Наталья Павлищева - Даниил Галицкий. Первый русский король
Мало кому удалось уйти, оставшиеся в живых позже присоединились к Тевтонскому ордену, потому что от тамплиеров Бруно уже почти никого не осталось. Этот орден еще скажет свое слово во Франции, но среди французских тамплиеров едва ли будут потомки тех, кто воевал у стен Дрогичина.
Когда затихли последние очаги сопротивления, Даниил увидел Дмитра, стоявшего, уперев руки в бока, и по-хозяйски оглядывавшего поле боя. И столько было в этой позе уверенности, словно хозяин подсчитывал прибыль или убыль на собственном дворе. Кто-то прокричал: что делать с пленными рыцарями? Дмитр махнул рукой:
– Тащите в крепость, там разберемся!
– Да тяжелые они, заразы! – крепко выругался какой-то дружинник.
– А вы их разденьте, не в железе же тащить!
Вечером дружинники Даниила хохотали, с удовольствием пересказывая друг дружке, как неуклюже выглядели сброшенные со своих лошадей рыцари, как были беспомощны… Ойкнувший перед самым боем молодой дружинник краснел, когда его хвалили за смекалку. Ему удалось запрыгнуть на коня позади одного из рыцарей и с усилием провернуть его рогатый шлем, полностью лишив того возможности что-то видеть.
Но особенно громкий смех раздавался там, где стояли эти самые пленные. Даниила заинтересовало, чего это так веселятся дружинники. Выйдя на площадь, окруженную множеством народа, он и сам не смог сдержать улыбку. Вытащенные из лат рыцари выглядели жалко, они стояли, прикрывшись сложенными руками и со страхом озираясь вокруг. Дело в том, что дружинники пошалили. Сказано раздеть – раздели. Догола, сняв не только латы, но и все остальное.
Правда, двум рыцарям, обладавшим особо разукрашенными шлемами, их на головы все же вернули, связав при этом руки за спиной, чтоб не смогли снять свою гордость. Так и стояли те голышом, но с огромными ведрами на головах, увенчанными одно рогами, а другое каким-то флажком.
Даниилу стало даже жаль покрытых синей в пупырышках кожей, перетаптывавшихся на холодном весеннем ветру вояк, он махнул рукой:
– Отведите уж в тепло, замерзнут же.
– Пусть! – хохотал какой-то дюжий детина. – Если и отморозят то, чем детей делают, так не беда, меньше дураков на земле будет!
Но пленных все же пожалели: и одежонку дали, и под крышу увели, и даже накормили. Русский народ отходчив, если его разозлить, то бьет сильно, но когда злость пройдет, то даже бывшего врага пожалеть способен.
Конечно, немало пострадало и дружинников Даниила, все же не против детей дрались, а против обученных и вооруженных жестоких воинов. Но сейчас говорить о ранах и ушибах не хотелось совсем, помянули только погибших, похоронили с честью и снова принялись хохотать над разными случаями с железным войском.
Они хороши, только когда воюют в чистом поле и по своим правилам!
Если б знали дружинники, насколько они правы. Правда, через несколько лет нашелся русский князь, который и в чистом поле, вернее на льду, позволив им воевать по собственным правилам, сумел победить непобедимых.
И нестрашным казался любой враг, а жизнь впереди только хорошей и мирной. Если уж таких чужаков прогнали, то кого бояться? Но бояться было кого…
А на востоке росла новая грозовая туча…
Русские князья ничего не поняли из трагедии на Калке, возможно, потому, что ее участники почти все погибли, а оставшимся это было даже на руку. Страшные времена на Руси продолжались. Вместо того чтобы договориться и сообща противостоять внешним врагам, князья по-прежнему воевали друг с дружкой, уничтожая собственный народ и разоряя свои же земли. Предупреждению не вняли…
Все казалось, что побитые половцы теперь неопасны, значит, и ждать беды неоткуда. Не обеспокоились даже тогда, когда во Владимирскую Русь потоком хлынули беженцы из Волжской Булгарии. Великому князю Юрию Всеволодовичу задуматься бы, от кого бегут да почему, но он привычно махнул рукой и расселил беженцев по городам. Это позже сыграло злую шутку, ведь, по степным обычаям, это давало монголам повод истреблять булгар и в русских городах тоже, а значит, брать их штурмом. Но Русь жила по своим законам, нимало не задумываясь над чужими.
Зарево страшных лет уже загоралось на востоке, и беспечность прежде всего Великого князя Владимирского была преступной. Русь не ждала беды и от нее не оборонялась. За эту беспечность и хлебнула лиха сполна…
БАТЫЙ
За стеной юрты ветер нес темные тяжелые тучи, срывал с деревьев последние желтые листья, временами словно горстью швырял водяные брызги, не то снег, не то дождь, не поймешь. Зябко, муторно, просвета не видно который день. Такой погоды не бывает в степи, там дождь так дождь, ветер так ветер. Скорей бы уж наступила настоящая зима!
Батый сидел сложив ноги и, постукивая по колену рукоятью плети, слушал своего наставника Субедей-багатура. Его великий дед Потрясатель вселенной Чингисхан не зря приставил к любимому внуку этого старого и опытного полководца. Субедей одноглаз, стал таким в прошлый набег на земли урусов, правда, ранен был не урусами, а их соседями булгарами, правая рука багатура не разгибается, нога хромает, да и стар уже учитель, но его мысли и опыт не заменит и сотня молодых. И почему мудрость обычно приходит только к старости? Однажды Батый еще мальчишкой попробовал спросить об этом у деда, тот посмеялся:
– Если ты задаешь такой вопрос, то она придет к тебе раньше.
И приставил к нему Субедея. Багатур долго болел после похода, все боялись, что ангел смерти Ульгень заберет его с собой, но не случилось, видно, Свирепый Пес Чингисхана был еще для чего-то нужен на этом свете.
И вот теперь он наставлял внука Потрясателя вселенной перед новым походом.
У Субедея и второй глаз едва виден, тяжелое веко опустилось, оставив лишь крошечную щелку, но это не мешало полководцу знать обо всем происходящем и предвидеть будущее. Голос его глух, а речь медлительна. Бату уже привык, что старый багатур говорил медленно и загадками, разгадывая которые хан учился править сам.
– Мудрый властелин отличается от глупого тем, что подчиняет своей власти, не уничтожая. Если вырезать или убить всех людей на завоеванных территориях, останется пустая земля. Она не даст тебе ничего, кроме забот. Даровав жизнь, ты получишь куда больше…
Слова падали на благодатную почву, все же Бату был сыном старшего из чингизидов, Джучи. Старший сын Чингиса Джучи вообще не любил войну, чем очень раздражал отца. Потрясатель вселенной иногда даже горевал – тот, кто должен бы держать эту вселенную следом за самим Чингисханом, оказывался слишком миролюбив и мягок. Разве можно мягкую лапку сжать в твердый кулак? Он сам себе отвечал, что можно, если в этой лапке спрятаны острые когти барса. Но когтей у Джучи не было, старший сын не желал править, вернее, желал, но каким-нибудь маленьким улусом и подальше от грозного отца.
Сначала Чингисхан так и поступил, отправил слюнтяя Джучи далеко на запад, вовсе не предполагая, что там можно еще что-то завоевать. Но после похода Субедея и Джебе, когда стало ясно, что на западе богатейшие земли (даже если не до конца верить рассказам о крытых золотом домах Бога), где много умельцев, способных создавать ценности для монголов, где красивые женщины и сильные мужчины, Потрясатель бросил взор и на запад. Но бесценный Джебе погиб в столкновении с какими-то булгарами, а Субедей-багатур остался калекой!
Через год Чингисхан решил поделить земли между сыновьями, рожденными старшей женой Борте-хатун. Все четверо получили свои улусы, самым большим из которых оказался улус Джучи: «до пределов, куда доходили копыта монгольских коней». Но копыта туменов Субедея и Джебе побывали на берегу Днепра, потому, сами того не ведая, половцы оказались в пределах улуса старшего сына Чингисхана. К тому же коней можно направить и дальше, а значит, и улус расширить. Другому бы радоваться и броситься завоевывать себе еще и еще земли, а Джучи принялся… восстанавливать города северного Хорезма, Ургенча… Разве с таким подходом можно дальше «потрясать вселенную»?!
Кто нажаловался отцу на «непутевого» сына, неизвестно, но тот рассердился и приказал Джучи:
«Иди в земли, где побывали Субедей-багатур и Джебе-нойон, займи там все зимовья и летовья! Виновных булгар и половцев истреби!»
Булгары и половцы пережили тот год, потому что у Джучи не хватало воинов, чтобы попросту держать в повиновении земли огромного улуса от Иртыша до Волги, не говоря уж о Днепре. Что произошло в ставке старшего сына Чингисхана, не знает никто…
Джучи ничего не ответил отцу, вместо этого Потрясателю вселенной принесли весть о смерти старшего сына. Не считая Джучи настоящим наследником, Чингисхан все же очень горевал. Сыновья не должны умирать раньше своих отцов, разве что погибать во славе во время боя. Джучи умер, но у него был свой сын Бату. Одного боялся Чингисхан: считая, что мягкости Джучи добавляла его жена-христианка, дед не желал, чтобы и Бату воспитали так же. Он не был против христиан, монголы вообще относились к любой вере спокойно, стараясь уважать чужих богов, не забывая своих собственных. Но только пока это не мешало главному – расширению империи.
