Леонид Жариков - Червонные сабли
- А вот этого он не нюхал? - И Уча показал кукиш.
- Обязательно, говорит, Москву заберу, - продолжал Ленька. - Не пройдет и полугода, как Москва моя будет... Только была у собаки хата: дождь пошел, она сгорела.
Ребята согласно закивали головами.
5
На станции Юзово воинский эшелон был готов к отправлению, когда с башен бронепоезда заметили вдали массу людей с всадником впереди. Колонна приближалась, и на бронепоезде уже готовы были повернуть в ту сторону орудие, но потом разобрались, что тревога была напрасной.
Сначала думали, что гонят стадо. Ока Иванович даже потянулся рукой к биноклю, но тут Махметка закричал:
- Лёнка едет!
На станции не могли понять, откуда взялось столько ребятишек, да еще с оружием.
- Ты кого привел? - строго спросил у Леньки Городовиков, когда к эшелону, четко печатая шаг, подошли «новобранцы» и остановились под Абдулкину команду: «Стой: ать-два!»
- Прибыло революционное пополнение, товарищ командарм, - доложил Ленька, спешиваясь и беря под козырек.
- Ты что выдумал? У нас не детский приют...
- Это шахтеры, товарищ командарм, дети трудовой семьи!
Ленька произнес эти слова с такой гордостью, что Ока Иванович смягчился.
- Гм... дети трудовой семьи... Гренадеры. - Городовиков взглянул на Щаденко и Кучукова, как бы приглашая их в свидетели, потом подошел к Абдулке Цыгану: - Ты зачем привел пацанов?
- Воевать, товарищ командир.
- Воевать? Хорошо. Вот прибыл ты на фронт и выходишь один на один с врагом. У тебя никакого оружия, а у него винтовка. Что ты будешь делать?
- За глотку возьму...
Среди бойцов грянул хохот.
Сдерживая усмешку и стараясь глядеть серьезно, Городовиков прошел вдоль ребячьего строя, остановился перед Илюхой и долго разглядывал его амуницию. Командарм ни слова не произнес, но уже слышался сдержанный смех.
- А подушку ты захватил?
- Не. А что, нужно? - простодушно спросил Илюха и, забыв закрыть рот, так и стоял с отвисшей челюстью.
- Обязательно. Как же ты без подушки? Иди домой и возьми.
- Это я быстро... У маманьки есть.
Пока шел веселый разговор, харьковский паровоз напился воды из длинного брезентового хобота, набрал в тендер угля и теперь пятился задом, подходя к эшелону.
Когда Илюха, оставив свои вещи на станции, побежал за подушкой, Ока Иванович продолжал разговор с Ленькиными ополченцами. Он заметил самого маленького по росту конопатого мальчишку, который норовил протиснуться в передний ряд, чтобы его заметили. Ворот рубахи у него был расстегнут, и виднелся нательный крестик.
- А ну, подойди сюда, - позвал его Ока Иванович! - Крест зачем надел?
- Мамка повесила, сказала: если пуля попадет в крест, то спасешься. А я пули не боюсь.
- А шашки?
- Тоже.
- Чего же ты боишься?
- Промахнуться... - ответил мальчишка под громкий смех.
- Как тебя зовут?
- Филипп Иваныч!..
- Филипок! - сказал Хватаймуха. - Взять его к нам, пускай в обозе ездит.
- Сколько ж тебе лет?
- Двенадцать... будет.
- А сейчас сколько? Чего молчишь?
- Неважно, сколько сейчас. Главное - сколько будет...
- Ну вот что, шахтеры, - заключил Городовиков. - Оружие всем до одного сдать! Двоих беру, - Ока Иванович поглядел на Сашко и Абдулку. - Остальные - по домам! Воевать можно и здесь: помогайте отцам уголь добывать, боритесь с холерой, чтобы не косили болезни наших людей. Все, хлопцы. Разговор окончен.
- А мы ночью захватим паровоз и уедем.
- Этого нельзя делать!
Ребята стояли, понуро глядя на командарма. Было видно по лицам, что не убедил их Ока Иванович. Они молчали и только стреляли глазами по сторонам, и разве узнаешь, что у этих сорванцов на уме?
И опять заиграли трубы - в поход!
Покачиваясь на стрелках и скрежеща на крутых поворотах, бронепоезд выходил на главный путь. Он должен был идти на фронт первым. И впереди реяло красное знамя с золотой бахромой - подарок юзовского комсомола. Вслед за бронепоездом тронулся буденновский эшелон.
Люди бежали вдоль железной дороги, провожая бойцов. Не смолкали крики «ура», взлетали к небу и падали шапки, мелькали девичьи платки, точно голубиные крылья.
Гречонок Уча, отчаянно работая единственной ногой, ехал на своем старом велосипеде системы «Нурмис». Он не отставал от поезда, держался одной рукой за руль, а другой махал товарищам.
В пути, за станцией Рутченково, в штабной вагон прибежал боец и, смеясь, доложил:
- Товарищ командарм, поезд не тянет.
- Почему?
- Юзовские пацаны все крыши заняли. Ей-богу!..
Глава пятая. ВОЛНОВАХА
Мы - красные кавалеристы,
И про нас
Былинники речистые
Ведут рассказ:
О том, как в ночи ясные,
О том, как в дни ненастные
Мы гордо,
Мы смело в бой идем.
1
К прибытию поезда на станцию Волноваха на длинном перроне был выстроен для встречи командарма полуэскадрон кавалерии. Зрелище было не из веселых: лошади понурые, усталые. Кавалеристы сидели на конях сутулясь, небритые, обмундирование у всех - полуармейское, многие без винтовок.
Военачальники встречали командарма в пешем строю. Самого Жлобы не было. Вместо хора трубачей стоял на фланге пожилой усатый красноармеец в рыжих обмотках и с ним мальчик в старой буденовке; оба с помятыми сигнальными трубами.
Когда Ока Иванович и Щаденко вышли из вагона, трубачи нестройно проиграли встречу. Послышалась команда: «Смирно! Равнение направо!» Старший из военачальников вяло козырнул Городовикову и доложил, что Ударный кавалерийский корпус находится на отдыхе и занят ремонтом лошадей. Ока Иванович подумал про себя, что слово «ударный» прозвучало двусмысленно.
Что и говорить, картина была безрадостная. А тут, как назло, торчал на переднем плане облезлый верблюд в уздечке и с веревкой, свисающей до земли. Верблюд маячил лохматыми горбами и надменно жевал подсолнух. С царственной осанкой, свысока он смотрел на прибывшего командарма и перебирал губами, точно говорил: «Вот такие, братец ты мой, дела». Случайно оказался здесь верблюд или его нарочно привели, было не ясно. Двугорбый «корабль пустыни» подчеркивал общую унылость и некстати напоминал о разгроме Жлобы. Не зря говорили, что первыми вестниками поражения в тылу врага были верблюды, бегущие по полю без вьюков.
Ленька получил приказ не отлучаться и всюду ходил за командармом, соблюдая дистанцию. Первое время он ловил на себе хмурые взгляды жлобинских командиров, не понимавших, в какой должности у командарма состоит этот мальчишка в красных галифе и с маузером. Леньке стало обидно, ему показалось, что его принимают за мальчика. В отместку он сам стал критически оглядывать жлобинцев: дескать, не очень зазнавайтесь, кавалеристы битые... В то же время ему было жалко жлобинцев и досада брала: как мог шахтерский командир поддаться врагу? Ведь каких только слухов не ходило о Жлобе. Будто попал он в плен к Врангелю и черный барон собственноручно повесил его на городской площади в Мелитополе. Слухи слухами, а разгром чувствовался во всем. Трудно будет Оке Ивановичу создавать армию из разбитых частей...
По пути со станции в штаб Ленька поотстал, и с ним поравнялся старый друг командарма - дядя Миша Кучуков (бойцы уже успели прозвать его за бородищу Папашей). Командир бронепоезда был в военной форме, с шашкой и наганом. Он обращал на себя внимание поистине необычайной черной бородой, доходившей до пояса. Кучуков раздобыл себе серую кубанку. Она лихо сидела на голове и молодила кузнеца.
Ленька хотел попросить Папашу взять к себе на бронепоезд Абдулку, но командир был занят своими мыслями, и пришлось отложить разговор до другого раза.
Штаб корпуса помещался в одноэтажном каменном доме с высокими овальными окнами.
Командиры заходили в большую комнату и рассаживались на лавках вдоль стен. Эта комната сообщалась с небольшой передней двустворчатыми дверями, которые плохо закрывались и скрипели. В передней собрались ординарцы на тот случай, если кто-нибудь из них понадобится командиру.
Они молча покуривали, на Леньку не смотрели. Настроение у жлобинцев было скверное.
Когда все были в сборе, явился Жлоба. Ленька не знал его в лицо, но догадался, потому как ординарцы при его появлении вскочили по стойке «смирно».
На Жлобе была длинная синяя черкеска, стянутая в талии кавказским ремнем. На груди слева и справа нашиты крупные серебряные газыри. На голове кубанка черного каракуля. Спереди на поясе висел широкий кинжал, отделанный чеканным серебром и с шариком на конце. Длинная казацкая шатка свисала до сапог, едва заметных из-под черкески. И еще заметил Ленька на груди комкора орден Красного Знамени.
Жлоба вошел в сопровождении личной охраны - двоих молчаливых черкесов. Он не ответил на приветствия, распахнул дверь ногой и вошел в большую комнату. Половинки двери долго качались ему вслед. Черкесы остались в передней и, настороженные, мрачные, заняли места у входа.
