотал басом, а Погу фыркнул отрывисто, будто бил в кожаный барабан.
Глава четвертая
КАК СЮЙ САНЬ НАДЕЛА РОКОВОЕ ПЛАТЬЕ
Когда Лэй Чжэнь спрашивал Гуань Хань-цина, скоро ли будет написана обещанная ему еще в Ханбалыке великолепная пьеса, Гуань Хань-цин сердился и говорил:
— Оставь меня, пожалуйста, в покое. Сам ты прервал мою работу на полслове, не дал закончить, а теперь пристаешь ко мне. Когда хочу, тогда и кончу. Мне весело играть шутов, и не хочу делать ничего другого. Отстань от меня! Не могу я писать, когда ни не мгновение нет ни досуга, ни покоя. Вот, когда поедем по каналу.
«… Когда поедем по каналу.» — мечтали актеры. Все они устали трястись по дорогам, ночевать то за сценой, то в постоялых дворах и хотелось, хоть временно, хоть ненадолго, иметь определенный, свой собственный угол, подобие дома, домашней жизни, домашнего уюта. Все повторяли в радостном ожидании: «Когда поедем по каналy…»
«…По каналу, — с беспокойством думала Cюй Сань. — Уж мне-то не придется ехать. На лодку меня, наверно, не возьмут, и без меня будет тесно. И так уже сколько времени терпели они, сами бедняки, лишний рот и бесполезную обузу».
Об этих своих опасениях она сказала Хэй Мяню, но тот загадочно ответил:
— Не только возьмут, а еще попросят. Ты только молчи. Я сам буду говорить.
Наконец настал день, когда они увидели на горизонте мачты и паруса множества лодок и вскоре добрались до маленького городка, расположенного на высоком берегу канала. Здесь Лэй Чжень-чжень рассчитался с возчиками. Они трогательно простились с актерами, сгрузили сундуки, шесты и циновки, и три пустые тележки повернули и уехали.
Затем Лэй Чжень-чжень пошел на пристань, чтобы нанять лодку, и Гуань Хань-цин, шутя, предложил ему захватить с собой Погу-барабанщика.
— При виде Погу, — пояснил он, — лодочник поймет, что мы не какие-нибудь знатные господа, а самые обыкновенные оборванцы. Тогда уж он не сдерет с тебя лишнего.
Погу очень обиделся и пробормотал:
— Музыка — дитя небес, а я ее служитель. Это ли не высшая знатность? — но спорить не стал и пошел.
Едва вышли они за ворота, как Погу остановился посреди улицы, напевая что-то себе под нос и отбивая пальцами такт на ладони другой руки. Лэй Чжень-чжень подтолкнул его, и оба скрылись за углом. С пристани они вернулись в прекрасном настроении. Лэй Чжень-чженю удалось по сходной цене нанять превосходную лодку, вместительную и удобную. Не только была там большая общая каюта, но нашлась на носу каморка для Гуань Хань-цина. В этой каморке хранились запасные канаты, паруса и всякий хлам, но было довольно места, чтобы спокойно сидеть и писать.
На корме, в небольшой каюте, жил лодочник с семьей, и жена лодочника разрешила варить пищу на ее печке. Но, самое главное, палуба была достаточно велика, чтобы можно было устроить на ней сцену и давать представления прямо на лодке, не сходя на берег.
— Живей, живей собирайтесь! — кричал довольный Лэй Чжень-чжень, и все уже были готовы идти за ним, когда Хэй Мянь вдруг заявил, что одному ему с костюмами не справиться и пусть Лэй Чжень-чжень даст ему помощника, иначе он не поедет. Ведь в каждой порядочной компании обязательно есть три гардеробщика — Хранитель большого сундука, Смотритель второго сундука и Слуга малого сундука. Костюмы все поизносились, и нет ни времени, ни сил самому и чинить, и штопать, и гладить, и помогать при одевании.
Удивленный неожиданным требованием, Лэй Чжень-чжень закричал:
— Где я тебе возьму помощника? На деревьях они не растут. Самому родить, так сынок мой Лэй Да, ничтожный поросенок, еще сосет соску и умеет только пачкать свою одежду, а не чинить ее, Хочешь, подожди, пока он подрастет.
Хэй Мянь угрюмо настаивал:
— Эта женщина, Сюй Сань, искусна в обращении с иглой. Прикажи ей помогать мне.
Таким образом Сюй Сань и Маленькой Э не пришлось прощаться с актерами; теперь уж по праву, a не из милости они вместе со всеми погрузились на лодку.
Никогда в жизни Сюй-Сань не была так счастлива. С утра она выходила на палубу со своей работой и прилежно шила. Свежий ветерок обдувал ей лицо, вода под лодкой тихо журчала. Рядом с ней сидел Хэй Мянь и тоже шил. Оба молчали, лишь изредка вздыхая.
Время от времени Сюй Сань поднимала глаза и смотрела на канал. По воде непрерывно двигались большие лодки, везущие в столицу рис, бамбук и соль. Ветер надувал прямоугольные, темные, плетенные из тростника паруса. На носу лодок были нарисованы большие круглые глаза с неподвижными черными зрачками. Когда ветер спадал, лодочники привязывали крепкий канат к верхушка мачты, выскакивали на берег и, перекинув лямку через голую грудь, тянули лодку вперед. Весь берег, точно движущимся частоколом, был унизан людьми, тащившими тяжело нагруженные лодки.
Иногда, словно нарядная хищная рыба среди мелких рыбешек, проплывала длинная, двухъярусная, вся в резьбе и позолоте, лодка с носом в виде головы дракона и кормой, украшенной его хвостом. С высоких шестов свисали пестрые фонари и флаги, на которых монгольскими квадратными знаками был написан титул владельца, знатного чиновника, спешившего с докладом в столицу.
Один раз на двух соединенных вместе лодках проплыло огромное, удивительно искривленное, все в узлах и наростах, дерево. Его корни вместе с комом земли были обернуты циновками и тщательно перевязаны. Изогнутые ветви укреплены подпорками. Это дерево везли с юга, чтобы посадить в императорском саду в Ханбалыке. Сюй Сань проводила дерево глазами и, вздохнув, снова опустила их на работу.
В эту минуту из своей каморки вышел Гуань Хань-цин. Его халат был расстегнут на груди, пучок волос заколот так небрежно, что брови опустились и лицо казалось растерянным. Он подошел прямо к Сюй Сань и, размахивая руками, заговорил:
— Я ей велел простегать мне одеяло. Вхожу, одеяло стоймя стоит на кровати. Я кричу: «Жена, где ты?»
— Неправда, — перебил Хэй Мянь. — У нее нет мужа, и не пойдет она за вас!
Но Гуань, не обратив на него никакого внимания, продолжал, удивленно разводя руками:
— «Я здесь», — отвечает она мне из одеяла. «Что ты там делаешь?» — «Когда я сунула сюда вату, я нечаянно сама себя зашила». Я беру палку поколотить ее, а она говорит: «Бей меня, но только не попади в мою соседку». — «Как, ты и соседку зашила вместе с собой?»
— Какую соседку? — испуганно спросил умный Лю Сю-шань. Он играл в карты тут же на палубе и только что собирался взять взятку, когда услышал слова Гуань Хань-цина. Тут он бросил карты, забыл про деньги, подскочил поближе и спросил: — Какую соседку? Ведь она спит рядом с Юнь-ся. Дайте мне скорей это одеяло, чтобы я мог его распороть и выпустить ее. Моя Юнь-ся такая деликатная, она задохнется. Да выпустите же ее, говорю я вам!
Но Гуань Хань-цин, глядя мимо него, говорил обиженно и сердито:
— Я ей говорю: «Пришей пояс к халату». Она говорит: «Готово». Я говорю: «Где ж он?» Она отвечает: «Я пришила его накрепко». Смотрю кругом, не могу найти. Где он может быть? Смотрю в зеркало, а она его пришила к плечу. Вот что ты делаешь, неряха! Я тебя поколочу, я тебя убью, но не отпущу живой. Вот подожди, я с тебя спущу шкуру!
Этого Хэй Мянь не мог вынести. Он вскочил и бросился на Гуань Хань-цина с криком:
— А, ты еще бранишься и грозишься убить ее! Какая она тебе жена? Сперва женись, а потом маши кулаками, а ее тебе не видать. Не отдам!
В то же время умный Лю Сю-шань, забыв осторожность, попытался их разнять, жалобно восклицая:
— Где моя Юнь-ся? Отдайте мне ее!
А Сюй Сань повторяла:
— Не велел он мне пришивать пояс! Не пришивала я пояс!
Гуань Хань-цин обвел всех изумленным взглядом и спросил:
— Что вы накинулись на меня? Не понимаю! — и, пожав плечами, снова скрылся в своей каморке.
Погу, обучавший свой оркестр новой песне, прервал свое занятие и крикнул:
— Перестаньте шуметь, я самого себя не слышу. Из-ва вас маленький гонг опять сбился. Что вы, не понимаете, что господин Гуань пишет свою новую пьесу и прочел вам монолог, который только что закончил. Нельзя ли потише? — И он снова обернулся к музыкантам.
В китайских нотах не указывается продолжительность звука, а только его высота. Прочесть новую музыку невозможно, а надо услышать ее и выучить наизусть. Мальчуган Ли Юй, бивший в маленький гонг, все время путал. Погу рассердился, ловко захватил барабанными палочками длинные волосы Ли Юя и оттрепал его. Снова сначала раздались звуки песни — высокий пронзительный скрип хуциня, резкий, ясный стук барабана, медное дрожание маленького гонга. Из каморки Гуань Хань-цина долетел взрыв смеха, высокого, переливчатого и такого заразительного, что даже лодочник у руля затрясся от смеха. Лэй Чжень-чжень поднял толстый палец и проговорил шепотом, который даже на берегу был слышен:
