Йога Таун - Даниэль Шпек
– Хорошо, спасибо. Тогда я, пожалуй…
Я встала. И тут у меня потемнело в глазах. Ноги подкосились. Я ухватилась за спинку кресла, но силы словно окончательно оставили меня. Я осела на ковер. И осталась лежать. Мне было хорошо. Шавасана.
Я очнулась, когда Остервальд подсовывала мне под бедро подушку. Я лежала на диване. Она сидела рядом, поддерживала мои приподнятые ноги и протягивала стакан воды.
– Как вы себя чувствуете?
Дурацкий вопрос. Я сделала глоток. Стало легче.
– Хотите поговорить об этом? – Она помогла мне подняться.
– Думаю, я пойду.
– Не хотите немного отдохнуть? Вы бледны.
– Я посплю дома, – пробормотала я, не упоминая, что дома у меня больше нет.
Она тут же состряпала бы из этого историю. Я не доверяю историям. Что бы ни происходило, не делай из этого историю. Двигайся, занимайся йогой, танцуй, пока что-то не изменится. Истории помогают найти объяснение, но не оставляют свободного места. Превращают случайности в закономерности. Лишают индивидуальности. Потому я больше доверяю йоге, чем психотерапии, – психотерапия анализирует личность, йога напрямую связывает с жизнью. Постоянный поток асан, переходящих друг в друга. Ты анализируешь положение, на мгновение идентифицируешь себя с ним, потом двигаешься дальше. Ты проходишь, не оглядываясь назад, следуешь естественному потоку жизни. Психотерапия ведет тебя в прошлое, чтобы ты понял настоящее, но есть риск застрять там. События детства становятся твоей историей, а эта история привязывается к твоей самости. Меня всегда удивляло, как сильно люди привязываются к историям, которые сами о себе рассказывают. Как будто нужно приклеить на себя ярлык, чтобы быть кем-то, даже если на ярлыке написано что-то вроде «экстраверт, биполярность, созависимость». В таких случаях я всегда думаю: люди, у нас 65 процентов общих генов с бананами. Не нужно так много воображать о себе.
* * *
– Постойте, фрау Фербер, – сказала доктор Остервальд, когда я была у двери. – Я хочу уточнить свой совет. Если позволите… В вашем состоянии я бы не ездила в Индию. Вам нужен покой.
– Я поняла, спасибо.
Словно в Берлине меня ждет покой. Может, мне вообще не нужен покой. Может, я бы предпочла сейчас что-нибудь уничтожить.
* * *
Снова на улице. Воздух холодит кожу. Наконец-то я опять ощущала свое тело. Я заметила, что забыла шарф. Ни за что не вернусь. Лоу стоял, прислонившись к «ягуару». Щелчком он отбросил сигарету.
– Ну?
Я забралась в машину. Он сел за руль и посмотрел на меня так, будто со мной что-то не в порядке. Мне это не понравилось.
– Поехали.
– Что она сказала?
– Ничего. Она знает не больше нашего.
Я больше не могла сдерживаться. Губы затряслись. Я сжала пальцы в кулаки. Но они все равно дрожали.
– Эй, Люси. Ты как?
Лоу обнял меня. Только бы не заплакать. Мне очень захотелось назвать его папой.
Мне плохо, папа. Все не так.
– Что с тобой?
– Я больше не знаю, кто я. Я не верю в то, что думаю. И я больше не могу учить йоге.
– Что?
Я быстро высвободилась из его объятий. Иначе бы разревелась.
– Забудь. Отвези меня, пожалуйста, домой.
– Куда домой?
Если бы я знала. Если бы я могла выспаться. В своей кровати. Почему у меня больше нет кровати? Потому что я поссорилась с Аднаном. Потому что он перестал понимать меня. Потому что я не могла объяснить ему, что со мной происходит. Потому что я вылетела из клетки под названием «жизнь» и не могла найти обратную дорогу.
– Что случилось, Люси?
Я протерла запотевшее боковое стекло, чтобы взглянуть на окна второго этажа. Я словно предчувствовала: у окна стояла лучшая подруга мамы и наблюдала за нами.
– Поехали отсюда.
Лоу неуверенно завел мотор. Потом он произнес слова, которые мне не понравились:
– Мы не полетим сейчас в Индию. Тебе нужно сначала отдохнуть.
Во мне поднялась волна упрямства. Против всех, кто думает, что знает лучше меня, что мне нужно. Я достала открытку Коринны и протянула Лоу.
Я ушел от всех, и от себя тоже.
Так просто ты от меня не уйдешь, Коринна. Мне решать, бросишь ли ты меня.
– Смотри внизу справа. Адрес книжного магазина.
– Я забыл очки. Что там?
– Ришикеш.
– Блин.
Глава 8
Вернувшись в студию, я включила хип-хоп и занималась до полного изнеможения. Голова опустела, пот лился ручьем, все мышцы отчаянно болели. Потом руки отказались слушаться. Я рухнула на коврик. Глубоко вздохнула. Закрыла глаза, снова открыла, пощупала колотящийся пульс. За окном смеркалось. Чем темнее становилось в комнате, тем больше она казалась. Чем больше казалась комната, тем более одинокой я себя чувствовала. Чем более одинокой я себя чувствовала, тем ближе придвигались проклятые коробки, где лежала моя жизнь, которая перестала быть моей жизнью. Я увидела, как коробки медленно, одна за другой, открываются и появляется все то, о чем я сегодня не рассказывала, чтобы меня не сочли сумасшедшей. Вдруг нахлынули воспоминания. Все вернулось. Я сдалась.
Наконец-то я могла от души выплакаться.
* * *
Я радовалась, что меня никто не видит. И одновременно хотела, что кто-нибудь был рядом. Кто-то, кто понимает меня, потому что мы похожи. Я ничего не рассказала тетке-психологу, потому что мне было стыдно. При этом событие, которое выбило меня из колеи, вовсе не такое, какого следовало бы стыдиться. Скорее его можно назвать чудом.
* * *
Оно произошло там, где чудес не ждут, в магазине «ИКЕА», в самый обычный субботний день. Нам нужны были несколько контейнеров для хранения вещей, доски для полок и всякие мелочи. Дети со мной не пошли, но их списки покупок всплывали на экране телефона, пока я катила тележку мимо мебельных гарнитуров. Взвинченная и замотанная, как и все остальные семьи в зимних куртках, которые сновали с рулетками вокруг детских кроватей и кухонных шкафчиков. Я блуждала мимо никому не нужных вещей: корзинок, подушек, плюшевых собак. Стрелки на полу указывали в направлении кассы, но всякий раз, когда мне казалось, что я пришла, появлялся новый поворот, и повсюду висели таблички, которые никуда не вели, только к скидкам и семейным картам. На огромных полках стопки ящиков с дешевой мелочевкой. Ни дверей, ни окон, зато неумолкающая музыка для поднятия настроения. Я задумалась, а не ночуют ли здесь
