Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт
Воевода Домбровский предложил выслать заслоны в верховье Бобрика, Цны и Лони, чтобы задержать тумены царевича Бармаша, если тот поспешит на помощь своему брату, и князь Глинский поблагодарил за разумный совет:
- Засады поведешь ты. Тебе и расставлять их. Разбив Вату-Гирея, мы поспешим к тебе. Облюбуй места для встречного боя из засад.
- Исполню, воевода.
Поморщился князь Глинский, что назван не паном-правителем, а всего лишь воеводой, но не посчитал нужным упрекать разумного советника.
«Возвращусь со щитом, тогда все признают во мне правителя. Я сумею так поставить дело, что сейм изберет меня королем».
Ох, как сладостны подобные мечты и надежды. Они дают силу, понуждают действовать стремительно и дерзко.
До Клецка менее двухсот верст. Дорога торная. По ней и огненный наряд[79] везти любо-дорого, и обоз посошный[80] с провиантом и гуляй-городом[81] не обузный. Особенно хороша дорога до Барановичей, а оттуда до Клецка - рукой подать. Перед Клецком же надо приостановиться, чтобы оглядеться и определить, как бой вести.
За два дневных перехода войско подошло к Барановичам. Князю Михаилу очень хотелось с рассветом двигаться дальше, но он видел, как устали кони, но особенно пешие жолнеры. Когда лазутчики, которых Глинский посылал вперед десятками, известили, что под Клецком не появились даже передовые крымские отряды, а город готов отбиться от нападения, обещая самое малое на пару дней задержать тумены, если даже они начнут обходить город, главный воевода объявил дневку. Можно использовать это время с большой пользой. Крымцы, разведав о подходе польско-литовского войска, остановят грабеж, начнут собирать тумены воедино, пошлют гонцов и ко второму крылу, призвать его к себе на подмогу. Не до грабежа станет и тем туменам. На первый взгляд, вроде бы решение принял главный воевода не весьма разумное, ведь бить врага лучше всего, когда он разрознен, многие воеводы не поняли его мудрости, а иные даже осмелились настойчиво советовать двигаться дальше так же споро, как шли до Барановичей.
- Не решает ли исход дела неожиданность? - задавали вопрос первые воеводы полков и сами же отвечали: - Неожиданность всегда приводит к успеху.
- Верно, но не на этот раз, - снизошел Михаил Глинский до объяснения. - Сколько у Бату-Гирея нойонов? Двадцать тысяч. Нас почти вдвое больше. Сколько сейчас у царевича под рукой? Один тумен. Даже меньше. Остальные грабят и жгут фольварки[82] и малые поселения. Легко разбив царевича, мы вынуждены буем гоняться за этими грабителями, а они ловки в засадах. Измотают нас. Когда же подойдут тумены Бармаша, татары смогут даже пойти на нас. Поэтому я решил навязывать бой только тогда, когда соберутся оба тумена Бату-Гирея. Навяжу выгодный для нас бой. Мы, разгромив царевича, выступим навстречу идущим на помощь. Времени у нас для этого вполне достаточно. Царевич подойдет к нашим засадам, вставшим на его пути, е раньше чем через пять-шесть дней. Вот мы и должны управиться за это время. Я послал пятерых лазутчиков о главе со шляхтичем с таким расчетом, чтобы их схватили.
- На верную мучительную смерть? Без их на то согласия?!
- Да. Вы жалеете пятерых, не жалея тысяч. Воеводы как в рот воды набрали, сидели нахмурившиеся. Всех обескуражило такое неприкрытое пренебрежение к жизни жолнеров и особенно шляхтича.
Так бывает часто. Человек, наделенный правом вести в бой подчиненных, знает, что не все вернутся из сечи Живыми и здоровыми, но он не задумывается всерьез над этим, ибо выполняет свой долг. Человека же, пославшего на верную смерть людей, да еще без их доброй воли на то, обманом, чтобы наверняка они оказались схваченными, а не сказали под пытками ничего лишнешго воеводы вполне могли осуждать. Они и осуждали князя. Осуждали, но помалкивали.
На следующий день - переход к Клецку. Там лазутчики ждут главного воеводу. Лишь одной пятерки нет.
«Стало быть, схвачены!» - удовлетворенно думает князь Глинский и велит стремянному:
- Зови лазутчиков. Да не всех вместе, а по одному. Девять лазутных пятерок возглавляли шляхтичи.
Всех выслушал главный воевода. Долго оставался он один на один со своими думами, размышлял о предстоящем сражении. И только после этого велел звать воевод ополчений, шляхты, огненного наряда и голову посохи.
- Как я выяснил, крымцы встали станом между речками Ланью и Цепрой, притоком Случа. Место для них, как они считают, удобное. Речки близко друг от друга, и сеча развернется на узком пространстве. Мы, таким образом, лишаемся нашего преимущества в численности, ибо не сможем развернуться во всю мощь, использовать обходные маневры. Успех в таком случае маловероятен. Хочу послушать вашего совета, паны-воеводы.
- Нужен удар с тыла.
- Ради бережения нужно ставить гуляй-город. Было бы куда отступить, если лихо станет.
- Удар с боков. От Лани и Цепры. Цепру можно одолеть, не слезая с коней, река эта сонна и малоподвижна, на перекатах человеку чуть выше колен.
- Что же, Панове, разумные советы, - сказал князь и обратился к начальнику посохи: - Вагенбург в долине за пару верст от ставки царевича Бату-Гирея. Ставь гуляй, чтобы не виден был татарам, не только ради укрытия в случае неудачи он нужен. Сделаем так: выманим на него крымцев ложным отступлением и огненным нарядом - в упор. Удары с боков готовить явно. Посохе на виду у татар вязать плоты, но где-нибудь поодаль надо отыскать переправы, особенно через Цепру, и там сосредоточить силы для удара со спины.
- Можно посохе делать вид, что наводят мосты.
- Наводить мосты? Прекрасная мысль. Но ни в коем случае не делать вид - не нужно считать врага глупым - по-настоящему наводить! Для охраны посохи выделить по тысяче жолнеров с рушницами, еще и по яти пушек. Вот тогда - поверят без всякого сомнения. А вот удар с тыла следует готовить в полной тайне. Зайти за Цепру у ее истока, спускаться же вниз, огородив себя разъездами, чтобы не смогли сквозь них просочиться крымские лазутчики, и, почти спустившись к луче, переправиться там через Цепру. На все действия - сутки. Подойти как можно ближе к стану царевича, но ни в коем случае не открывать себя. Напасть без промедления, когда начнется стрельба из Вагенбурга. Три тысячи шляхтичей пойдут для удара с тыла. Поведет их пан Замойский-младший.
С рассветом пятидесятитысячное войско подошло к крымскому стану. Поляки построились квадратами: по бокам конница, а между квадратами - пушки. Крымцы же ждали ляхов и стояли в боевых порядках. Их кони, привыкшие к стремительным сечам, нетерпеливо копытили землю, ожидая, когда всадники подберут поводья.
Ждут противники, кто первым начнет движение. Перекидываются оскорбительными репликами. У пушкарей в руках факелы, порох на полках. Вот сейчас из-за спины стоявших в боевом порядке татар появятся лучники и, вертя чертово колесо, примутся осыпать стрелами стройные квадраты ляхов, неся им смерть. Тогда и начнется главная работа для пушкарей.
Но что это? Крымцы заволновались. Часть их отделилась, понеслась к речкам.
«Хорошо сработано! - торжествовал главный воевода князь Михаил Глинский, - клюнули татары!»
Если прислушаться, то можно было уловить стук топоров посохи, доносившийся от мест, где шла подготовка к наведению наплавных мостов через Лань и Цепру. вот донеслись оттуда и первые пушечные выстрелы, завязывались стычки. Стало быть, вынужден будет царевич отрядить к местам строящихся мостов часть нукеров, а это именно то, что нужно.
Действительно, ускакали нукеры поспешно.
«Что же, пора!» - определил главный воевода и повелел сигнальщику:
- Давай сигнал!
Жахнули пушки. Еще раз. Еще и еще. И вот уже рванулась вперед конная шляхта, на заметно прореженные пушечной дробью первые ряды нукеров. Туча стрел полетела навстречу атакующим, но она не смогла сдержать лихих шляхтичей. Не остановили их и пики: прорубились сквозь густую смертоносную щетину играючи и вклинились в боевые порядки крымцев. А тут и пешие жолнеры подоспели. У пешцев своя манера биться с татарской конницей: щит от удара саблей, мечом же - коню в бок или по ногам. Всадник не успевает выпрастать ноги из стремени, как его уже настигает смертоносный удар.
Однако крымцы тоже не лыком шиты. Ловки они в сечах. Очень ловки. Крутятся, как волчки, а от ударов кривых сабель не всегда можно успеть закрыться щитом. Полилась кровь христианская и мусульманская. Падают буйные головы на помятую донельзя траву.
На переправах меж тем продолжают палить пушки. Крымцы не перебираются через реку, чтобы напасть на плотников и их охрану, только стрелы пускают, если стрелы долетают, то бьют довольно метко. Для того и пушки палят, чтобы подальше держать татарских лучников. И все же медленно идет работа у посохи, все еще не готовы наплавные мосты. Татар это устраивает, но устраивает и польских ратников. Хорошо знает свое обманное дело и посоха. Плотники стараются, понимая, что их труд не стоит выеденного яйца. Вяжут и плоты, тоже показно спеша. Впрочем, эта работа не бесполезна. Когда ударят пушки из гуляя, часть конников начнет переправу через речки, обозначая именно на этих местах главное направление боковых ударов, основные же силы в это время переберутся через реки без помех, сметут тех, кто встречает стрелами плоты, и наметом[83] понесутся на ворогов.
