Александр Немировский - Пурпур и яд
Но Диофант уже не слушал херсонесита. Он скакал на правый фланг, чтобы отдать распоряжение сотникам. Понтийцы строились в два ряда. Задние клали копья на плечи передних.
Все было как на учении под Арменой. Но только впереди не царь, проверяющий ловкость воинов, а сильный и беспощадный враг. Справа и слева холмы с крутыми склонами. Здесь не развернуться. Конницу не поставишь в засаду. Ее пришлось оставить сзади, на случай, если скифы прижмут пехоту к холмам. Диофанту приглянулась более широкая долина с холмом в центре. Здесь можно было разбить лагерь. Но Дамосикл с непонятной настойчивостью убеждал, что в этой узкой долине, и только в ней, надо встретить варваров. Все его доводы разбивались о возражения Диофанта. Но вчера по всему городу распространился слух о чуде, явленном в храме Девы.
Немая рабыня-тавриянка, прислуживавшая жрецам, вдруг заговорила и, упав на колени, не благодарила богиню за возвращение речи, а кричала: «Узкая долина! Узкая долина!»
Диофант пожал плечами. Он мог спорить с Дамосиклом, но привык уступать женщинам.
А скифы уже развернулись и шли рядами. Ряд чашников, за ним плужников, потом яремников. В арьергарде скакали секирники, считавшиеся царской гвардией. Уже были видны искаженные яростью лица. Диофант дал знак стрелкам из лука. На склонах холма приготовились. Но вдруг случилось что-то непонятное. Вражеские кони стали спотыкаться. Всадники летели через их головы. А сзади на упавших уже наседал второй и третий ряд. И все смешалось в кучу. Воинам оставалось лишь поражать уже беспомощных и беззащитных врагов. Свист стрел и копий сливался с ржанием коней и воплем умирающих. Только чашники, удержанные Палаком, повернув коней, уходили в степь.
Диофант и Дамосикл шли по полю боя, усеянному трупами коней и людей. Синопеец наклонился. Он увидел, что копыто скифского коня ушло в яму, а ее края из обожженной глины. В землю врыта амфора.
— Это тоже чудо? — спросил Диофант у херсонесита.
— Да! — отвечал тот, улыбаясь в бороду. — Ведь это горшки Девы.
К вечеру у выхода из долины был воздвигнут победный трофей — холм из скифских акинаков, луков, стрел и щитов. Диофант приказал воинам нарубить сучьев и обложить ими вражеское оружие.
Вскоре запылал костер. Пламя его можно было видеть в любой части Гераклейского полуострова, от Ктенунта до Бухты Символов, граничащей с таврами.
На следующее утро у входа в лагерь стояли трое в бараньих шкурах поверх льняных хитонов. В руках у них были жерди, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся копьями с обожженными концами вместо наконечников. Пришельцы что-то бормотали на своем варварском языке. Диофант понял, что это посланцы тавров.
От имени своих старейшин они предлагали Диофанту союз и давали согласие выделить в своей стране землю для основания поселения.
Такого оборота событий никто не ожидал. Никогда еще они не протягивали руки пришельцам. Диофант представил себе восторг Митридата при известии о союзе с таврами. Но более всего его радовало то, что он избавит херсонеситов от тяжелой обязанности кормить войско. В городе, как он знал, провизия была на исходе, а земля тавров изобиловала скотом и другими припасами.
— Может быть, и Палак теперь станет сговорчивей? — предположил Диофант.
Дамосикл помотал головой:
— Нет! Палак не считает себя побежденным. Что для него потеря нескольких сот всадников. В его руках все побережье от Керкинитиды до Прекрасной гавани. Теперь он может оседлать корабли.
— Корабли? — воскликнул Диофант.
— Пусть это тебя не удивляет. Палак из тех ревнителей старины, которые не отказываются от новшеств, если, конечно, видят в них выгоду. Савроматы и роксоланы оттеснили скифов из Великой степи в Тавриду. Палак понимает, что ему больше не владеть землями у Борисфена. Он мечтает превратить Понт Эвксинский в скифское море.
— Но ведь у него нет кораблей, — заметил Диофант.
— Был бы морской берег, — продолжал херсонесит. — В предгорьях достаточно строевого леса, а в Неаполе немало людей, владеющих искусством Дедала. Одного из них я знаю. Это папа Харон!
ТАВРСКАЯ ЛЕГЕНДА
С перевала открылась вся земля тавров, от гор, замыкающих ее сверху, до Понта, вгрызающегося в нее снизу бесчисленными бухтами, бухточками, заливами. В глубине их маячили скалы, отторгнутые от суши и словно взывающие к ней. Они напоминали окаменевших животных: лань с шеей, подставленной под жертвенный нож, медведицу, покинутую Артемидой, быка, преследующего Европу. Леса, черневшие на террасах гор, были подобны тысячеголовой толпе, наблюдающей за тем, что происходит на орхестре, окаймленной морским горизонтом. Голубые полоски рек рассекали весь гигантский амфитеатр.
Где-то там, внизу, должен появиться город. Диофант уже дал ему имя: Евпатории. Но как найти ему место? Как не ошибиться в выборе бухты для гавани, мыса для стены, источника для водопровода? Кадму указала путь корова, посвященная Зевсу. Кадм шел за ней до тех пор, пока она, утомившись, не легла на бугор. Там впоследствии выросли Кадмеи, колыбель Фив. Но времена священных коров, вещих дятлов и проницательных дельфинов, кажется, миновали вместе с веком аэдов и рапсодов, воспевавших подвиги героев — основателей городов и династий. Провожатым Диофанта был старый тавр — потомок тех разбойников, которые приносили эллинов на алтарь Артемиды. Он не знал по-эллински, но Гераклион переводил его варварскую речь слово в слово:
— Чужеземец! Взгляни на эти горы. Они, подобно стене с зубцами и башнями, опоясывают мою страну. Эту стену возвели не люди, а дружественная нам Дева. Она же набросала у моря камни, чтобы преградить путь тем, кто явится с моря. Она приказала пустить в нашу крепость лишь того, кто победит шестиногих.
В те времена, когда над Бухтой Символов возник Херсонес, жил далеко за морем могущественный царь. Звали его Александром. Прослышал он о красоте нашей земли и захотел основать здесь город. Но тавры прогнали его послов, сказав им: «Пусть ваш царь победит шестиногих!»И отправился Александр в поход. Обошел он полземли. Побеждал он карликов, великанов, людей с одним глазом на лбу. Но ни разу не встретил шестиногих. Так он и умер, не повидав нашей Таврики. А потом из степей пришли жестокие люди. Их дети рождались в кибитках. И пили они молоко кобылиц. Мы назвали их шестиногими, потому что они словно приросли к своим коням. Пришельцы отняли у нас горные пастбища, увели в неволю наших сыновей. И не было у нас сил бороться с ними. Эллины трепетали перед шестиногими и платили им дань. Но ты их победил. И мы даем тебе землю у моря. Строй город!
Диофант с удивлением слушал тавра. Какое фантастическое смешение правды с вымыслом! Но ведь эта сказка создана для того, чтобы оправдать решение старейшин. Не таково ли происхождение других мифов? Не являются ли они былью тех далеких времен, когда пытались объяснить происхождение всех вещей и человеческих судеб и решений.
ЗОЛОТАЯ КОЛЫБЕЛЬ
В золотой колыбельке, подвешенной к потолку, лежал младенец. Его розовое личико не выражало никаких чувств. Он не подозревал, что был первенцем и царским сыном, не догадывался, что его появление на свет вызвало переполох не только в Синопе, но и во многих других городах, близких и далеких.
Прием во дворце Синопы по поводу этого события был не просто данью этикету. Его задумали как демонстрацию авторитета Митридата и крепости его власти. И эта демонстрация оказалась более внушительной, чем можно было ожидать.
Парфянский царь Вологез прислал наследнику целый караван верблюдов с коврами, рулонами шелка, сосудами из горного хрусталя. Капподокийский царь Ариобарзап явился сам, чтобы передать Митридату оружие удивительной работы и приглашение посетить свою новую столицу. Правитель иберов прислал своего сына и вместе с ним табун выращенных в горах Кавказа коней. Тетрархи воинственных галатов, занимавших центральную часть плоскогорья, почтили Митридата своим присутствием и принесли в дар огромную серебряную вазу, трофей своих давних побед. Царь Пафлагонии Полимен, осажденный в столице своими подданными, ограничился присылкой послания с поздравлением и просьбой о помощи. Вифинский царь Никомед, этот хитрец и пройдоха, подарил триеру, когда-то принадлежавшую Митридату Эвергету. Он заново покрыл ее палубу досками, покрасил борта и приказал написать имя наследника — «Махар».
Но больше любых даров, украсивших город и царский дворец, синопейцев удивило появление римского посольства во главе с легатом Публием Сервилием.
Тех, кто помнил визит Мания Аквилия Младшего, не могло не удивить, с какой почтительностью легат передал поздравления Митридату по случаю рождения наследника. Легат заверил царя в дружеских чувствах к нему сената и римского народа. Временам Аквилиев пришел конец.
«Вот что значит сильная рука! — говорили синопейцы. — Не прошло и года после занятия Митридатом трона, как его уже признали могущественные цари. С ним вынуждены считаться римляне».
