Валентин Пикуль - Фаворит. Книга вторая. Его Таврида. Том 4
– Твои субтильства тем и закончатся, что я этого танцевальщика за ноги размотаю и в окно выброшу. – Словно продавая товар на базаре, Потемкин расхваливал своего кандидата. – Гвардии поручик, нравом веселый и комедии составляет, а по матери – из древней фамилии Боборыкиных.
Дмитриев-Мамонов был императрице представлен.
– Ахти мне, старой! – сказала она со смехом. – Рисунок-то приятен, но боюсь, что колер неисправен.
– Колер сама наводи, – отвечал светлейший…
Вскоре между ними возникло несогласие. Потемкин снова убеждал императрицу, что враждебность поляков к «москалям» на руку только врагам славянства. Сорок тысяч тульских ружей он согласен дать Польше, и был уверен, что поляки – отличные воины. Екатерина в делах польских была еще не уверена:
– Принц де Линь, – отвечала она, – пишет мне верно: если Польша шевельнется, она погибнет. Я пригласила де Линя сопутствовать мне в Тавриду, этот забавник каши не испортит.
– Goda! – отвечал Потемкин по-польски и, обиженный ее холодностью, на две недели скрылся в Нарве…
Здесь, в тишине провинций, под шум реки в порогах, светлейший занимался важной корреспонденцией. Не только Франция, но и Швеция с Пруссией обещали туркам деньги и оружие, лишь бы скорее возникла война с Россией; султан халатами и саблями, пиастрами и фирманами побуждал князей Кавказа к действию, лезгины снова собирались в набег на Грузию, Азербайджан и Авария приняли турецкое подданство. А шейх Мансур получил в дар от султана подзорную трубу и швейцарские часики… Потемкин понял, что в Нарве ничего путного не высидит, и вернулся в столицу, где счастливый Дмитриев-Мамонов подарил ему золотой чайник с надписью по-французски: «Мы соединены сердцами».
Потемкин отблагодарил сикофанта суровой нотацией:
– Ты дело свое делай, а лишнего не мудри…
Вскоре в Париже вышел двухтомный сборник пьес «Theatre de l’Hermitage», юный фаворит Дмитриев-Мамонов угодил в неплохую компанию авторов, средь которых были представлены, помимо самой Екатерины II, граф Александр Строганов, известный в ту пору писатель Эстад, дипломаты Кобенцль и граф Сегюр, писавший даже очень хорошо… Екатерина встретила Потемкина словами:
– Здравствуй. Сколько у тебя денег в банке Екатеринослава?
– Триста сорок тыщ. Помни: мне нужно на эти деньги открыть училище полевых хирургов. Имею еще шестьдесят тыщ.
– Подари их мне, – попросила императрица.
– Не дам ни копейки! Сам не трогаю – ради учреждения университета в краях новороссийских.
– Ты, как всегда, паришь в облаках…
– Но высоко парю! – отвечал Потемкин. – Турки ныне на конференцию мирную не согласятся, отовсюду к войне подначиваемые. А чтобы спасти Грузию от разорений кровавых, полагаю надобным войска наши из Тифлиса временно удалить. Тогда не будет причин нападать на нее, и тем кровь грузинскую пощадим.
– Пожалуй, ты прав, – согласилась Екатерина. – Но с турками развязка одна возможна: оружием правоту доказывать!
Откуда-то издалека громыхнула пушка.
– Кто еще там стреляет? – удивился Потемкин.
– Сыночек мой построил в Павловске игрушечную крепость «Мариенталь» и звуком этим призывает гостей к обеду… Совсем как в Германии: за стол не сядут, пока не выстрелят.
Она протянула ему бумагу с грифом «Секретнейше».
– Я тебя ждала. Прочти и проникнись этим…
«Мы видим уже себя при дверях той необходимости, в которую поставляет нас оборона славы и безопасности границ наших… всяк безпристрастный признает справедливость нашу. В чем, вверив Вам главное начальство над армией, даем Вам ПОЛНУЮ ВЛАСТЬ…»
Екатерина в секретном рескрипте давала Потемкину полномочия своей властью открыть войну с Турцией в тот момент, который он сочтет нужным; Потемкину дозволялось самому устанавливать ту критическую точку, когда Булгакова следовало отозвать на родину.
– Слушай: я уже писала Булгакову, чтобы к моему приезду в Тавриду он был там – ради политических консультаций, а коли война случится, ты его при себе оставишь помощником.
– Сам буду писать ему, – отозвался Потемкин.
– Будь мудр, не спеши. Вольно ж тебе скакать по России так, что под тобою все коляски ломаются. Помни, дружок: каждые сто верст нужна остановка, чтобы чинить поломанное…
На прощание они расцеловались. Потемкин буркнул:
– Все стоящее повалю, все упавшее подниму.
– С богом!
Отпустив Потемкина, императрица позвала к себе Безбородко с вопросом: прибыл ли курьер из Стокгольма?
– Да, прибыл. Разумовский уже persona grata.
– Меня интересует: нашел ли он себе любовницу?
– Конечно! Наш посол уже вступил в связь с придворной графиней Вреде, урожденной баронессой Спарре, которая не только близка ко двору Густава, но и дружит с… Армфельдом.
– Какая умница! – похвалила его Екатерина. – Теперь мы будем знать все, что творится при дворе моего брата.
После отбытия Потемкина на юг она погрузилась в мрачную апатию и оживились снова, лишь отправившись в свое знаменитое путешествие – 2 января 1787 года.
…
Через каждые 20–30 верст между городами были разбиты сады, в степи отрывались глубокие колодцы. Потемкин создавал в садах деревни, заселял их пришлыми и беглыми. Весь остаток 1786 года он посвятил стремительным разъездам в пределах своего наместничества, всюду появлялся внезапно, как домовой из-под печки, вызывая в одних ужас, в других восхищение… Напротив Херсона соорудил город Алешки (с домами и магазинами) с такой скоростью, с какой пекут блины.
13 декабря, ночуя в Кременчуге, Потемкин составил для Булгакова подробнейшие инструкции. Писал сам – при свечах, Попов чинил ему перья поострее. Булгаков должен был обязать турок в следующем:
1. Хранить в покое владения грузинского царя Ираклия, принявшего протекторат Российской империи;
2. Ни одного беглеца из России, будь то раскольник или уголовный преступник, не терпеть близ Очакова, а запорожцев, приюта у султана ищущих, всех высылать за Дунай;
3. Пресечь злодейства закубанских племен, дабы не похищали русских людей и скотину в станицах.
– Я бы добавил, – сказал Попов, – что Россия не нуждается в расширении пространств, и без того уже необъятных…
Севастополь встретил Потемкина порядком и салютом. Флаг-офицер Дмитрий Сенявин доложил, что город отстроен, а кто здесь главный – не узнать: все тут главные. Две эскадры отстаивались на рейдах, внушая уважительный трепет.
– Чудотворно здесь все! – заметил Потемкин.
Мордвинов выразил ему сомнение:
– Добро бы матушка одна ехала погостить, а то ведь экую свору с собою потащит – с императором да послами! Вот и думаю: что тут показывать-то? Раритетов памятных не водится, корабли да пристань – одна утеха.
Потемкин косил одиноким глазом, морщился:
– Душа у тебя, Николай Семеныч, хуже деревяшки: засох в бумагах на берегу, не разглядишь, что тут наворочено.
Мордвинов, кажется, обиделся:
– Ваша правда: вот именно что наворочено.
– И пусть! – отвечал Потемкин. – Но Севастополь в своем создании обретет еще славу создания Санкт-Петерсбурха…
В честь светлейшего на реях и вантах стояли ряды матросов. Пушки палили звонко и радостно. Потемкин оглядел свиту:
– А где же бригадир Федор Ушаков, куда его спрятали?
По суете, возникшей в рядах флотской элиты, было видно, что начальству нежелательно личное общение безвестного Ушакова с его светлостью, а Марко Войнович стал подлейше наговаривать на Ушакова, что сей бригадир флотский непослушен и горд, делает все не так, как на флотах мира принято…
– Сплетни о нем уже слыхивал! – ответил Потемкин. – Но любая сплетня есть только сплетня. А сплетня, кем-либо повторяемая, становится отвратительной клеветой… Явить мне Ушакова!
…
Путь на пользу – так официально именовалось предстоящее «шествие» Екатерины в Таврические края, для которого казна империи отпустила ПЯТНАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ рублей. Большая политическая игра, которую затеяли Потемкин и Безбородко, стоила драгоценных свеч: пора уже было показать Европе, ради чего русский народ в кратчайшие сроки сотворил чудеса.
Конец ознакомительного фрагмента.
Сноски
1
Анапа стала русским городом лишь в 1828 г.; позже, когда она потеряла всякое военное значение, жители Анапы устроили на валах крепости тенистые бульвары для прогулок.
2
Г.А. Потемкин, ознакомясь с проектом С.К. Грейга, как раз и выступил против него, утверждая, что задача флота в Архипелаге – лишь отвлечь турецкий флот от Черного моря, чтобы флот Черноморский обрел в нем свободу боевых действий. Таким образом, Екатерина сознательно вводила Кобенцля в заблуждение.
