Аркадий Савеличев - Последний гетман
Но настроение от чарки хорошего вина, при хороших слугах и просто прекрасном морском ветерке не поднялось. Встали с ковра в какой-то спешке и в спешке же в карету уселись. Слуга еле успел стряхнуть почти что нетронутые сладости и ковер постелить на прежнее место.
Дорога со Стрелки на Мойку показалась слишком длинной, и Кирилл Григорьевич не нашел ничего лучшего, как ворчливо заметить:
– Бог знает, что завтра наплетут!
– Наплетут, – без всякого выражения подтвердила Екатерина Алексеевна.
Но пока там, во дворцах, плели «Санкт-петербургские ведомости», в отчете о ломоносовской лекции ничего предосудительного не заметили. Напротив, вполне паркетным языком пропечатали:
«Сего июня 20 дня, по определению Академии наук президента, ее императорского величества действительного камергера и ордена Св. Анны кавалера его сиятельства графа Кирилы Григорьевича Разумовского, той же Академии профессор Ломоносов начал о физике экспериментальной на русском языке публичные лекции читать, причем сверх многочисленного собрания воинских и гражданских чинов слушателей и сам господин президент Академии с некоторыми придворными кавалерами и другими знатными персонами присутствовал».
Ай-яй-яй, ну газетчики! Это Великую-то Княгиню в число «других» записали?..
IX
Но что с них возьмешь!
Про событие, случившееся год спустя, они поскребут совсем уж не струганным языком – как тогда говаривали, из-под струга топором: «Поелику пожар раздулся по недогляду самих академиков…»
Ну да, конечно. В истопники следовало записать Михаилу Ломоносова, да и самого господина президента. А уж Григория Теплова, сына истопника, и подавно.
Одно неоспоримо: был пожар, да еще какой!
5 сентября у президента Академии первенцев родилась дочь Наталья, и 5-го же числа, только декабря месяца, в Академии наук начался, видно, Богом ниспосланный пожар. В назидание как есть слишком много возомнившему о себе профессору Ломоносову… Конечно, после многих лет внутриакадемических склок появившийся вдруг президент Академии не водил его рукой, как и его судьбой, но следующий год для архангельского мужика, наконец-то утвержденного в должности профессора, ознаменовался двумя важнейшими событиями… пожалуй, даже тремя: приезд из Германии семьи, получение более или менее достойной квартиры и выход в свет его «Риторики», сиречь «Краткое руководство к красноречию». Истинно, Бог любит троицу!
Жена Елизавета-Христина с дочерью Екатериной-Елизаветой объявилась в Петербурге, когда он жил в крохотной квартиренке при Академии – две дымных, холодных комнатки, в таких прозябали обычно нищие студиозы. После нескольких голодных студенческих лет уезжал он от жены в полную неизвестность, хотя по русскому обычаю будущую жизнь рисовал и перед тещей, и перед доверившейся ему немочкой в самых радужных красках. Уж куда радужнее!… Дочь скончавшегося к тому времени пивовара Генриха Дильха оставалась на положении то ли брошенной жены, то ли вдовы – ведь даже неизвестно ей было, жив ли дражайший «Михель». Ломоносов не имел никакой возможности выписать в Петербург свою семью: первые семь месяцев по возвращении он находился на положении студента, жесточайшая схватка с руководителем академической канцелярии немцем Шумахером, потом неизбежное бузотерство и избиение немцев, кончившееся арестом и еще перспективой быть битым плетьми, – только битым, без рванья непотребного языка и ссылки в Сибирь. Время-то какое? Еще доелизаветинское – Аннушки Леопольдовны времечко, при грудном императоре Иоанне Антоновиче. А пока следствие шло да канцелярская скука тянулась, на престоле-то Елизавета Петровна оказалась, при своем тайновенчанном муже Алексее Разумовском и при его младшем брате – Кирилле графе и президенте Академии наук.
Для Ломоносова это обернулось получением пятикомнатной квартиры по соседству с Академией. По досочкам-то он на свою первую публичную лекцию прыгал на радостях: и жена при своем доме, и он, уже в звании профессора, на законных основаниях при доме академическом.
Как следствие всего этого житейского блага и явилась его знаменитая «Риторика», о коей и при дворе императрицы Елизаветы Петровны знали, похвально отзывались. Но ведь сказано: трижды испытывает Бог счастливого, слишком счастливого человека…
Пожар!
Он начался в здании Кунсткамеры – достославного петровского детища – и вскоре охватил многие другие постройки докаменного, деревянного, петербургского века. Какой камень, когда царский дворец был сложен все из тех же кряжистых бревен, ну разве что хорошо обделанных и обшитых дубом. Однако ж и дворцы славно горели! Чего ж не гореть какой-то Кунсткамере… да бывшей по соседству Книжной лавке? Печи везде разваливались, истопники пьяные – пляши вприсядку – огонек горюч… Он и поплясал на славу! В едину ночь погорели и Книжная лавка Академии наук со всем имущественным складом… и многое, многое другое. Например, петровская галерея с богатейшей этнографической коллекцией – «там разные китайские вещи, платье сибирских разных народов, их идолы и сим подобные вещи». Далее, с таким трудом явившаяся петровская обсерватория – «со всеми находившимися в оной махинами, часами, моделями, небесными картами, зрительными трубами, компасами»… и прочее, прочее. Среди этого прочего и знаменитый глобус диаметром 3 метра и 36 сантиметров, именуемый Глобусом Готторптским; в свое время он подарен был Петру I герцогом Голштинским. Огонь не пощадил и всякие другие помещения и академические экспонаты – что уж говорить о ломоносовской «Риторике»! Она была к тому времени отпечатана в 606 экземплярах и находилась, еще несброшюрованная, «в верхнем академическом магазейне, у башни». Листы «Риторики» частью погорели, частью упали вниз – «иные замараны, затоптаны и подраны». Как не замарать да не затоптать- чай, тушили пожарище!
Сам президент с придворного затянувшегося бала, как есть в бархатах и орденских лентах, в первой подвернувшейся карете прискакал. А что он мог поделать? С ужасом смотрел, как гибнет все богатство Академии, о «Риторике» в эти минуты, разумеется, не думая. К одному взывал:
– Да тушите вы, идолы, тушите покрепче! Запорю… или упою вином! Главное-то здание отсекайте!…
Идолы, они же и пожарники, трудились на славу. Главное здание отсекли, но все остальное погорело или было потоптано и изодрано пожарными баграми, как ломоносовская «Риторика»; несчастный автор в ночной рубашке метался у огня и даже пытался выхватывать не сгоревшие еще листы, – еле самого профессора выхватили из головешек да в назидание его глупостей упоили вином горючим. Истинно, гори все огнем ясным!
Что уж говорить о профессоре, если сам президент возвратился во дворец «яко диавол иль сатана», в саже и копоти не только по всему подгоревшему парику, но и по роже графской. Елизавета свет Петровна в те не старые еще годы отплясывала до самого утра, «диавола» самолично встретила и вскричала:
– Свят! Свят! Свят!
А старший брат, горестно похмыкав и потрясши своим роскошным вороным париком, прежде всего утащил погорельца в туалетную комнату и велел слугам «помыть изрядно», а уж после упоил – не хуже, чем президент пожарников. Все-таки пожарники здание Академии наук спасли, а «Риторика»?«Риторику» через пять месяцев отпечатали заново и крепко сброшюровали. Дабы при очередном пожаре ломоносовские листочки огненными листьями не разлетелись по ветру.
Что там книжные лавки! Горели дворцы самых знатных вельмож по всей Первопрестольной; полыхали вдоль и поперек по всему Санкт-Петербургу. Неподвластны огню оставались разве что роскошнейший каменный дворец «второго царя» Меншикова, окончившего свои бурные дни в северном Березове, да дворец фельдмаршала Миниха, при воцарении Елизаветы Петровны тоже сосланного на Север. А новый царский дворец?.. Названный Зимним, он пребывал пока еще в чертежах мэтра Расстрелли.
Так что царские дворцы горели поярче книжных лавок. Когда на Москве, за Яузой-рекой, в ночи занялся знаменитый, на три версты раскинувшийся Головинский дворец, почивавшая там со всем двором Елизавета Петровна, что называется, в исподнем выскочила под снег и дождь. Известно, пили много при дворе, а печники да истопники не люди разве?
Повезло еще Михаиле Ломоносову, что расторопный президент у царской ручки тут же, едва умывшись, выхлопотал, выцеловал денежки на ликвидацию академического пожарища.
Часть третья
ЯСНОВЕЛЬМОЖНЫЙ ПАН ГЕТМАН
I
Для графа Кирилла Григорьевича Разумовского жизнь на ретивых казацких конях летела. В сентябре 1747 года родилась у него – разумеется, не без статс-дамы Екатерины Ивановны о шестнадцати годах, – дочь Наталья, а ровно через год, в следующем же сентябре, и сын Алексей Кириллович. И того же сентября, по великому ли везенью, по царскому ли хотенью, Елизавета Петровна собственноручно возложила на него знаки ордена Белого Орла, присланные ему королем Августом III, и в этот же день пожаловала в подполковники лейб-гвардии Измайловского полка. Могла бы и прямо в полковники… но полковником-то этого полка она сама была. Довольствуйся более простым званием: командир измайловцев!
