Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт
Мало надеялся на успех посольства король Александр и, выходит, был прав. Он вынудил себя еще раз повторить вопрос послу:
- Так какова же причина отказа?
- Требуемого тобой, король, нет в брачном контракте. Царь, как московиты утверждают, выполнил все обещания, а ты, его зять, принуждаешь, хотя обещал этого не делать, свою жену, его родную дочь, к католичеству. Изгнал-де всех православных слуг от ее руки и не построил храма Божьего на греческий манер.
- Мы тебя предупреждали: не женись на схизматке[71]. И вообще, русские князья коварны! - пробасил Виленский наместник.
Сразу же встрепенулся князь Михаил Глинский[72], дворный маршалка[73], командующий королевской гвардией, любимец короля:
- Панове, вы говорите о коварстве русских великих князей, не оглядываясь на себя. Вы хотите вернуть себе вам не принадлежащее, к тому же и меча не обнажив, Пользуясь тем, что великий князь стар и болен (никто в больше еще не знал, что Иван Великий скончался), разве это не коварство?
- Схизматик! - прошипел Пронский воевода, богатейший можновладетельный пан-патентант Ян Заберезинский[74], хитрый и ловкий интриган, ловчее, пожалуй, самого Михаила Глинского.
Князь Глинский вспыхнул гневом. Ожгутились желваки, но ответил он почти спокойно:
- Сам Папа Римский рукоположил меня в католичество. Тебе это, пан, хорошо известно.
- Отчего тогда кохаешь схизматичку?!
Это уже - слишком! Глинский уважал королеву как дочь царя великой державы, поэтому и убеждал Александра исполнять брачный контракт без лукавства ради пользы Речи Посполитой[75]. Именно это и не нравилось ясновельможным панам, ставящим свои богатства, свои интересы выше державных. Многие из тех, кто горланил на сеймах, ратуя за войну с Россией, сами ни разу не надевали доспехов. Не в пример им князь Михаил Глинский, ратуя за мир в сечах с врагами отечества, прославлял себя и польско-литовскую рать, победоносно встречал крымцев и ордынцев, в боях с которыми всякий раз стяжал победу. Он рассчитывал на уважение к себе со стороны ясновельможных панов, ведь защищал их богатства от разграбления степняками. Однако мужество и воеводское мастерство князя ценил только король, не скрывавший ни от кого любовь к герою-воеводе. Однако именно любовь короля к Михаилу Глинскому, частые награды ему были главной причиной неприязни, а то и ненависти ясновельможных. Злословили о Глинском паны только меж собой, обвиняли его даже в желании захватить польский трон (королева никак не одаривала Александра Казимировича наследником), но открыто враждовать с князем побаивались, зная его мстительный характер и то, как ловко он выбирал для мести момент.
И вот - открытый выпад.
Еще заметней ожгутились скулы Михаила Львовича, и все поняли: Заберезинскому не сдобровать. Сколько бы времени не прошло, месть его настигнет, изыщет момент князь, ударит наотмашь, свалив с ног.
Усилием воли Михаил Глинский смирил себя и ответил довольно миролюбиво:
- Поданный короля, он же - подданный королевы, д любовь к ним разве осудительна? Она достойна лишь подражания. Кто с этим поспорит, панове?
Почти всем понравился ловкий ответ князя, по залу прошелестел сдержанный смешок, улыбнулся даже король, и атмосфера в королевских покоях сразу же изменилась, став доброжелательней и благодушней. Будто и не витал миг назад здесь дух враждебности. Больше никто не требовал от короля объявления сбора Посполитого рушения. Все ждали, когда король, отблагодарив посла за весьма трудную поездку в Москву, хотя и закончившуюся неудачно, пригласит всех в трапезную. Король, однако, медлил, не спешил сказать окончательное слово.
В прежние годы - и совсем еще недавно - никто из ясновельможных так открыто не навязывал ему свои желания. На сейме - там иное право. Там принято так испокон веку. Считается, если на сейме горячо доказываешь свою правоту, стало быть, ты независимей, уважаешь себя и свою свободу. На сейме королю привычно слушать упреки, их можно в дальнейшем либо вовсе не принимать в расчет, либо учесть в своей деятельности. Но когда не на сейме разговор идет, в узком кругу приближенных, разве дозволительно дерзить?
«Прознали о моем нездоровье и начали распускать хвосты!»
Действительно, король Александр последние несколько месяцев основательно недомогал, особенно докучали ему сильные головные боли. Вот и сейчас голова готова лопнуть. А эти самодовольные можновладцы, похоже, специально устроили скандал, чтобы поскорей сжить короля со света. Каждый надеется захватить трон.
«Не будет вам от меня добра. Хватит потакать! Раз нет сына, трон завещаю брату, из вас он не достанется никому!» - принял окончательное решение король и, вместо того чтобы позвать за трапезный стол ясновельможных панов, нарушил устоявшийся обычай, глухо бросил:
- Покиньте палату, панове.
Все в недоумении еще некоторое время горделиво восседали в широких мягких креслах, наконец пример всем показал Глинский. Он, встав и поклонившись королю, шагнул было к двери, но Александр Казимирович остановил его:
- Князь Михаил Львович, останься. Все остальные - свободны.
Когда паны удалились от покоев короля настолько, чтобы их не было слышно, они загомонили, перебивая друг друга:
- Подсечь крылышки схизматику нужно!
- Приструнить его!
- Покончить с ним!
- Но как?! Пока Александр жив, коротки у нас руки!
- Если сообща подумаем и сообща примемся действовать, у нас хватит сил оттолкнуть схизматика от трона, - уверенно заговорил Заберезинский. - Думайте, ясновельможные. Думайте. Через неделю соберемся, чтобы все обсудить.
На том и утихомирились.
В покоях короля - иной разговор. Князь Михаил Глинский настойчиво советует Александру Казимировичу:
- На дерзость нужно отвечать дерзостью. У тех, кто особенно дерзит, отними землю и передай ее тем, кто верен короне и тебе, король Речи Посполитой, преданно служит. Сразу же прикусят языки. Кому хочется лишаться своих владений? Все, кто горлопанит, - трусы первейшие. Их приструнить очень легко, стоит применить немного силы.
Прав Глинский: только силу уважают зазнавшиеся ясновельможные паны, а принять вот сейчас ответные решительные меры просто мочи нет - голова разваливается.
- Принимаю твой совет. Подумаю несколько дней и объявлю свое королевское слово.
Однако ни Александру Казимировичу не отпущено было время для принятия смелого решения, ни панам-патентантам не удалось собраться через неделю: планы нарушил гонец от порубежного воеводы, загнавший по пути несколько коней. Доложил, даже забыв поклониться и от усталости, и от взволнованности:
- Менгли-Гирей[76] вышел за Перекоп! Несметное войско! Скорее всего - большой поход!
- Может, пойдут на Москву? - спросил гонца Михаил Львович.
- Нет. На нас идут. Минуя даже Верхнеокские земли.
Александр Казимирович сразу решил, что не обошлось без вмешательства тестя, с которым крымский хан весьма дружен, но промолчал. Не высказал своего отношения к известию и Михаил Львович, тоже увидевший в нашествии руку Москвы.
Король, отпустив гонца, велел князю Глинскому:
- Зови, князь Михаил, ясновельможных. Они требовали сбора Посполитова рушения, я объявляю, что согласен с ними.
Будто запамятовал король, что паны требовали всенародного ополчения, чтобы идти походом на Москву, а не против крымцев, потому и решение его вызвало недовольство, такого единодушного отпора Александр Казимирович еще не встречал.
Первым, даже не спросив отца, сидевшего рядом, заговорил резко ясновельможный пан Николай Радзивилл-младший:
- Ты слеп! Александр! Менгли-Гирей - друг князя Ивана, он идет на нас по его слову! Сейчас надобно не выступать против крымцев, а откупиться от них. Тряхни мошной своей, обратись и к панам можновладцам, а не ссорься с ними, величая себя выше неба.
- Уверен, - продолжая сидеть развалясь в кресле, заговорил Заберезинский, - не обошлось и без схизматки Елены! Наверняка она оповестила отца о твоем, король, нездоровье, вот и вздумал он нанести нам удар под ребро.
- Реши с королевой! - поддержал Заберезинского Николай Радзивилл-старший. - Сколько можно терпеть!
- В тюрьму ее, враждебную Речи Посполитой!
Александр Казимирович обмер от столь резких выпадов первых панов королевства. Теперь он видел, что по сравнению с нынешними прежние их дерзости были детской забавой или разминкой перед решительной борьбой. Он попытался найти поддержку у воевод:
- А что ты скажешь, Станислав Кишка?
- То же, что и ясновельможные.
Ответ же главы Жимайтиского воеводства Станислава Яновича прозвучал не только вызывающе, но и предерзко:
