Джеймс Клавелл - Тай-Пэн
Струан сознавал, что эти наемные убийцы спасли ему жизнь.
– Я назначу награду за поимку тех, кому удалось сбежать, – объявил он. – Сто тэйлов за мертвых, пятьсот – за живых.
– Поберегите ваши «мертвые» деньги, сеньор. Язычники просто притащат вам три трупа – первые, какие смогут найти. Что же касается награды за живых преступников, – офицер с отвращением ткнул пальцем в сторону пленника, – если только этот bastardo degenerado [26] не назовет вам своих сообщников, деньги ваши останутся целы. Хотя с другой стороны, я вот сейчас подумал, что китайские власти имеют – как бы это сказать? – больший, – солдаты положили раненого китайца на сорванную с петель дверь, валявшуюся неподалеку, и унесли его.
Офицер щелчком сбил кусочек грязи со своего мундира.
– Глупая и ненужная смерть. Сеньору Броку следовало бы знать, что этот район – не место для прогулок. Похоже, что ничья честь не была удовлетворена.
– Повезло же вам, Тай-Пэн, – язвительно усмехнулся один из друзей Горта. – Прямо повезло.
– Да. Я рад, что мои руки чисты от его крови.
Струан повернулся спиной с трупу и медленно зашагал прочь.
Он миновал переулок и поднялся на холм к древнему форту. Там, наверху, в окружении моря и неба, он сел на скамью и возблагодарил Бога за благословение, посланное ему ночью, и за благословение, посланное днем.
Он не замечал прохожих, солдат в воротах форта, перезвона церковных колоколов. Птиц, окликавших друг друга, ласки легкого ветерка, теплоты целительного солнца. Или течения времени. Позже он попытался решить, что ему делать, но разум отказывался служить ему.
– Возьми себя в руки, – сказал он вслух.
Он спустился вдоль склона холма к резиденции епископа, но его самого не застал. Он отправился в собор и спросил епископа там. Монах предложил ему подождать в монастырском саду.
Струан опустился на скамейку в тенистом месте и стал слушать журчание воды в фонтане. Цветы казались ему более яркими, чем когда-либо, их аромат – более изысканным. Биение его сердца, вернувшаяся к нему сила, даже постоянная боль в щиколотке – все это было не сном, но реальностью.
О Господи, благодарю тебя за жизнь.
Епископ пристально смотрел на него, стоя в тени крытой галереи.
– О, здравствуйте, ваша светлость, – произнес Струан. Он чувствовал в себе удивительную свежесть. – Я пришел поблагодарить вас.
Епископ поджал тонкие губы:
– Что вы видели сейчас, сеньор?
– Не знаю, – ответил Струан. – Я просто смотрел на сад. Любовался им. Радовался жизни. Даже не могу сказать точно.
– Мне думается, вы были очень близко к Богу, сеньор. Вы, возможно, так не считаете, но я знаю, что были.
Струан покачал головой:
– Нет, ваша светлость. Просто радовался, что сижу в прекрасном саду в такой чудный денек. Только и всего.
Но выражение лица Фалариана Гинеппы не изменилось. Его пальцы легли на распятие.
– Я долгое время наблюдал за вами. Я чувствовал, что вы были близко. Вы! Изо всех людей. Конечно, этого не должно быть. – Он вздохнул. – Однако откуда нам, бедным грешникам, могут быть ведомы пути Господни? Я завидую вам, сеньор. Вы хотели меня видеть?
– Да, ваша светлость. Эта хинная кора излечила лихорадку.
– Deo gratias! [27] Но это поистине чудо! Как удивителен промысел Божий!
– Я собираюсь немедленно зафрахтовать судно и отправить его в Перу с распоряжением взять груз хинной корки. С вашего позволения, я бы хотел послать с кораблем отца Себастьяна, чтобы он разузнал, как собирают кору, где она растет, как перуанцы лечат свою малярию, одним словом – все. Когда он вернется, знания и груз мы разделим пополам. Я бы также хотел, чтобы он, получив ваше разрешение, без всякого промедления составил и отправил в Англию в «Ланцет» – и в «Таймс» – медицинский отчет о вашем успешном лечении малярии хинной коркой.
– Такое официальное медицинское руководство может быть направлено только через официальные каналы Ватикана. Но я прикажу ему подготовить этот труд. Что же касается посылки с кораблем именно его, это я должен буду обдумать. Однако я обязательно пришлю кого-нибудь на ваше судно. Когда оно отправляется?
– Через три дня.
– Очень хорошо. Мы поделим груз и знания поровну. Это очень щедро.
– Мы так и не определили цену за лечение. Она исцелилась. Поэтому прошу вас сейчас назвать действительную цену.
– Ничего, сеньор.
– Я не понимаю.
– Горсть хинной коры, которая спасла жизнь одной девушки, ничего не стоит.
– Но, конечно же, у нее должна быть цена. Я ведь сказал: все, что вы попросите! Я готов заплатить. На Гонконге мною были предложены двадцать тысяч тэйлов. Я пришлю вам чек на предъявителя.
– Нет, сеньор, – терпеливо ответил прелат. – Если вы это сделаете, я просто порву его. Мне не нужна за кору никакая плата.
– Я построю католическую церковь на Гонконге, – сказал Струан. – Монастырь, если вы пожелаете. Не играйте со мной, ваша светлость. Сделка есть сделка. Назовите вашу цену.
– Вы ничего не должны лично мне, сеньор. Вы ничего не должны Церкви. Но вы очень много должны Господу Богу. – Он поднял руку и перекрестил его, – In nomine Patris, et Filii, et Spintus Sancti [28], – тихо произнес он, и удалился.
Глава 10
Мэй-мэй почувствовала, что пробуждается от сна; руки Струана поддерживали ее, губ касалась чашка с лекарством. Она словно издалека услышала, как Струан тихо разговаривает с отцом Себастьяном, но не стала напрягаться, чтобы понять английские слова. Она послушно проглотила хинный отвар и скользнула назад в полузабытье.
Потом Мэй-мэй услышала, как монах ушел, и это доставило ей удовольствие, потому что постороннее присутствие тяготило ее. Она почувствовала, как Струан вновь приподнял ее, и проглотила вторую чашку, преодолевая тошноту, которую по-прежнему вызывал у нее омерзительный вкус лекарства.
Сквозь благостный туман, окутывавший ее сознание, она услышала, как Струан сел в бамбуковое кресло. Вскоре до нее донеслось его тяжелое размеренное дыхание, и она поняла, что он уснул. Это сразу наполнило ее чувством защищенности и покоя.
Звуки разговора ам, болтавших о чем-то на кухне, острый язвительный юмор А Сам, тонкий аромат духов Йин-си доставляли ей столько радости, что Мэй-мэй не позволяла сну завладеть ею целиком.
Она тихо лежала на кровати, чувствуя, как с каждой минутой силы ее прибывают. И она поняла, что будет жить.
Я воскурю благовония богам за мой йосс. Может быть, поставлю свечу длиннополому Богу. В конце концов, это ведь монах принес кору, разве нет? – как бы отвратительна она ни была на вкус. Может быть, мне следует сделаться длиннополой христианкой. Это дало бы монаху огромное лицо. Правда, мой Тай-Пэн этого бы не одобрил. Но даже и так, почему бы мне не попробовать. Ибо если никакого длиннополого Бога нет, вреда от этого не будет, а если есть, то получится, что я поступила очень мудро. Интересно, похож ли Бог варваров на наших китайских богов. Которые, если разобраться, очень глупы. Впрочем, нет, не так. Они, как люди, со всеми нашими достоинствами и недостатками. Это гораздо разумнее, чем притворяться, как это делают все варвары, будто их Бог совершенен и видит всех, слышит всех, всех судит и наказывает.
Я рада, что я не одна из них.
Она услышала мягкий шелест одежд Йин-си и вдохнула аромат духов, принесенный ею. Мэй-мэй открыла глаза.
– Вы выглядите лучше, Верховная госпожа, – прошептала Йин-си, встав на колени рядом с нею. – Посмотрите, я принесла вам цветы.
Маленький букетик был очень красив. Мэй-мэй слабо кивнула, но она чувствовала, что силы быстро возвращаются к ней. Струан крепко спал, развалившись в длинном кресле. Во сне его лицо казалось совсем молодым, глазницы потемнели от усталости, на подбородке алел свежий шрам.
– Отец здесь уже около часа или больше, – сказала Йин-си. Она была в голубых шелковых штанах и длинной, до колена, двубортной шелковой рубашке цвета морской волны, в волосах – цветы.
Мэй-мэй улыбнулась, повернула голову и увидела, что уже наступил вечер.
– Сколько дней прошло с тех пор, как началась последняя лихорадка, Сестра?
– Она была у вас прошлой ночью. Отец пришел с длиннополым монахом. Они принесли волшебное питье, разве вы не помните? Сегодня рано утром я послала эту жалкую рабыню А Сам возблагодарить богов. Почему вам не позволить мне вымыть вас? Я расчешу и уберу ваши волосы. Вы почувствуете себя гораздо лучше.
– О да, пожалуйста, Сестра, – сказала Мэй-мэй. – Я, должно быть, выгляжу ужасно.
– Да, Верховная госпожа, но это лишь потому, что вы едва не умерли. Десять минут, и вы будете так же прекрасны, как всегда – я обещаю вам!
– Будь тиха, как бабочка, Сестра, – предупредила ее Мэй-мэй. – Что бы ты ни делала, не разбуди Отца, и скажи этому черепашьему дерьму на кухне, что если Отец проснется прежде, чем я буду готова, ты лично – по моему приказу – раздавишь им пальцы в тисках.
