Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме
Ч у д о т в о р ц е в. Извините, Михаил Львович, но ваше «мы» весьма напоминает богоизбранный народ с его таинственным отвращением к мертвому телу.
В е р и н. Об этом вам лучше поговорить с Гавриилом Правдиным. В этих вопросах он специалист. А я готов пропустить вашу антисемитскую ахинею мимо ушей, хотя она не безобидна и за нее стоило бы расстрелять. Богоизбранного народа нет, во-первых, потому, что мы не народ, а человечество, если вообще можно говорить о человечестве, а во-вторых, потому, что мы избраны не Богом, которого нет, и, следовательно, мы вообще не избраны, мы просто историческая необходимость.
Ч у д о т в о р ц е в. А свобода – это осознанная необходимость, не правда ли?
В е р и н. Если бы вы усвоили эту величайшую из всех истин, мы бы, может быть, не выслали вас, но и времени на разговоры с вами я не стал бы тратить.
Ч у д о т в о р ц е в. Неужели вы отказываете себе в возможности убедить меня? А что, если я вдруг осознаю необходимость?
В е р и н. Все равно это будет ваш отдельный, индивидуальный духовный опыт, все равно вы можете так и этак, значит, для вас нет ни необходимости, ни осознания. Вы пленник вашей личной прихоти, то есть бессознательного, то есть агент смерти. Мы проявляем некоторую непоследовательность, высылая вас. Разумнее было бы вас уничтожить, но мы предоставляем истории уничтожить вас. Маркс раз навсегда поставил крест на вашей философии, сказав: «До сих пор философы различным образом объясняли мир, дело же сводится к тому, чтобы изменить его».
Ч у д о т в о р ц е в. Но изменится ли мир оттого, что вы откажетесь от философии или уничтожите ее?
В е р и н. Вот видите, вся ваша суть в этом вопросе. Для вас философия – это вы, а мир – это то, что вы о нем думаете, тогда как мир существует помимо вас и менять его мы будем без вас.
Чтобы изменить мир, для начала нужно устранить вас, производителей и распространителей смертельного дурмана. Я согласен: Маркс нуждается в дополнении, но его дополняет Зигмунд Фрейд, а не вы. Вся ваша культура – сублимация невроза. В ней проявляется бессознательное, то есть смерть, а смерть всегда индивидуальна по определению. Умирает единица, потому что она вздор, ноль. Мы не умираем, потому что мы не смертны и не бессмертны: мы жизнь, а жизнь в сублимациях не нуждается. Нам не нужна сублимация, не нужна культура, не нужна философия, не только ваша философия, но никакая философия. Долой вашу любовь, долой ваше искусство, долой ваш строй, долой вашу религию! Все это оковы и миазмы отчуждения. Чистой сознательности сопутствует эрос созидания, не нуждающийся ни в каких сублимациях.
Ч у д о т в о р ц е в. Признаюсь, это убедительно и привлекательно. Ради такой цели, пожалуй, стоит кое-кого расстрелять. Но не следует упускать из виду одного обстоятельства. Что такое Эрос без Танатоса?
В е р и н. Опять ваше растленное мифотворчество!
Ч у д о т в о р ц е в. Которому вы также отнюдь не чужды. Один без другого, одно без другого не существует, и ваш Фрейд отлично понимает это. Вот почему Фрейд не разделяет вашего оптимизма. Какое же удовлетворение для тех, кто не знает разницы между жизнью и смертью? Тогда удовлетворение равносильно… отчаянью. (В этот момент в комнату вошел человек во френче. Походка его выдавала кавалериста. В рыжеватых усах заметна была преждевременная седина.)
В о ш е д ш и й. Товарищ Верин, вас просит срочно зайти к нему Феликс Эдмундович.
В е р и н (вставая). Иду. Составьте пока компанию гражданину Чудотворцеву, товарищ Троянов. (Выходит из комнаты.)
Вошедший (останавливаясь у стола напротив Чудотворцева). Ну, здравствуй, дядя Платон.
Ч у д о т в о р ц е в. С кем имею честь?
В о ш е д ш и й. Не узнаешь, что ли? Племяш твой, Кондрашка Троянов.
Ч у д о т в о р ц е в. Неужто и вправду Кондратий? А я не узнал тебя.
К о н д р а т и й. Где тебе узнать? Лет пятнадцать не виделись. Помнишь, когда ты к деду Питириму приезжал?
Ч у д о т в о р ц е в. Як нему три года назад приезжал, только тебя повидать не довелось.
К о н д р а т и й. Верно. Я в армии служил.
Ч у д о т в о р ц е в. В какой?
К о н д р а т и й. Нешто не знаешь? В Красной, вестимо.
Ч у д о т в о р ц е в. Как же, помню; Питирим говорил, что красные казаки – святое Трояново воинство.
К о н д р а т и й. Лучше бы он это брату Аверьяшке втолковал.
Ч у д о т в о р ц е в. А что теперь Аверьян?
К о н д р а т и й. А ничего. В живых его нету.
Ч у д о т в о р ц е в. Убили?
К о н д р а т и й. Убили. А правду сказать, я его убил. Он к белым переметнулся, попался мне, я своей рукой в расход его и вывел.
Ч у д о т в о р ц е в. Сам расстрелял?
К о н д р а т и й. Сам.
Ч у д о т в о р ц е в. Помню, как я первый раз приезжал с матерью моей, с Натальей. Он еще грудной был, все лепетал: Авель Ян, Авель Ян… Как напророчил…
К о н д р а т и й. Авель… Так я, по-твоему, Каин?
Ч у д о т в о р ц е в. Ну и что ж, что Каин? Всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро.
К о н д р а т и й (понижая голос). Может, поэтому я жив еще. А то наших расстреляли видимо-невидимо.
Ч у д о т в о р ц е в. Кто расстреливал? Белые?
К о н д р а т и й. Какие там белые! Красные. Трояново святое воинство.
Ч у д о т в о р ц е в. Питирим сказал небось: кто от красного Трояна к белому Ятрону переметнулся, тому смерть; туда ему и дорога.
К о н д р а т и й. Так он и сказал. А как узнал, что Аверьяна я порешил, на другой день помер.
Ч у д о т в о р ц е в. Слушай, а Михаил Львович знает, что мы с тобой в родстве?
К о н д р а т и й. Кто его знает. Может быть, и не знает. Матери твоей фамилия Темлякова, а не Троянова. Знал бы, так не оставил бы меня с тобой наедине. А может статься, наоборот, знает и меня испытывает, не устрою ли я тебе побег, хотя какой же побег, когда он сам тебя за границу выдворяет. Мой тебе совет, дядя, не мешкай, соглашайся, уезжай. Андрияшку нашего за границей встретишь.
Ч у д о т в о р ц е в. Андрияижу среднего твоего брата? Он-то как туда угодил?
К о н д р а т и й. На фронте к немцам в плен попал да там и остался. Он у них дедово учение проповедует, Троянову веру. Знаменит стал, говорят, как Распутин.
Ч у д о т в о р ц е в. Слыхал я о нем кое-что. Но уезжать отсюда не хочу.
К о н д р а т и й. Был бы ты хоть красный, как я. Тогда понятно было бы.
Ч у д о т в о р ц е в. А я и есть красный. Кровь-то у нас с тобой одна, красная.
К о н д р а т и й. И ты меня братней кровью попрекаешь?
Ч у д о т в о р ц е в. Да не попрекаю я тебя, пойми. А только дед Питирим прав был: ни тебе, ни мне с Трояновой тропы сворачивать не след.
К о н д р а т и й. Хорошо, коли не след, у меня-то след кровавый.
Ч у д о т в о р ц е в. Да ты что, никогда не слыхал, для чего кровь льется? Когда в партию тебя принимали, не говорили тебе?
К о н д р а т и й. Про Интернационал говорили, а про кровь не помню что-то.
Ч у д о т в о р ц е в. Брат, Авель Ян-то, за что с тобой воевал? И ты за что его убил? За землю. В Писании-то сказано: земля отверзла уста свои, чтобы принять кровь брата твоего от руки твоей.
К о н д р а т и й. Дед Питирим говорил так. Да ведь он из ума выжил. Он говорил еще: проклят ты от земли…
Ч у д о т в о р ц е в. Да разве может мать Земля тебя проклясть? А если она и прокляла, то благословила, как мать. Потому и отмстится за тебя всемеро, что ты подвиг совершил. Интернационал-то на что? Чтобы по науке мертвых воскресить. Так вот Аверьяна сперва воскресят, а потом тебя… Поэтому и называют нас «красные».
К о н д р а т и й. По науке говоришь? А кто этой наукой занимается?
Ч у д о т в о р ц е в. Дед Питирим занимался, и я занимаюсь. Нельзя с Трояновой тропы сворачивать, ибо мертвых у нас воскрешать начнут. Для того и врагов убивают, чтобы воскрешать. Последний враг истребится – смерть. А Интернационал значит общее дело. (Эти слова услышал Верин, вернувшийся в свой кабинет. Он отпустил Кондратия и обратился к Чудотворцеву.)
В е р и н. Конечно, хорошо, что вы агитируете членов партии за Интернационал, только это вам не поможет. Расставаться нам с вами придется, насчет вас все решено, и я не понимаю, почему вы так противитесь этому. Ведь не во глубину же сибирских руд вас высылают, а в благополучную комфортабельную Европу где вовсе не плохо, уверяю вас, я прожил там в эмиграции без малого двенадцать лет.
Ч у д о т в о р ц е в (доверительно). Михаил Львович, а как Владимир Ильич относится к моей высылке?
В е р и н. Так же, как я, не сомневайтесь. Более того, скажу вам прямо: это его идея, его решение, его инициатива.
Ч у д о т в о р ц е в. На это нечего возразить, как и незачем напоминать вам, что значит для вас Ленин.
В е р и н. Любопытно, а что значит Ленин для вас, могу я спросить?
Ч у д о т в о р ц е в. Извольте. Ленин осуществил тот синтез Маркса и Фрейда, о котором вы говорили, едва ли не приписывая этот синтез себе. Ленин не говорил о Фрейде, насколько мне известно, потому что для него Фрейд – буржуазный ученый, не заслуживающий упоминания. Ленин – первый в истории человечества гений сознательности. До сих пор считалось, что сознательность и гениальность несовместимы и потому коллективной гениальности не бывает Ленин же – гений коллектива, массовый гений. Это ему принадлежит идея будущего, которое вне смерти и вне бессмертия. Без него вся ваша идеология повиснет в воздухе. Конечно, вы скажете: мы не умираем, но отважитесь ли вы сказать: Ленин – это мы?
