Виктор Поротников - Князь Святослав II
- По одной дороге да не в один день, - повысил голос Святослав. - С пешим полком ты пойдешь, Гремысл. Черных людей Путята Прокшич возглавит. Во главе молодшей дружины Глеб встанет, во главе старшей - Регнвальд.
Воеводы переглянулись: сердит князь на Гремысла, коль с воеводства над старшей дружиной поставил его над пешей ратью.
Глеб после слов отца преобразился: в очах огонь заиграл, приосанился. Наконец-то и его поставили вровень с первыми воеводами.
На другой день спозаранку ушел пеший полк в сторону Любеча. На следующее утро Путята Прокшич по той же дороге черную рать увел.
Проснувшись, Ода встала с постели, глянула в окно на далекое поле за стриженью: не дымили костры, не стояли повозки, не было видно беловерхих шатров. Опустел широкий луг.
Услышав, как заворочался на ложе Святослав, Ода оглянулась на мужа и насмешливо промолвила:
- Проспал ты войну, мой князь. Ушло без тебя войско. Сонный Святослав приоткрыл глаза.
- Утопали, стало быть, мужички, - пробормотал он. - Вот и славно!
И опять заснул.
За утренней трапезой Ода сидела за столом между Глебом и Вышеславой. Олег, сидя напротив, бросал на мачеху взгляды исподлобья.
Ода поймала на себе один такой взгляд и обратилась к Олегу с усмешкой:
- Тебе, наверное, хочется закусить сегодня мною. А, Олег? Олег смутился и ничего не ответил.
- Матушка, Олег завидует Глебу, - с улыбкой сказал Давыд, - ведь ему батюшка доверил молодшую дружину.
Ода повернулась к Глебу: - Это так?
Глеб молча закивал головой, так как был с полным ртом. Вышеслава и Ярослав засмеялись.
Девушка вышла к завтраку без платка с волосами, заплетенными в длинную косу. Румянец во всю щеку и вьющиеся у висков локоны придавали ей необычное очарование. Ярослав не спускал глаз со своей старшей сестры. Мать и Вышеслава были для него самыми близкими людьми. С ними он часто виделся, разговаривал на немецком, ставшем для него вторым родным языком.
Святослав не баловал своего младшего сына особым сниманием, его холодность к жене постепенно перешла и на сына, который был очень похож на Оду.
Старшие братья уже вышли из детского возраста и относились к Ярославу скорее с дружеской опекой, нежели с братской любовью. Виновата в этом была отчасти и Ода, которая с самого начала старалась пробудить в пасынках не сыновние, а скорее дружеские чувства к себе. Материнское начало проснулось в Оде лишь с рождением Ярослава, когда ей самой исполнилось двадцать лет. К тому времени пасынки отдалились от нее, попав под опеку воспитателей, и Оде оставалось изливать пробудившуюся в ней нежность на оставшихся при ней Ярослава и Вышеславу.
Став постарше, пасынки держались с мачехой почти на равных, юный вид которой и непринужденная манера общения не ставили перед ними барьера излишней почтительности, какой обычно возникает при виде старших родственников. Пасынки называли Оду матушкой, но между собой звали ее по имени или прозвищами, подходящими для хорошенькой молодой женщины, способной привлечь их мужское внимание. Между ними исподволь шла непрестанная борьба за внимание Оды, первенство в которой держал Глеб до своего отъезда в Тмутаракань. Затем место Глеба ненадолго занял Давыд, но он не умел говорить приятные женщинам вещи и был напрочь лишен остроумия, поэтому Ода все больше тянулась к Олегу и Роману, оставив Давыда в тени.
Глеб, вернувшийся из Тмутаракани, вновь захватил внимание Оды. Это пробудило в Давыде чувство зависти и одновременно восхищение - Глеб умеет так непринужденно держаться с Одой. Олег в отличие от Давыда страдал муками ревности, что его очень сердило: такого с ним еще не бывало. И только Роман ко всему относился спокойно. Может, потому, что Ода никогда не забывала напоминать ему, как он красив…
Пришло время выступать и княжеской дружине.
Конница, сотня за сотней, проходили через ворота детинца. Всхрапывали кони, звенела под копытами мерзлая земля. Ярко алели на фоне белокаменных княжеских палат и стен Спасского собора красные плащи и щиты всадников.
- Что же, княже, ни тулупов, ни полушубков не берете с собой, - торопливо спускаясь по ступеням крыльца, сказал тиун идущему впереди Святославу. - Холода на носу. Померзнете!
- Какие холода, Аксен? - засмеялся Святослав. - Лист с деревьев еще не опал. До Дмитриевской недели[66] снега не видать!
- А если установится санный путь сразу после Дмитриевской недели да прихватит морозцем, - не отставал тиун, - тогда как, князь?
- Не будет нынче зима морозной, - беспечно отозвался Святослав. - Видал, небось, журавли низко на юг летели. Эй, соколики! - окликнул князь сыновей. - Довольно прощаний, на коней! Труба дважды пропела!
Сам Святослав уже успел проститься и с женой, и с дочерью, и с боярином Веремудом, которого оставлял вместо себя в Чернигове.
Роман первым взлетел на своего жеребца и поскакал вслед за отцом, выезжавшим с княжьего двора. Давыд выпустил из объятий Вышеславу и, ворча взобрался в седло: не привык он подниматься в такую рань.
Олег перебросил поводья через голову коня, но медлил вступить ногой в стремя, наблюдая, как прощаются Глеб и Ода. Мачеха держала Глеба за руку и что-то негромко ему говорила, а Глеб кивал головой в островерхом шлеме. К ним приблизилась Вышеслава рука об руку с Ярославом. Ода быстро поцеловала Глеба в щеку и обернулась, ища кого-то глазами. Мимо нее проехал Давыд на своей рыжей лошади. Ода помахала ему рукой и в следующий миг встретилась взглядом с Олегом.
Олег сделал вид, что садится в седло, но Ода, подбежав, остановила его.
- Мой юный князь! - Ода заглянула Олегу в глаза. - Чувствую, я в немилости у тебя. За что?
Олег отвернулся.
- Мне пора, Ода. Прощай!
Женщина замерла: Олег впервые назвал ее по имени! Только сейчас она догадалась, что происходит в его душе. Ода поняла, что скованность Олега, его пристальные взгляды, обращенные к ней, порождены тем чувством, которое превращает мальчика в мужчину. Чему удивляться? Олегу уже семнадцать лет, пришла пора влюбляться. Но как вести себя в этом случае ей?
Ода в легкой растерянности стояла посреди опустевшего двора, глядя на распахнутые ворота, через которые умчался, вскочив на своего гнедого, Олег. Его красный развевающийся плащ мелькнул раза два и исчез - улица, идущая от детинца, шла под уклон.
- Что?.. О чем ты, моя милая? - Ода взглянула на Вышеславу.
- Меня удивляет, почему мужчины так любят сражаться? - повторила девушка. - Ромка весь извелся, дожидаясь дня, когда он отправится в настоящий поход! Глеб тоже. Матушка, а что сказал тебе Олег? Он был чем-то недоволен?
- Олег? - Ода обняла Вышеславу за плечи. - Да нет, ничего особенного. Пойдем в терем, а то прохладно.
Поднявшись в свою спальню, Ода посмотрелась в овальное венецианское зеркало на длинной ручке. Ей придется немного подурнеть, стать строже и неприступней. На какие только жертвы не вынуждают женщин мужчины!
Ночью Оде снилось, что она целуется с Ростиславом где-то в саду, а рядом роет землю копытом привязанный к дереву конь. Душа ее тает от блаженства, пальцы тонут в густых кудрях Ростислава. Вовсю светит солнце, и птицы заливаются над головой.
Ода спрашивает Ростислава, показывая на коня: «Далече ли собрался, любимый мой?»
«Далече, моя ненаглядная. В Тмутаракань!»
«Побудь хоть пару денечков со мной, муж мой далеко и пасынки тоже. Нам никто не помешает!»
«В тереме глаз много, а в Чернигове и того больше».
«Хочешь, в лес ускачем, там нас никто не увидит!»
«Мы в лес поскачем, а за нами слух потянется», - отвечает Ростислав и понемногу отступает к коню.
Ода чувствует, как выскальзывают пальцы Ростислава из ее руки, хочет побежать за ним и не может с места сойти: ноги будто окаменели.
Улыбка исчезла с лица Ростислава, голос его стал тише: «Прощай, любая. Видно, не дано нам счастья изведать».
«Возьми меня с собой, Ростислав! С тобой хоть на смерть!»
Не послушал Ростислав Оду, вскочил на коня и умчался…
Толчок разбудил Оду ото сна. Она открыла глаза, не понимая, где находится. В ушах еще стоял топот удаляющегося коня.
Над Одой стояла полуобнаженная Регелинда с распущенными по плечам волосами и укоризненно качала склоненной набок головой.
- Кого это ты звала во сне, госпожа? - язвительно спросила служанка.
Ода повернулась на спину и сжала виски ладонями, приводя мысли в порядок.
- Я разбудила тебя?
- Нет, госпожа. Я уже встала и расчесывала волосы, когда услыхала, что ты зовешь кого-то.
- Кого же я звала?
- По-моему, Ростислава, - помедлив, ответила служанка, и в ее голосе Оде почудился упрек.
- Тебе показалось, Регелинда.
- Нет, госпожа.
