Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон (без иллюстраций)
– Да будет тебе известно, Нафтита, что, по свидетельству мудрых, в давнопрошедшие времена случались удивительные происшествия. Это сейчас ничему не дивятся люди. Они привыкли ко всему. А ведь человек не может жить, не удивляясь. Утром он дивится свету божества, в полдень он дивится течению реки, а вечером – свету звезд. Так вот, в те далекие времена, когда в Кеми жили люди, способные удивляться, некий житель пустыни встретил говорящего льва.
Царица усмехнулась:
– Говорящего льва?
– Представь себе! Говорящего человеческим голосом. И не обычно, как на рынках и площадях, а наречием особенным, обличающим в нем книжника.
– Лев – книжник?!
– Да, Нафтита, чего только не бывало прежде, в благословенные старые времена! Этот лев встретил пустынника и сказал ему: «Вот я перед тобой!» На что мудрый пустынник ответил: «Так же как и я перед тобой». Лев стал на задние лапы, чтобы подняться повыше роста человеческого. И крикнул: «Вот я каков!» Человек помедлил с ответом. Этот лев не очень пришелся ему по нраву. И человек сказал: «Уступи дорогу». Он сказал: «уступи», – а разве не было дороги слева и справа, сзади и спереди? В пустыне, где песок, – везде дорога. Лев казался озадаченным. Казался смущенным…
– Смущенный лев?! – весело сказала царица. – Воистину, только в те незапамятные времена случались подобные чудеса!
Его величество не обратил внимания на ее смех – немножко взвинченный, слегка искусственный. Его увлек лев, говорящий человеческим голосом, и пустынник, пытающийся одолеть зверя силою ума своего. И он продолжал:
– Снова повторил пустынник: «Уступи!» Задумался лев и пропустил. Он сделал шаг в сторону, и пустынник гордо прошествовал вперед. Своей дорогой, И даже не обернулся… Ты знаешь, что стало со львом?
– Нет.
– Догадайся.
Она запрокинула голову:
– Лев съел пустынника.
– Почему ты так решила?
– Лев же!
– Ну так что же? Лев, а смышленый. Вроде нашего Пенту…
– …или этого верзилы Хоремхеба.
– К слову сказать, верзила нас обороняет.
– Ты в этом уверен?
Фараон снова вскинул брови, точно они были у него на веревочке.
– Я спрашиваю, – повторила Нефертити, – ты уверен?
Он уклонился от ответа. Его величество сказал:
– Лев заплакал…
– Я очень сомневаюсь в тех, кто нас обороняет. И от кого обороняют? От друзей?
– Лев залился горючими слезами…
– Меня – от тебя?
– Он плакал, как ребенок-несмышленыш…
– Или тебя – от меня?
– Ему опротивел белый свет.
– Вот именно: опротивел!
Фараон увлекся собственным рассказом:
– Почему огорчился мудрый лев? Не потому, что был голоден и упустил свою жертву. Это полбеды! А потому, что так и не понял, о чем же думал пустынник… Мои враги, Нафтита, порою мне кажутся подобием того льва.
В комнате стало тихо. В этот полуденный час дворец как бы замирал. Солнце давило. Как гранитная глыба.
Ее величество сказала:
– Наконец-то мы добрались до сути нашего разговора И я хотела бы его продолжить. Не по-семейному. А как люди, заинтересованные в судьбах страны.
– Согласен! – Эхнатон привстал и уселся напротив жены – глаза в глаза, лоб ко лбу.
Она разлила вино. Подала ему чарку.
О, эта прохлада подвалов Ахетатона! Что сравнится с нею? Разве сыщется что-либо подобное в целом свете?.. Он пригубил… Нет, не сыщется! Еще раз пригубил… Нет, такое вино только здесь, в благословенной столице Атона!..
– Мы поведем с тобой, Ахнаяти, разговор политический.
– Я готов к нему.
– Как будто бы мы не муж и жена, а единомышленники, ищущие путей к общей цели.
– Хорошо, Нафтита.
– Мы давно так не говорили. Правда?
– Пожалуй.
– Я не хочу доискиваться – почему?
– Ты права. Не надо.
У нее задвигались широкие ноздри. Вот-вот пойдет из них пар, как от шипящего котелка над костром. Ее глаза и без того были чуть навыкате, а тут, казалось, выскочат из орбит…
– Я буду говорить о своих ощущениях. Сначала о них. Ты, по-моему, готов пойти на сделку со своими противниками. Не пытайся возражать, не выслушав меня. Мы здесь одни, и я имею право свободно высказать свое мнение.
– Я слушаю, Нафтита.
– Сделка с противниками – самый гибельный путь, ибо он ведет к половинчатости. Если она – не уловка. Для маневрирования. Для отвода глаз. Для обмана противника… До сих пор ты шел прямой дорогой. Все говорили: вот фараон, идущий прямо! Но с некоторых пор ты пытаешься свернуть с нее… Дай мне договорить, Ахнаяти. Дай договорить… Я говорю тебе: ты подошел к пределу и стоишь у черты. Перешагнешь ли ее? Останешься ли ты по эту сторону черты или по ту? Будешь ли прыгать через пропасти в один прыжок или в два? Год тому назад я на все эти вопросы отвечала бы в твою пользу. Сейчас я все больше и больше сомневаюсь в том, что ты идешь своей прежней дорогой.
– Ты кончила?
– Нет. Этот верзила и мясник Хоремхеб делает все для того, чтобы начать войну и на Севере и на Юге. Кому нужна война? Твоим противникам! Они мечтают о ней. Спят и видят ее!
– Войне не быть, – сказал фараон мрачно. Но не очень уверенно.
– Хоремхеб страстно желает ее. Он всячески поносит нас, обвиняя в трусости, А я говорю: если он хочет воевать – пусть воюет. Только без Кеми! Только без натиих юношей! А сам! Один на один с хеттами. С Митанни. И с кем ему еще доведется помериться силой Меч у него есть. Голова, которую можно срубить, тоже на месте. За чем же дело стало? Иди, Хоремхеб-храбрец, и воюй!
Она так разволновалась, что опрокинула кувшин. Красный, кровеподобный сок разлился на полу. Эдакой зловещей струей…
– Если все это говорится для того, чтобы переубедить меня, – сказал фараон, – то это – напрасный труд. Нет более убежденного мирного человека во всем Кеми, чем я. Даже сам первый жрец Эйе не может в этом отношении сравниться со мной. Меч мой, как утверждают мои враги, ржавеет в кладовой, а боевая колесница скрипит несмазанной осью. И очень обидно, Нафтита, выслушивать слова, которые прямого отношения ко мне не имеют, но направлены в самую середину моего сердца.
Она отдышалась. Словно пробежала длинную дорогу. Но останавливаться ей уже было нельзя. Это – не в ее характере. И разве можно останавливаться в политике на полпути? Или руби до конца, или вовсе не берись за дело!
Да, у нее серьезные претензии к нему. Очень серьезные! В конце концов, он может охладеть к ней. (Его величество не опроверг этого предположения.) Она может не видеть его, хотя это и ужасно. Но Нафтита согласна на все во имя великого Атона, во имя благодействия Кеми…
Она продолжала развивать эту мысль:
– Послушай, Ахнаяти, что скажу: ведь мы с тобой поклялись когда-то смело идти дорогой Атона. И мы шли. Мы восстановили против себя знать, мы подружились с немху. Мы ниспровергли Амона и возвеличили Атона – нашего бога, нашего отца. Мы унизили древнюю столицу Кеми и возвысили новую столицу, родив ее. Мы заявили твоими устами, что противимся гнусным войнам с соседними народами. Больше того, мы объявили себя равными всем другим народам. И вдруг…
– Что вдруг? – перебил он ее раздраженно.
– Вдруг на пятнадцатом году своей борьбы ты сворачиваешь с прямой дороги…
– Куда? – бросил он.
– Вот этого я еще не знаю.
– Зачем же тогда говорить? – Он надул губы, уткнулся взглядом в пол.
– Чтобы удержать тебя…
– От чего?
– От роковой ошибки.
Его величество усмехнулся. Она сказала:
– Я хочу, чтобы ты по-прежнему ловил чутким ухом каждое слово нашего царя и бога Атона.
– В этом я прилежен, как ученик в школе.
– Слушай его, надо претворять в дело каждое его слово.
– Я пытаюсь делать это, Нафтита.
– В этом я с некоторых пор сомневаюсь.
Он покраснел от негодования. Нет, это уж слишком. Он этого не потерпит! Нельзя же обвинять голословно!..
Тогда ее величество сказала с величайшим хладнокровием, на которое способна только первая женщина Кеми:
– Ахнаяти, твое величество Наф-Хуру-Ра! Не сердись, если ты прав. Я же скажу тебе: со стороны все виднее. А я вижу – поскольку оказалась в стороне, – что ты идешь не туда. Мне известно, что Хоремхеб получает все большую власть, что ты его выслушиваешь внимательнее, чем когда-либо. А известно ли тебе, что Хоремхеб ведет тайные переговоры с твоими врагами в Уасете и Мен-Нофере. И в Дельте. Если ты проявишь некоторое любопытство, то спроси его, о чем он шептался недавно с одним вавилонянином?
Эхнатон вздрогнул.
– С кем? – сказал он. – С вавилонянином?
– Да.
– Когда?
– Дней десять назад.
Его величество задумался. И сказал как бы про себя, но вслух:
– Десять дней назад… Вавилонянин… Шептался с Хоремхебом… Десять дней… Десять дней…
Фараон, видимо, что-то вспоминал.
– Такой курчавоголовый купец, – подсказала царица, – смуглый такой, лупоглазый. Зачем он прибыл в Ахяти? Что ему тут надо? Знающие люди сообщили, что он привез воздуха на полталанта[20]. Воздуха в своих бурдюках для воды.
