Наталья Павлищева - Даниил Галицкий. Первый русский король
Тумены монголов выступили тремя лавинами, одна из них на первые из урусских городов Пронск и Рязань.
Зимняя стужа загнала под крышу всех, кто такую имел. В городах шустрые воробьи жались к теплу, появлялись только в середине дня, чтобы схватить перепавшую крошку и юркнуть обратно под стреху. Зима еще только началась, а метели переметали за ночь все так, что и езженой дороги поутру не найти, не то что следов… Волки выли на луну голодными голосами…
Но монголы не волновались, их вели опытные проводники, знавшие каждую даже занесенную снегом ложбинку, каждый куст, каждое дерево в лесу. Субедей не зря сидел у булгар целый год, он не спешил не потому, что не мог осилить Булгарию, а потому, что готовился. Хитрый и опытный полководец, прекрасно понимающий, что легче всего бить тех, кто сам помогает бить соседа или брата, Субедей договаривался с русскими князьями, выбирая, кому из них прийти на помощь против другого. Нашел, поэтому впереди войска шли местные охотники, точно выводившие монгольские тумены к нужному месту.
Ночная вьюга противно завывала в трубах, клонила к земле дым, засыпала снегом тропинки, норовила забраться в любую щель, проникнуть под одежду, выстудить все. Куда легче, когда просто мороз без ветра, даже сильный не так студен. Городские стражи мерзли на ветру, прятались в тулупах, окликались редко и нехотя. Да и кого бояться? Степняки ходят летом, волки в город не идут, ворота закрыты, если какой путник объявится, так пусть ждет до утра, добрые люди не ездят по ночам. А если вдруг гонец срочный, так пошумит. Потому и вслушивались в завывания вьюги вполуха, скорее по привычке, чем от служебного старания.
И вдруг ухо одного из стражей уловило какой-то шум снаружи. Прислушался и даже перекрестился. Несомненно, за городскими стенами с той стороны было множество людей и лошадей! Страж перекрестился еще раз, выглянул сначала из своего тулупа, потом и из-за невысокого зубца стены и обомлел. Чтобы легче вовремя заметить подход степняков, лес вокруг города давно сведен, и посадские избы, хоть их и немного, видны как на ладони. Именно среди них вдруг замелькали всадники с горящими факелами в руках.
Страж метнулся к старшему, заголосил:
– Беда! Степняки!
Над Пронском зазвучал набат. Люди выскакивали из домов в исподнем, пугаясь пожара, крутили головами, пытаясь понять, где горит. А за стеной уже пылал посад, клубы дыма и отблески пламени охватывали небо вокруг городских стен.
Выбежавшие первыми поспешили, одеваясь на ходу, к воротам, помочь погасить пламя посадским, чтобы не перекинулось на город. Их с трудом удалось удержать, оставив ворота закрытыми. Кого-то из дружинников даже прибили в запале. Не сразу городские поняли, а вернее, поверили, что посад подожгли степняки, все кричали, что померещилось, что не может быть. Но когда через городскую стену полетели стрелы с огнем, народ встряхнулся, ночное забытье слетело со всех разом. Конечно, дивились, никогда степняки не нападали зимой, чем коней-то кормить? Что их заставило нарушить свои привычки?
Посад погиб, оставалось только пересидеть нападение за крепкими стенами, дожидаясь, пока декабрьские метели и стужа сделают свое дело. К князю в Рязань спешно отправлен гонец с жалобой на набег. Оплакали погибших в посаде, разобрали оружие из закромов и принялись сторожить стену уже всерьез.
– Слышь, Тетерь, а это не половцы… – кивнул за стену тот самый стражник, что первым услышал татей. – Откель эти взялись-то?
– Мыслю, это те самые татары, от которых беженцы от булгар через нас шли.
– Тогда худо, Рагдай сказывал, тех много и жестокие очень.
– Ништо… постоят, померзнут, а там и князь с подмогой подойдет…
– Мыслишь, подойдет?
Если честно, то Тетерь чуть сомневался, он и не помнил, чтобы один князь другому помогал, разве что прогонять, но не чужих, а своих. Но другого выхода не оставалось, сидевших за воротами было много, и уходить они не собирались. Если князь подмогу не пришлет, то самим такую ораву не отогнать…
Конечно, в Пронске не стали ни открывать ворота, ни подносить подарки, горожане принялись даже легкомысленно дразнить осаждавших со стен, видно, надеясь, что холод заставить их снять осаду и убраться восвояси. Но не тут-то было! Веселье горожан быстро сошло на нет, когда стало понятно, что это не половецкий набег, а наступающих так много, что никакими силами их под стенами города не удержать…
Субедей не стал останавливаться под Пронском, оставил отряд для осады, приказав никого не жалеть, и двинулся дальше на Рязань. Бату-хану объяснил:
– Продвижение должно быть очень быстрым, а расправа над сопротивляющимися очень жестокой.
– Почему?
– Первое потому, что не должны успеть подготовиться и договориться меж собой. А второе, чтобы остальные содрогнулись. Страх должен бежать впереди наших туменов. Для этого приказано позволять некоторым урусам убегать, чтобы разносили слухи по остальным городам.
И снова Бату дивился хитрости своего наставника.
На Рязань их вывели точно и быстро.
Русские полки встретили монголов на подходе. Рязанский князь Юрий призвал всех, кого смог, но, когда увидел монгольские шатры, понял, что своими силами не справится, больно много набежников. Их не испугала зима впереди, бескормица и стужа. Почему так уверены? К князю Юрию Рязанскому подошел давний советчик и наставник его сына Федора:
– Их кто-то из наших ведет, княже.
Юрий вздрогнул, сам понимал, что это так, но все же переспросил:
– С чего взял-то?
– Суди сам, ты вокруг Рязани каждый куст знаешь, потому как охотился часто и ездил тоже. А под Новгородом или Киевом? И двадцати верст без подсказки не проедешь. А тут с целым войском да так уверенно, не боясь ни стужи, ни болот.
Князь задумался, конечно, прав Ополоница. Выбора не оставалось – либо головы сложить в бою, либо откупиться. Степняки все дары любят…
Но раздумывать некогда, еще чуть, и Батый со своими воинами будет у городских стен. И к Бату-хану отправился большой обоз с подарками, который повел сын князя Федор.
Отец смотрел на Федора и чувствовал, что это в последний раз, но кого он мог отправить, кому доверить, если и среди его ближних единства нет? Об одном просил: осторожней быть.
– Задержи, сколько сможешь. К Великому князю поклон тоже отправлен, помощь пришлет, должен прислать…
Говорил Юрий Рязанский и сам в это не верил. Но надежда у человека умирает последней, потому и хватался за последнюю надежду отвести от своего города страшную беду.
Федора приняли у хана хорошо, поили-кормили и дары взяли. А дары действительно богатые, тут и несчетное число сороков рухляди (пушнины), и кони не такие, как у монголов, тонконогие красавцы, выращенные в половецких степях и не натруженные в снегах, золота и серебра много… Вести себя русские послы старались вежливо, набежниками монголов не называли, просили принять дары и отступиться с честью. Казалось, все шло благоприятно, но…
Сам Бату, может, и готов был бы отступиться от Рязани, пройти мимо, но Субедей даже единственный глаз раскрыл, услышав такие слова:
– Отступиться?! Хан, ты поход только начал, если сразу мимо пойдешь, то далеко не уйдешь. Сегодня мы Рязань оставим, а завтра от них же в спину удар получим. Не за дарами ты пришел, а за покорностью!
– Но они покорны, если дары прислали.
– Нет, они откупаются, золотом и дарами откупаются. Это не покорность, а покупка. Потребуй десятую долю всего, что имеют. Вот если дадут, значит, покорились. А если нет…
И все равно Бату усомнился:
– Дадут, если столько золота и мехов прислали, значит, еще дадут.
– Золото дадут, а ты от всего десятую часть потребуй, и от людей тоже. Но главное – от их женщин и детей! Человек может дорого заплатить и остаться врагом, а вот если своих женщин и детей отдаст, значит, покорился. У молодого князя жена-красавица, возьми к себе в шатер.
– У меня своих много.
– Не бери в жены, просто возьми в шатер, если не враг тебе, отдаст… Вот тогда и увидишь, только ли откупиться решили или под твою руку навсегда встали.
Жена Федора Евпраксия действительно отличалась красотой неописуемой, красавица из красавиц. И расцвела после рождения сыночка на диво, хотя, казалось бы, уж куда лучше.
Князь Федор помнил наказ отца, терпел сколько мог, все требования выполнял, кланялся и тянул время как мог в надежде, что пришлет Великий князь в помощь Рязани свои полки. А нет, так хоть горожане получше подготовиться успеют. Ценой своей жизни покупал это время, хотя надежда вернуться все же оставалась, хан был милостив и дары принял.
И все же наступил день, когда Бату потребовал последнее:
– Клянись за своего отца и Рязань, что отдадите десятину во всем, – Федор уже согласно кивнул, но хан продолжил, – не только в богатстве, но и в людях, как дают все покорные мне страны.
– В каких людях, хан?
Синие глаза Бату прищурились:
