Под белым орлом - Грегор Самаров
Всё это было произнесено так спокойно, легко и естественно, что ни горничная, ни слуга, с любопытством стоявшие в дверях, не могли заметить ничего необыкновенного в этом прощании.
Пиршу было тяжелее овладеть собою; в его глазах горел мрачный огонёк, а вздрагивавшие черты его лица указывали на внутреннюю борьбу; но он стоял полуотвернувшись от дверей, свет свечей не падал на его лицо, и таким образом вся эта сцена на постороннего наблюдателя могла произвести впечатление спокойного дружеского прощания до следующего утра между старыми добрыми знакомыми.
Графиня подала руку Пиршу, но эта рука была холодна, как мрамор.
Он поднёс её к своим губам, но едва коснулся её и вышел из комнаты.
В нижнем коридоре Пирш встретил Винценти, и последний сообщил ему, что несколько его товарищей ещё сидят в буфетной комнате гостиницы. Пирш запретил хозяину говорить о его присутствии, отговорившись усталостью, и с поникшей головой вышел на улицу из ворот гостиницы, освещённых фонарями.
— Грёзы потеряны, — сказал он, устремляя взор к звёздам, — потеряна и пламенная, опьянительная действительность, за которой я в детском порыве протянул было руку, чтобы вознаградить себя за грёзы! Здесь не найти мне счастья, покоя и сил! Вон отсюда в широкое море жизни! быть может, на далёких берегах мне удастся начать новое существование и испытать новые стремления и надежды!
Ещё долго ходил Пирш по погруженным в ночную тишину улицам, то глядя на звёздное небо, то бормоча про себя тихие фразы; когда он наконец вернулся к себе домой, то уже успокоился, но это было спокойствие могилы, и одному Богу, прозревающему глубины человеческой души и туманной дали будущего, было известно, расцветут ли новые цветы на могиле прошлого этого юноши.
Графиня, по уходе Пирша, прошла к себе в спальню. Она, как и всегда, спокойно и весело разговаривала со своей горничной и отдавала ей приказания на следующий день. Оставшись одна, она ещё долго в раздумье расхаживала по комнате.
— Игра принимает более серьёзный оборот, чем я думала, — наконец проговорила она, опускаясь за маленький письменный стол, который был прибран её горничной так, как она привыкла, — борьба будет ожесточённее, чем я думала. Предположим, что молодой человек сгустил краски, тем не менее его былая юношеская любовь уже не может быть орудием в моих руках. Неужели прекратить борьбу? Пожалуй, на одиноком жизненном пути было бы приятно руководить и владеть юным кипучим сердцем? Нет, нет, — воскликнула она, — нет!.. У меня лишь одна любовь! За неё я готова бороться до последнего вздоха, и если я и не буду в состоянии одержать победу, то пусть по крайней мере не достаётся и другой то, в чём отказано мне. Я ещё не знаю, какова будет борьба, но хочу собрать оружие всюду, где оно предоставится мне, и не выпущу его из рук!
Графиня ещё раз внимательно прочла записку Серра, переданную ей хозяином гостиницы.
— Эта бумага может явиться орудием, — сказала она затем, — здесь скрывается тайна, касающаяся министра Герне и связанная с личностью арестованного здесь иностранца. Но тайна почти всегда предоставляет оружие, грозным остриём которого можно покорять своей воле людей.
Она написала письмо графу Феликсу Потоцкому, в котором сообщала о том, что произошло, и предлагала ему свои услуги, если она может быть как-нибудь полезна в этом деле, детали которого ей были неизвестны; она просила его, если он доверяет её скромности, написать, что она может сделать для арестованного, обращающегося к его защите.
Графиня вложила это письмо вместе с запискою Серра в конверт, заботливо запечатала его печатью без герба и решила на следующее утро отправить его с лакеем в Варшаву.
Лишь тогда она успокоилась, и, несмотря на волновавшие её мысли и ощущения, усталость после продолжительного путешествия принесла ей благодатный сон.
XXIX
На следующий день графиня Браницкая приехала к министру Герне и приказала доложить о себе как о госпоже Ворринской, желающей передать ему поклон от графа Феликса Потоцкого.
Хотя Герне было совершенно незнакомо имя польки, но при том исключительном внимании, которое министр оказывал всему, что исходило из Польши, и допуская возможность того, что граф Потоцкий выбрал как раз этот путь для интимных и секретных сношений, он ни минуты не колебался принять иностранку, ссылавшуюся на графа. Герне был восхищен красотою и грацией Ворринской и с первого взгляда понял, что не имеет дела с просительницей или искательницей приключений и что иностранка, сообщившая ему, что, предприняв большое путешествие, она желает осмотреть резиденцию великого короля, принадлежит конечно к самым сливкам польского общества. С первых же слов Герне попытался узнать у графини, есть ли у неё какие-либо политические поручения от графа Феликса Потоцкого.
Однако графиня ловко увёртывалась и, в свою очередь, различными мелкими и как бы случайно заданными вопросами пыталась проникнуть в отношения, связывавшие министра с графом Феликсом Потоцким и в особенности с его братом графом Игнатием. Маленькое дипломатическое сражение, возникшее между ними при этом, ещё более укрепило его во мнении, что её присутствие в Берлине вызвано каким-нибудь особенным, исключительным обстоятельством.
Поэтому Герне решил понаблюдать за ней и с этой целью выбрал самый верный и самый достойный в отношении дамы путь, раскрыв пред нею двери своего дома. Он сам провёл её к своей племяннице, просил её постоянно обедать с ними.
Входя рядом с Герне в гостиную его племянницы, графиня с трудом справлялась с своим сильно бившимся сердцем. Она вложила всю свою душу во взор, устремлённый на Марию, которая слегка смущённо и робко встретила незнакомую даму. Министр представил её как приятельницу графа Потоцкого. При этом имени Мария покраснела, смущённо потупила свой взор и произнесла несколько малопонятных слов в виде приветствия. Графиня облегчённо вздохнула, как будто с её груди свалилось непомерное бремя.
«Нет, — воскликнул в ней внутренний голос, — нет, это может быть лишь мимолётным заблуждением, фантазией момента. Человек, привыкший свысока смотреть на жизнь и на людей, не может любить это робкое дитя, и, как бы ни была ослеплена она им, ей никогда не подняться до него, столь бесконечно выше стоящего... Я одержу победу, так как предо мной неравная противница!»
Министр оставил дам наедине, и своей лёгкой, остроумной беседой графиня вскоре сумела рассеять замешательство Марии и приобрести её доверие.
Графиня Браницкая и Мария катались вместе по городу и возвратились к обеду. Графиня своим
