Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа
— В моем доме убийство?!! В мокрое дело хотите меня втянуть? — Карпыч забегал вокруг нас, как оглашенный. — Полицию позову. Городовой!!!
— Успокойся!
— Брось фармазонить, сядь, мать твою…
Захар Карпыч опустился на сундук и притих.
— Дзоба Дзигуа хочет убить меня?.. Почему?
— Это уж вам с ним лучше знать.
— Ну и как же мне быть?
— Кончай свои дела и уходи, пока он не пришел.
— Я подумаю, — проговорил Туташхиа тихо.
Он достал из кармана три сотенных и протянул Карпычу.
— Дай то… зачем звал.
Карпыч не был бы Карпычем, если б из любого дела пользы себе не вытягивал. Что, ты думаешь, он сказал Туташхиа?
— Тот человек велел тебе передать, что только книжка стоит четыреста, да печать — сто. Меньше пятисот не выходит! Честью своей клянусь, раз дело вот так поворачивается, мне и комиссионных не надо. Ничего не надо. Ни копейки…
Перекупщики, кто понаглее, как делают? Он тебе покажет товар, ты с ним договорился и пошел за деньгами. Приходишь, а он тебе преподносит — хозяин товара по этой цене не соглашается, а запрашивает вот сколько… Он ведь хозяин товара, но видит, у тебя надобность, интерес, значит, можно с тебя содрать побольше. Какой там человек, какие комиссионные и задатки… Карпыч понял, что людям минута дорога, не станут они из-за пары сотен тянуть, он и давай выжимать. Я разозлился, но у меня одна забота — лишь бы Туташхиа побыстрей удочки смотал, а там Карпыч пусть хоть тысячу с него сдерет.
Туташхиа вывернул все карманы, наскреб еще восемь червонцев.
— Бери, — говорит, а сам улыбается. — Нет у меня больше ничего, а так бы и разговаривать не стал, отдал бы.
— Не могу, голубчик. Что же мне, сто двадцать из своего кармана доплачивать? Как хочешь, не могу…
А время идет… А этот здесь канючит… Я-то понимал, на что эта тля надеется. На то, что Васо спешит больше, чем
Туташхиа, он и выложит свои денежки! Да если б они у меня и были — шиш под нос он получил бы от меня. И не то что не получил — убрался б Туташхиа, я б его денежки из Карпыча все выжал, а не все, так уж пополам поделил бы. Этот прохвост и похуже чего заслуживал.
— Хорошо, — сказал Туташхиа. — Пусть эти триста восемьдесят остаются у тебя, а я пойду и принесу еще сто двадцать. А Дзоба пусть меня подождет, — сказал он мне. — Я быстро вернусь. — И к двери.
Этого еще, думаю, не хватало, чтоб Туташхиа вернулся и с Дзобой встретился?! А он такой, обязательно, похоже, вернется, не врет… Я вскочил, схватил палку, и никто еще рта открыть не успел, как давай охаживать Карпыча. Он — к сундуку. Я ему по шее — он ползет. Я по заднице — он с замком возится. Открывает. Открыл, паспорт вытащил, он в бумагу завернут был, — а я не отступаю, палкой — по загривку, по спине, по ногам. Только когда на стол положил — я от него отстал. И ведь что интересно: как ни драл я его, он и не крутился, и не орал, будто и не чувствовал вовсе. А все оттого, что настоящего страха попробовал, смерти в глаза заглянул, пропала охота балаганить.
— Зачем ты так? Была б нужда, думаешь, я б не смог? — сказал Туташхиа.
— А затем, что бери свой паспорт и мотай отсюда!..
Говорю, а у самого голос пропал, вижу по его глазам — никуда он отсюда не уйдет. Будто шепнул мне кто: не уйдет такой человек ни от кого, ни от чего не сбежит.
Придвинул Туташхиа стул к столу, сел и давай разглядывать Карпычеву работу.
Кто на себе испытал, тот подтвердит: долгий страх сам собой испаряется. Как? А вот настанет такой момент, когда замечаешь, за тобой смерть ходит или что другое в ногах путается, вокруг тебя петли делает, а ты о чем думаешь? А о том, к примеру, что мальчишкой был у тебя биток крепкий-прекрепкий, а купался ты в Куре и он у тебя в воду упал. Или глядишь на свои ногти и удивляешься: были крапинки, и нету, куда делись?.. Смерть там или еще что, но тебе уже все едино, придет она или не придет, случится беда или обойдет стороной… Вот так и со мной тогда было.
Подошел и я поглядеть на паспорт. Туташхиа мне его протянул — погляди, мол, хороша ли работа. А работа была отменная. Карпыч работал чисто, способный мужик был, этого у него не отнимешь.
Слышу, вроде скрипнуло, но мне уже плевать на все было. Зато Карпыч засуетился. То туда сунется, то сюда. Опять — к сундуку, крышку поднимает.
— Это Дзоба идет, клянусь богом, — говорит Карпыч, а у самого голос дрожит и сам весь трясется. — Лучшего места не найти, я уж испытал.
Туташхиа заглянул в открытый сундук, понял, что его приглашают, и расхохотался. Он сунул паспорт в карман, вытащил портсигар.
А Захар Карпыч влез в сундук и залопнул над собой крышку.
Туташхиа вынул папиросу.
Ну, думаю, к занятным я людям попал, и вышел на улицу. Иду к калитке, и тут навстречу — Дзоба.
— Где он? — От Дзобы разило водкой.
А ведь он, когда шел на дело, к спиртному не прикасался, хоть убей его. Очень я удивился, что он в таком виде.
Я ему рассказал, как все было, ничего не утаив и не сочинив. Боялся я этого убийства или нет, но наша дружба не давала нам права врать. Дзоба слушал меня и, — как сытая курица выклевывает из корма лучшие зернышки, так и он высматривал, выклевывал из того, что я говорил, самое ему интересное.
— Сам, значит, за тобой пошел?.. Знал, что ты у Кар-пыча, и все же вошел?.. Я — Дата Туташхиа, а тебе что?.. Ты ему: Дзоба идет тебя убивать, уходи, а он — не пойду. Сейчас вот вернусь, принесу сто двадцать? Ясно, пришел бы, это уж верняк!.. А Карпыч его в сундук хотел засунуть? Сидит и меня ждет? Не уходит… Этот не уйдет, не-е-ет!..
Я уже кончил говорить, а Дзоба все раздумывал и лицо рукой тер.
— Как человеку от своей заветной мечты отказаться? — только и сказал он.
А я вдруг вспомнил Буковского из Кутаиси и подумал, как верно он сделал, что не сказал Захару Карпычу имени Туташхиа и велел соорудить чистый паспорт. Захар Карпыч — это такая пиявка, он деньги не только паспортами добывал… Лет шесть тому назад сделал Чиорадзе диплом инженера. Чиорадзе, по простоте душевной, дал заполнить диплом Захару Карпычу. С этим дипломом Чиорадзе нашел хорошее место, стал подрядчиком и разбогател на казенных деньгах. Тогда Захар Карпыч шепнул Нике из Собачьего поселка и харпухскому Араму — были такие мастера по шантажу, — что у Чиорадзе фальшивый диплом, подите к нему, выудите у него денежки. Что было делать человеку, когда он на фальшивом дипломе инженером стал и разбогател? Он теперь среди господ вертится, и ему либо шельмой прослыви и все потеряй, либо откупись от шантажистов. Три тысячи отдал, как миленький. Карпычу, который это дело затеял, полагалась тысяча, такой у них уговор был. Но они дали ему двести рублей, а восемьсот прикарманили. Захару Карпычу и двести рублей подарок. Заткнулся. Да и не заткнулся бы — куда ему еще деваться? А эти ребята, как проложили раз дорожку к Чиорадзе, так по ней и ходить стали. Он им и платил, как жалованье. Пока наконец не выпустил в Нику из Собачьего поселка парочку пуль и не уложил его. Чиорадзе это сошло, он тогда деньги лопатой греб. Он и сейчас жив. Маклерствует. Люди у него были, в обиду не дали. А харпухского Арама на каторгу упекли, больше его не видели…
Стою я, прикидываю, как все обернется, а в это время открывается дверь и выходит Дата Туташхиа. Луна посреди неба висит, светло как днем. Туташхиа остановился возле нас. Руки на груди скрестил. Дзоба уставился на него, глаз не сводит. Постояли они так, помолчали. Дзоба вытащил из кармана револьвер, выпустил две пули одну за другой, повернулся и вон со двора.
Ночь была тихая, и долго было слышно, как он бежал по склону. А Туташхиа все не двигался. Я подошел к нему поближе. Из-под мышки у него высовывался револьвер, рукояткой наружу.
— Обе в воздух, — сказал он.
Прошло три месяца. Раз как-то стоим мы рядом на стремянках, потолок разрисовываем. Дзоба веселый, поет. Я его и спрашиваю там, между прочим, как это получилось, что ты его не уложил. А он:
— Такого человека убивать нельзя!
— Зачем же стрелял?
Он долго молчал. Не знаю, что там в его голове крутилось. Потом окунул кисть в краску, стряхнул и сказал:
— Не выстрелить тоже не мог!
Но охота петь у него пропала. До самого вечера слова не проронил.
Через неделю мы снова сидели в духане. Был такой Вано — сололакский, по кличке «Махорка». Он к нам подсел и попросил Дзобу одолжить ему револьвер на пару дней. Дзоба отказался, нет, говорит, у меня ничего из оружия. Махорка не поверил, но что поделаешь, поднялся и отошел. По правде говоря, я тогда подумал, что Дзоба просто отваживает Махорку. Оказывается, нет. Он прожил еще двадцать пять лет, мы как были, так и остались неразлучными, но я больше ни разу не видел у него оружия и не слыхал, чтобы кто-нибудь видел.
Никогда больше при нем оружия не было.
ГРАФ СЕГЕДИ
