Анна Ветлугина - Карл Великий. Небесный град Карла Великого
Снова полетела петля. На этот раз она скользнула по лошадиному крупу. Я стегнул лошадь, та ещё прибавила ходу. Расстояние между мною и преследователями начало медленно увеличиваться. Мы, скорее всего, ушли бы от погони совсем, но тут из леса на дорогу выскочили трое всадников в кольчугах и с мечами. От неожиданности моя кобылка взвилась на дыбы, скинув меня на землю. Я упал в придорожные кусты. Расцарапал щёку и чуть не выколол глаз.
— Стоять! А ну! — послышались крики. Что-то загремело, заржала лошадь, потом довольный голос произнёс:
— О-о-о! Да это старые знакомцы Лаубод и Дагоберт, да ещё и с петлёй! Опять шалим?
— Закончились ваши шалости, — прервал суровый голос, — теперь всё доказано, ждите суда.
Я выкарабкался из кустов и огляделся. Кони пощипывали травку неподалёку от дороги. Мои спасители вязали разбойников той самой верёвкой, которой те чуть не поймали меня.
— А что, собственно, доказано? — вдруг возмутился один из разбойников. — Мы не сделали ему ничего дурного. Просто ехали с ним по одной дороге. Разве это запре...
— Не строй из себя дурачка, Лаубод, — прервал его воин с багровым шрамом во всю щёку, затягивая узел, — все в деревне знают про ваши похождения. Только за руку никак вас поймать не могли.
— Вы и не поймали, — ухмыляясь, сказал второй разбойник. — Мы торопились в Нуайон на королевскую свадьбу. А вашего молокососа вообще не видели. Вот!
— Нет уж! — вступил другой воин. — Мы все видели, как ты ловил его петлёй.
— В законе нет такого, что нельзя ловить петлёй. Ущерба мы ему не нанесли.
Воины обернулись ко мне.
— Подойди-ка сюда, юноша. Не нанесли ущерба! Да у него вся щека в крови.
— Потому что ездить верхом не умеет! — нагло отвечал разбойник.
— Всего-то, царапина! — поддержал его другой. — За это штраф пара денариев, не больше. У меня в кармане, кажется, есть столько. Развяжите мне руки!
— Царапина, говоришь? — прищурился воин, молчавший до сих пор. — А мы ему сейчас палец сломаем, совсем другой разговор с вами будет.
У меня потемнело в глазах от ужаса. А воин продолжал:
— Можно ухо надрезать, чтоб висело. Это не очень больно и прирастёт потом, а штраф большой. И парню часть дадим — ему небось деньги тоже нужны.
Я не знал, что и сказать. Воин со шрамом возразил:
— Зачем же мучить парня. Смотри, у него волосы длинные. Сейчас мы его острижём. За это тоже большой штраф полагается. В законе так и написано: «если кто острижёт длинноволосого мальчика без ведома его родителей».
— Да какой он тебе мальчик? Ему самому впору родителем быть!
На этих словах дар речи наконец вернулся ко мне:
— Вы что себе позволяете? Я переписчик самого короля! Король с вас за меня шкуру спустит!
Воины переглянулись.
— Что ж ты сразу не сказал? Оскорбление придворного сорок денариев стоит! — воскликнул один.
— Да не сорок, а все восемьдесят!
Мне надоело ждать. Я поднял с земли свой дорожный мешок. Вроде бы ничего не рассыпалось. Поймал за повод звездолобую кобылку:
— Ну что ж, если вы раздумали стричь мне уши, я, пожалуй, поеду.
— Ещё чего! — возмутились мои спасители. — Вместе с нами поедешь. Может, ты ещё никакой не переписчик. Тогда с тебя самого будет штраф за лжесвидетельство.
— Между прочим, лжесвидетельство — грех, — встрял один из разбойников, — и ты обязательно согрешишь. Они тебя заставят врать про нас, а ведь мы ничего дурного тебе не сделали.
— Всё дело в том, — объяснил второй разбойник, — что этот человек (он указал пальцем на воина со шрамом) ревнует ко мне свою жену, и потому мечтает послать меня на виселицу, но только, чтобы законным путём. Виноват я разве, что его благоверная на меня засматривается?
Излияния разбойника прервал тычок в зубы со стороны хранителя семейных устоев, после чего все начали злобно кричать друг на друга. Воспользовавшись моментом, я вскочил на свою лошадь и стегнул её так, что она понеслась, как ветер. Я долго гнал её, прислушиваясь, не преследует ли меня кто. Но всё было тихо. Остаток пути до Нуайона удалось преодолеть без приключений.
Стражники у входа в королевскую резиденцию не хотели меня пускать. И то верно: вид мой был непраздничный и даже подозрительный. Одежда порвана в нескольких местах, расцарапанная щека распухла. Наверное, я бы доказывал свою правоту до рассвета, но спасение пришло неожиданно. К воротам резиденции подъехали король и та незнакомка. Теперь она выглядела ослепительной красавицей в платье из красных, голубых и белых тканей. На тяжёлых каштановых волосах покоилась маленькая золотая корона. При всей красоте, грации и величественности всадница так уверенно держалась в седле, что я почувствовал лёгкий укол зависти.
Она первая заметила меня и тихо сказала что-то королю.
— Афонсо! — воскликнул тот. — Ты совершенствуешься в своей внезапности. Пропадаешь и возникаешь в самые неожиданные моменты. Хильдегарда, дорогая, — обратился он к своей спутнице, — это тот самый, укушенный молнией юноша, о котором я тебе говорил. Он знает наизусть Евангелие и читает нам вслух.
Прекрасная Хильдегарда улыбнулась мне. Вместе с королём я беспрепятственно проехал в ворота резиденции. Карл снова обратился ко мне:
— Афонсо, скажи нам, что за великие испытания обрушились на тебя? Куда ты пропал и почему появился в таком виде? Неужели в Суассоне тебя заточили в темницу?
— Простите, Ваше Величество! В Суассоне я по легкомыслию отправился гулять и пропустил момент вашего отъезда.
— Но от этого обычно не случается ран, разве только душевные. Или ты решил подвергнуть себя самобичеванию?
Юная Хильдегарда, уже давно кусала кулачки, чтобы удержаться от смеха. На этих словах она не выдержала и звонко засмеялась. Я начал рассказывать о разбойниках. Король очень заинтересовался.
— Кто же были эти вооружённые люди? Тебе не удалось понять? И они хотели отрезать тебе ухо, чтобы оно именно висело? Они неплохо знают древние законы франков, ты не находишь?
Смешливая королева вновь занялась покусыванием кулачков. А Его Величество продолжал:
— Афонсо, ты хоть и заслуживаешь наказания, за то, что не молился в церкви за семейное счастье твоего короля, но принёс нам много пользы. Из твоего рассказа можно сделать выводы весьма важные для королевства. Мы видим, что должно изготовить как можно больше экземпляров наших капитуляриев с новыми законами и разослать по деревням. Иначе люди так и будут продолжать пользоваться законами, принятыми ещё при Меровее. Но это мы сделаем позже. Сейчас пир. Мы и так сильно задержались, показывая нашей милой королеве Нуайон. Тебе же следует прежде подойти к Радегунде, камеристке нашей матушки. Она приведёт тебя в надлежащий вид.
Так я и сделал. Радегунда поворчала, но подобрала подобающую одежду и даже запудрила мне царапины, предварительно смазав их целебной мазью.
Пир превзошёл все мои ожидания. Ради Хильдегарды Карл оставил свою любовь к скромности. Он даже позволил себе жениться, не закончив траура по брату, хотя всегда, насколько я знаю, строго исполнял все церковные обряды. Я думаю, он просто обезумел от любви. Никогда и никого он не любил так, как Хильдегарду. Несомненно она отличалась красотой, но только позже узнав благородную душу королевы, я понял чувства Его Величества.
...На столах стояли сахарные скульптуры, жареные лебеди, многослойные пироги. Посреди пиршественного зала журчал винный фонтан. Мне стало жалко, что матушка не видит этого великолепия, но, осматривая гостей, я заметил её за самым дальним столом. Дядя тоже был здесь, только сидел, разумеется, намного ближе к королевской чете.
Зазвучали струны лютен. Музыканты наперебой славили короля и его прекрасную избранницу. И вдруг послышался резкий мальчишеский голос:
— Нехорошо, что у нас здесь такие излишества, в то время, как бедняки не могут даже купить хорошего белого хлеба.
Все испуганно завертели головами, пытаясь разглядеть дерзкого мальчонку. Я с ужасом посмотрел на Его Величество — что он сделает с наглецом, голос которого показался мне смутно знакомым. Но Карл улыбался и вовсе не выглядел разгневанным.
— Дорогая Хильдегарда, — сказал он, — твоё сострадательное сердце восхищает нас не меньше твоей ослепительной красоты!
«Голос у неё, как у погонщика быков», — вспомнил я кухонные сплетни в замке Карломана. Конечно, преувеличение, но всё же никогда бы не подумал, что юная и прекрасная девица может говорить столь резко. Она между тем, нимало не смущаясь, продолжала:
— Я хотела бы, если мне будет позволено, пойти в город и поделиться с нищими этой прекрасной пищей.
Карл посмотрел на неё обожающим взглядом и велел немедленно седлать лошадей. Бертрада поджала губы. Хотела сказать что-то колкое, но Хильдегарда улыбнулась королеве-матери с таким искренним дружелюбием, что та уже не смогла сердиться и только улыбнулась в ответ.
