Евгений Федоров - Ермак
Татарского царевича провезли по Туре, по зеленым понизям зауралья, — ни татары, ни вогулы, ни остяки не вышли взглянуть на кучумовский корень. Все быстро зарастало быльем. И тут понял Маметкул: былое ушло навсегда и не воротится вновь.
Ермаку хватало хлопот: ему все хотелось знать, все поднять и оживить в сибирской земле. Прошла горячая военная пора, настало время хозяйскому делу. Перво-наперво надо было привлечь сердца простых людей к Руси. Сделать это можно не мечом, а добрым рачением о нем. Надо было хлопотать о торговле и верных торговых путях. Грезился атаману океан-море, чтобы через него плыть сибирской водой и добраться до Холмогор: водный путь и легче и дешевле, чем дорожки через горы в тайгу.
Затепло Ермак послал сотника Кибиря с казаками на двух стругах на Обь-реку — проведать проход в Студеное море. Сильные ветры и непреодолимое течение подхватило струги и вынесли на бурный простор. Казаки погибли во льдах.
Весна стояла в полном цвету, широко разлились реки. Ермак услал Богдана Брязгу в незамиренные волости. Тут, в устье, стоял укрепленный городок, и татары отбивались стрелами и калеными камнями. Разгорелось сердце Брязги.
— Дорого обойдется вам смута! — пригрозил он и впереди своей малой дружины бросился на валы. Закипел бой. Скоро низкие избенки запылали, и по ветру потянулись клубы черного дыма. Татары побросали саадаки, сабли, копья и униженно просили о пощаде.
Разгромив городок на Арямзянке, Брязга пошел в низовье, где кочевали вогулы и остяки. О походе казаков проведал князец Нимнян. Он не терял времени и разослал в паули гонцов, призывая воинов. Слово князьца разожгло кочевников. Две тысячи остяков и вогулов, вооруженных мечами, копьями и луками, явились на высокую гору к князьцу Нимняну, который умело укрепил городище валами и заплотами. Остяки и вогулы держались храбро и не раз выходили из крепостцы на рукопашную. Трижды ходил Брязга с казаками «на слом», но не смог преодолеть крутого яра и повалить частокол.
Пришлось отойти от городка и стать воинским станом. В душу Брязге закралось сомнение: «Смогут ли одолеть казаки великую силу, от которой в поле темно становится?».
За минувшие годы многое испытал и претерпел Богдашка Брязга, но не остыло его сердце и не прошла удаль.
— Лягу сам, а огнем пройду по вашему городищу! — пригрозил он в сторону князьца Нимняна.
Но в этот раз угроза его прозвучала не так уверенно. Чувствовал Брязга, что страшнее всего не число воинов, а дух их. «Отчего враги так роятся вокруг городка, как пчелы вокруг матки? Что гонит их в жестокую сечу?» — огорченно раздумывал он.
В обозе у Брязги всеми укладами ведал белобрысый, кривоногий Приблуда. Кто он был — один бог ведает. Сам малый, а руки хваткие, цепкие. Хитер! Лицом на всех схож: и вогул, и остяк, и чуваш. Не раз на чалом коньке в соседние паули заглядывал: сильно приманивали его смуглые да крепкие, как ядреный кедровый орешек, остячки.
Сидел Богдан Брязга у костра, спасаясь дымом от комарья, налетевшего со всех болот, и все думал о своем. Тут и наехал Приблуда, — с коня долой и к пятидесятнику.
Брязга поднял затуманенные глаза, хотел спросить: «Ну как, хороши остячки?». Но, взглянув на серьезное лицо обозника, выждал, что скажет тот.
— Знаю, атаман, как обхитрить остяков!
— Это как же?
— Есть у остяков защита великая — золотой идол! — таинственно поведал Приблуда. — И сидит бог в золотой чаше. Льется на него чистая-пречистая вода, и все воины пьют ее из чаши. И кто выпьет, — крепко верит, что ни смерти ему не будет, ни в бою не возьмут… Отпусти меня того бога украсть. Украду, и вся сила у остяков, как ручей в жаркой степи, иссякнет.
— Бежать вздумал? — подозрительно взглянул на Приблуду Брязга. — Гляди, ермакова рука длинная, и в бегах настигнет!
Обозник взял щепотью землю, положил в рот и поклялся по-своему:
— Своруха чидола!
Знакомые остячки тайными тропами провели раскоряку в городок. Приблуда прикинулся перебежчиком, всю ночь вертелся в стане князьца Нимняна, приглядывался, а утром переполз в густом тумане вал и прибежал к своим.
— Радуйся, атаман, — загомонил он. — Чуют остяки беду, — великий страх охватил их. Жгут перед идолом сало и серу и взывают к нему. А бог молчит. Спрашивают его воины: биться или сдаваться? Князец кричит, что идол оттого молчит, что зол на остяков, плохо стоят за него. А остяки свое: молчит бог, махнул на все рукой, раз пришли русские — признавай их! И решили они сдаться…
Богдан Брязга с десятниками поразмыслил:
— Раз спорят, — нет единодушия. А нет душевной крепости, — плохо будут драться.
На утро повел Брязга казаков на приступ и взял городок. Полонил он остяцкого князька, а золотого идола не нашел.
Хватились Приблуды.
— Привести, пусть скажет, куда подевался золотой бог?
Искали обозника всюду и нигде не нашли.
Сели казаки на струги, поплыли дальше по Иртышу. Слава о казаках шла быстрее волны. Вечером в излучине, среди леса, затемнело городище Рача. Сказывали пленные остяки, что стоит в городище великий каменный идол Рача и на много поприщ note 2 кругом чтут его. Наезжают сюда остяки, и шаманы приносят жертвы идолу. Завидев плывущие струги, шаманы положили идола на большие нарты и уволокли в чащу. Все остяки разбежались. Напрасно ждал Брязга их возвращения, — остяцкое городище было безмолвным.
Наступили светлые ночи. За Иртышом, за лесами, погасла поздняя заря, а на восходе уже летели по небу тонкие золотые стрелы раннего утра. Казаки плыли по широкой безмолвной реке, любуясь расцветкой берегов и поджидая врага. Но остяки при виде стругов быстро снимали черные чумы и поспешно откочевывали в туманную сырую даль. Так беспрепятственно добрался Брязга с дружиной до Нарымского городка. Подле чумов возились остячки с ребятами, бродили отощавшие псы. Пятидесятник заглянул в первый чум: темно, копоть, едкая вонь от порченой рыбы. У огня, на вытертой оленьей шкуре, лежал высохший старик. Гноящимися глазами он уставился на Брязгу, долго разглядывал и сказал, как давно решенное:
— Рус, ты пришел убивать меня. Делай скорей свое дело!
Пятидесятник добро улыбнулся больному и отрицательно покачал головою:
— Нет, я пришел сюда с миром.
— Тогда ты возьмешь наших женщин и детей, как это делали татары?
— Ваши женщины хороши, — похвалил Брязга остячек. — Но каждая из них имеет своего мужа, а дети — отцов. Нехорошо брать чужое!
Старик оживился, пытался приподняться, но нехватило сил. Тогда Брязга приподнял его, подложил под плечи оленьи шкуры и отдал ему свою флягу:
— На испей, это ободрит тебя!
Старик выпил, пробежавший по жилам огонек согрел его дряхлое тело.
— Если все такие русские, как ты, — сказал он, — дам знать своим, чтобы вернулись сюда. Мы платили ясак хану, но он забывал каждый раз, и в год брал два и три раза ясак. А его слуги, завидя шкуру соболя или чернобурой лисы, просто брали, били охотника и кричали ему: «Зачем ты утаил от нас самый лучший мех!».
— Так больше не будет, отец! — пообещал Брязга.
— Это хорошо, очень хорошо! — просветлев, сказал старик. — Но будет лучше, если сюда придут караваны, — нам нужны котлы и ножи.
— Повремени, будет и это! — казак подбросил хвороста в очаг, огонь запылал ярче. Старик ободрился вовсе и кликнул к себе остячку. В легкой моолче note 3, мешке с прорезями для головы и рук, она бесшумно вошла в чум, блестя темными глазами. Старик что-то гортанно прокричал вошедшей, и она снова скрылась.
— Завтра они будут здесь! — сказал многозначительно остяк.
С первыми лучами солнца из леса показались сотни нарт, запряженных быстрыми оленями. Они стремительно приближались к Нарымскому городку. Остячка поддерживала больного старика. Он щурился от солнца, показывал высохшей рукой и миролюбиво говорил:
— Смотри, смотри, они торопятся. Я говорил — придут! Они примут шерть и будут платить ясак…
Плывя вниз по Иртышу, Богдан Брязга взял городок Колпухов, а дальше до Оби простирались владения самого сильного и непокорного князьца — Самара. У него были «в сборе восемь княжцев», которые привели к нему своих воинов в кожаных панцырях и шеломах. Недавно сибирский хан брал «дани со многих низовых язык», вносил ее и князец Самар, но тут он решил покончить с ясаком вообще и перебить русских.
Всю ночь на высотах пылали многочисленные костры в лагере Самара. Воины ели горячую оленину, а князьцы пили пенистую свежую кровь, только что выпущенную из молодых животных, сосали и жадно глотали мозг из оленьих костей. Пир длился до тех пор, пока опьянение от сытости не свалило всех. Крепко уснули остяцкие князьцы, храпели воины, не выставив по своей простоте дозоров. Похвалялся князец Самар, что русские его смерть как боятся. А на заре на князя навалился вдруг казак. Понял Самар — плохо дело, и забился под могучим телом. Хотел достать копье, но не достал — прикололи его. Князьцы разбежались кто куда, а воины побросали луки и копья — не пожелали драться с русскими. Они твердили:
