Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость
- Никак нет, господин лейтенант!
Интересуюсь на месте ли фотолаборант, и узнаю, что к счастью, его не отправили на полевые укрепления, а он просто занят работой в своей лаборатории. Мои фотографии уже готовы, и лаборант Целлер преподносит их мне, слащаво улыбаясь с низким поклоном: я обязательно должен взять с собой посылочку для его подружки в Берлине, заговорщицки шепчет он мне на ухо.
- Не более полкилограмма!
- Конечно, конечно, господин лейтенант!
Все это хорошо. Но как я допру все без сопровождающего? Бог знает! А теперь пора навестить Кресса, хотя Бог знает, чтобы я отдал, только бы никогда больше не видеть этого рейхсбандита. Он все еще на берегу. Надо выбрать такой маршрут, чтобы увидеть его. И снова день полный великолепия и сердечности. Солнечные блики, словно блестки, разбросанные на поверхности воды. Жаль, что у меня не остается более свободного времени. Гораздо охотнее я бы поехал через Ла Полиген и Бац в Ле Крузик к мамаше Бенуа, чтобы поесть вареных устриц. А затем обратно к Зальцбекену, который я так часто рисовал, и в Жиранд. Или же немного дальше по побережью до Париака. Но, увы. Никакой возможности попасть туда в ближайшее время не предвидится. Уже скоро я должен отправляться в путь. Все идет по плану, как я и рассчитывал: недолгие хлопоты, разве что заглянуть на почту надо: быстро ли она работает? Не дать захватить себя тяжелому чувству прощания. Шагаю мимо настоящих джунглей пышно растущих зарослей рододендронов и лавровишни, и выхожу к протянувшейся вдоль зарослей конюшни господина генерала, обезображивающие вид моря из окон домов Пен Авеля. Тут мне навстречу несется совершенно запыхавшийся Обермайер, тоже работающий репортером.
- Куда летим, Обермайер?
- Бегу в туалет! – сообщает он, запыхавшись, и извиняюще кривит лицо в улыбке.
- С нетерпением жду выхода Вашей книги, Буххайм! – орет он во всю глотку и бежит мимо.
Обермайер уже несколько лет хочет застрелиться, с тех пор как узнал, что дама, с которой он флиртовал и перед которой рассыпался мелким бисером, оказалась еврейкой. Сверхнацист Обермайер: если бы я тогда не выбил пистолет из его руки, где бы он был сейчас? С большим трудом торю свой путь по песку с торчащими тут и там жалкими низкими кустиками пожухлой растительности, и вдруг упираюсь в экскаватор, и тут примечаю, что за чепуху они тут устроили. Эти идиотские, так называемые полевые укрепления в песке – это же курам на смех! Словно дети, играющие в индейцев! Сюда нужно еще столько фашинных укреплений поместить: мелкий песок струится и медленно заполняет траншеи. Песок настолько мелок, что просочится и через ушко иголки. Репортер стоит тут же словно полководец на каком-то бугорке, все остальные выглядят до неприличия укороченными, т.к. стоят в траншее метровой глубины. Подойдя ближе слышу слова этого идиота, словно лектора перед аудиторией благодарных слушателей, о том, как мы, с карабинами наперевес, с примкнутыми штыками бросимся вперед, а затем, словно вертелами смазанными маслом проткнем ненавистного врага. И тут же троекратное УРА! УРА! УРА!
Господин Кресс готов лопнуть от важности той роли, что он играет. Строгим голосом он рассказывает мне, что фоторепортер Греббс в Сен-Назере сделал отличные фотографии на пленку для ночной съемки, и что пленка уже обработана. Мне надо получить готовые снимки «по десять штук на каждый сюжет», взять их с собой в Берлин и подготовить описание и т.д. и т.п.
Слушая его вполуха, думаю: конечно, конечно… бомбардировка Томми и разрушения в Сен-Назере – хотел бы я увидеть того редактора, который проглотит именно эти снимки.
Что за детские представления, будто в Берлине с нетерпением ждут этих фотографий, которые показывают лишь полную неудачу наших ВВС.
- И еще. Возьмите с собой часть курьерской почты. Я встречу Вас на вокзале в Париже.
Ах ты, Господи! Вновь меня используют в качестве грузового осла. Собственно говоря, хотел бы взять с собой в этот раз достойные материалы. Я же имею право взять с собой ряд предметов, но не хочу загружать себя до смерти. Пару бутылок для господ из Высшего Командования Вермахта упаковать надо обязательно. Большую банку бычьих языков, неизрасходованный провиант с лодки, я уже уложил в сумку. А банка эта весит довольно прилично, но она очень нужна мне. Эх, был бы у меня грузовик! А к этому еще и курьерская почта? Как я буду пробираться по Берлину с такой уймой вещей я не спросил Кресса. Придется смириться, успокаиваю себя. От вокзала до редакции на Лютцовштрассе я точно доберусь – а оттуда уже рукой подать до Бендлерштрассе. Ну, а там уж посмотрим….
- Обедать будем здесь, – провозглашает радиорепортер, – Как на маневрах.
- Что-то особенное? Интересуюсь негромко.
- Гороховый суп со струнками!
- С чем? Со струнками?
- Да. Это колбаски, такие как Я люблю.
- Нижайше благодарю за информацию! – отвечаю и полон решимости ничего не есть, или, по крайней мере, лишь попробовать. Тут же мне читают лекцию:
- Вы видели сами, что случилось сегодня ночью. Они делали это не без оснований.
Заметив мою снисходительную улыбку, господин Кресс приходит в ярость и с удвоенной энергией продолжает валить меня своей чепухой:
- И когда они придут, они пачками падут под косящим их ряды ливнем нашего огня из всех видов оружия. А затем их встретят лишь развалины. Большие отели, и высотные здания служат нам как пристрелочные пункты для нашей тяжелой артиллерии по всей бухте!
- А почему они не смогут все уничтожить – я имею в виду британские боевые корабли – если в наглую объявятся на рейде бухты? – продолжаю наивно наезжать на господина обер-лейтенанта Кресса. В ответ получаю испепеляющий взгляд и пафосную речь:
- Если в этом случае позволит расстояние, то нашим канонирам останется лишь изменить угол наводки орудий и все-все-все, что хоть как-то будет напоминать корабль, будет уничтожено в пух и прах. И смею заверить Вас, им придется ох как не сладко!
Тихо добавляю про себя: Не слаще, чем зарытой в песок заднице господина Кресса. Лучше бы он зарыл ее поглубже! Ну, а пока доставим-ка еще одну неприятность господину Крессу: мне нужна машина с водителем для заезда во флотилию. Мой репортер аж штопором закрутился, однако выделил и машину и водителя. По пути заглядываю в кафе, но Симона еще всплыла. Боюсь, что она сейчас, скорее всего, где-то в пути. Внезапно в памяти всплывают некоторые намеки ее на то, что она уже однажды прятала у себя сбитого американского летчика, и словно гиря упала мне на голову: черт его знает, сколько сбитых экипажей смогли спастись, выбросившись на парашютах, а затем спрятаться, и сколько высадилось агентов и диверсионных групп. За укрытие вражеских солдат полагается смерть. Это будет слишком быстрый судебный процесс военно-полевого трибунала. Симона и ее трижды проклятая легкомысленность! Меня бросает в дрожь от этих мыслей. Хорошо еще, что для моего волнения у меня есть предлог: этакая дорожная лихорадка – ведь еще так много надо сделать!
Из случайно услышанного телефонного разговора во флотилии узнаю, что Старик был ночью в Сен-Назере. Но каким образом? Ведь после объявления тревоги, приказом коменданта въезд в Сен-Назер был запрещен?
Боюсь, что со Стариком может случиться нечто нехорошее, а потому отправляюсь к нему на квартиру в Мажестик. Но там его нет. Койка пуста. Озадаченный возвращаюсь в канцелярию флотилии. И тут узнаю, что Старик помещён в лазарет. Узнаю, что около его ног разорвалась граната – может быть даже его собственная.
Рассказывают, что из какого-то окна стрелял враг. Граната, которую Старик бросил в это окно, ударилась о подоконник и отлетела к нему обратно.
- Так говорят, – добавляет писарь. – При этом господину капитану чертовски не повезло: его ранило в ногу осколками.
Лазарет расположился в отеле «Эрмитаж». За тропой для прогулок на пляже и со всеми соответствующими причиндалами.
Старик лежит в большом помещении окнами на пляж. Правая нога в гипсе высоко подвешена, словно стрела крана над спинкой кровати. Гипс испещрен карандашными надписями: химический карандаш.
- Ну, слава Богу, ты пришел наконец-то! – в голосе звучит радостное удивление. Я же ожидал увидеть страдающего, свинцово-серого, измученного болью человека.
- Ладно тебе. Расскажи, как все произошло. – обращаясь к нему отвожу взгляд от его раненной ноги.
Однако, вместо того, чтобы ответить на вопрос, Старик глубокомысленно закатывает глаза. Продолжаю долбить его своими вопросами:
- Комбриг, сразу после объявления тревоги, издал приказ о том, что командирам подлодок не разрешается приезжать в Сен-Назер. Это касалось также и тебя – и особенно в момент, когда все было похоже на высадку десанта. И если я не ошибаюсь, ты как раз в Сен-Назере и получил свой подарок?
