Марина Александрова - Кольцо странника
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Всеслав... – ответил витязь, не помня себя. Говорила ханская жена по-русски, но слова выговаривала странно.
Поймав изумленный взгляд русича, она приблизилась к нему, обласкала свежим дыханием и зашептала:
– Я полонянка, Всеслав. Меня зовут Олуэн – это облако по-кипчакски. А имени своего христианского не помню... Да и другого не помню ничего – отшибло память. Как во сне страшном живу, а увидела тебя, и сердце закипело. Не знаю, зачем тебе это говорю!
– Говори, говори! – воскликнул Всеслав, и поправился: – Нет, теперь я говорить стану! Люба ты мне, Олуэн. С первого взгляда мое сердце тебе отдано. Ответь: люб ли я тебе?
– Да, – быстро шепнула женщина и закрылась рукавом от стыда.
– Не стыдись, лада! Исхитриться нам надо, бежать в русскую землю. Пойдешь ли со мной, станешь ли женой моей перед Господом нашим?
Олуэн открыла лицо, закивала быстро-быстро.
– Пойду, стану! Теперь мне бежать уж надо, нельзя, чтоб нас увидели. Я пришлю в ваш шатер своего верного слугу, Овлура. Ему довериться можно, он и сам бежать хочет. Через него передавай...
И убежала, исчезла из виду, как и не было.
С горящей головой, с ледяными руками добрел Всеслав до становища. В шатре рухнул на постель как подкошенный и задумался – не пригрезился ли ему этот разговор? Не заморочили ли его палящее солнце, любовь и тоска?
То же и князь спросил, когда Всеслав поведал ему, наконец, что произошло. Нахмурился и говорит:
– А тебе, витязь мой отважный, головушку буйную не напекло? Что-то все уж чересчур ладно складывается!
– Сам так думал, князь, – счастливо засмеялся Всеслав. – Да теперь в чувство пришел, и понял – так оно и было.
– Сама заговорила? Сомнительно мне что-то. А если ее хан нарочно подослал? Мол, проверить их, не захотят ли бежать. А потом поймают нас и головы с плеч?
– Не думаю. Чтоб испытать нас, хан мог бы кого попроще найти. У него вон дочери подрастают. Да и не могут такие глаза лгать! От души она говорила.
– Остается только дождаться, когда она к нам слугу своего пришлет.
Долго ждать не пришлось – перед закатом у шатра пленников застучал, затопал человек. Вошел – видом не кипчак. Не раз примечал его Всеслав, но заговорить не решался. Выражение лица у него было отстраненное, словно телом он был здесь, посреди степи, в половецком становище, а душой – где-то далеко-далеко.
Пришелец назвался Овлуром и пояснил, что он ханский сказочник. Назвал он себя, правда, как-то по-другому, но князь Игорь, смыслящий во многих языках понемногу, перевел это так и пояснил Всеславу:
– Сказочки рассказывает, песенки поет. Вот и затуманил твоей Олуэн голову. Сам-то из каких народов?
Овлур принялся объяснять что-то, размахивать руками, но на сей раз смысл его речей был совсем уж темен. Так и не поняли ничего. Ясно было одно: сказочника взяли в рабство еще в Византии, а потом уж перепродали половцам. Обращались с ним повсюду так, что лучше и не надо – ценили дар рассказывать забавные истории и сочинять песни, но на волю никто не отпускал. А уж как надоела Овлуру эта кабала!
– С нами навязывается идти, – подвел итог князь. – Возьмем его что ли, Всеслав?
Всеслав понял – князь шутит. Прищурился, окинул взглядом щупленькую фигурку сказочника, его лицо – как нарочно, измятое, все в мелких морщинах, – и сказал задумчиво:
– Что ж не взять? В дороге всегда пригодится кто-нибудь, кто потешить может! – и сменил тон на серьезный. – Ну да ладно, шутки в сторону. Что делать-то станем?
Не только красавицей оказалось Олуэн, но и умницей большой. Знала она – скоро большой праздник у кипчаков, день новолуния. В этот день бог половцев, всемогущий Кама, распахнул небесные врата и опустил на землю род людской. Кипчаки, разумеется, шли в первых рядах и были детьми самого Солнца. В этот день полагается чествовать бога Каму, показать ему, чего достиг его народ. Будут ратные игры, самые могучие и знатные половецкие батуры померяются силой и ловкостью. «Веселие Руси пити есть», это точно, но кипчаки себе без хмеля тоже не мыслят праздника. А в день новолуния напиваются все, вплоть до стариков старых и детей малых, не говоря уж о женщинах.
Оставалось только обдумать – где взять коней и оружие, как разжиться съестными припасами. Пешком, да безоружными, да голодными недалеко уйдешь. Но Олуэн обещала позаботиться об этом сама, а витязям обещалась сообщить заранее.
Овлур засобирался уходить – и без того долго пробыл в шатре у пленников, могли приметить. Но перед уходом отозвал в сторону Всеслава и шепнул:
– Госпожа шлет тебе свой дар...
Что-то холодное скользнуло в руку Всеслава. Он обернулся к свету и увидел кинжал в золотых ножнах. Невиданными каменьями были усыпаны ножны и рукоять – красными, как кровь, прозрачными, как слезы.
– Лал-камень, – шепнул потихоньку подошедший Игорь. – Дорогой подарок, даже не глядя на красоту.
Всеслав ни слова не сказал, смотрел, как в свете догорающего заката вспыхивают кровавые камни, и вдруг лицо его исказилось. Мучительная боль объяла сердце, тревога забилась в душе.
– Господи, пособи! – только и шепнул витязь.
Долго стоял так, укачивая, как ребенка, успокаивая разболевшееся сердце. Боль наконец прошла, но тревога осталась.
– Почему я так живу? – вопрошал сам себя Всеслав, без сна лежа на подушках. – Посмотришь по сторонам – у прочих жизнь идет и тихо, и мирно. Вот взять, скажем, дядьку Тихона. Он хоть и воин, и воевода знатный – а все ж жизнь у него покойная. А меня как кидает из стороны в сторону!
Словно тянут в разные стороны Бог и нечистый, не к ночи будь помянут. Но не сдамся врагу рода человеческого, не поддамся на его хитрости. Знать бы в чем они, Господи, знать бы...
А в ханском шатре, на роскошном ложе также без сна лежала прекрасная Олуэн, и так же горела в огне, и мысли у нее были те же. Странная, тревожная судьба выпала ей. Смутно помнила она милое время, когда жила у ласковой матери, помнила просторный и чистый дом. Все любили ее, ласкали, баловали.
Но вслед за этим – только тьма. Половецкая сабля отбила ей память, и даже имени своего не могла она назвать. Стала женой хана не по охоте, но от странной душевной лени, и жизнь ее потекла в сладком забытьи.
Но вот появился этот русоголовый, кудрявый богатырь – и все переменилось, словно пелена упала с глаз. Столько лет дремавшее сердце проснулось, разрешило себе: люби. Как отказаться от этого? И в то же время мешает что-то... стыд? Ведь обиды от хана Кончака она не видала никогда – приносил ей дорогие подарки, не докучал супружескими ласками, был почтителен. Быть может, понимал, что стар и некрасив собою, что не может вызвать ответных чувств в молодой женщине? Был благодарен ей за доброе слово, за нежный взгляд?..
Так горели, страдали и любили два юных сердца, но, тревожась о будущем, не могли и предположить, что за беда ждет их впереди, на неведомых степных тропах.
Все чаще и чаще наведывался Овлур в шатер пленников, и все ближе надвигался час побега. Все становище дивилось: как спокойны и веселы сделались пленники! Правду говорят, что и ворона можно плавать научить, и сокол в неволе ручным становится!
А хан Кончак, в свою очередь, не мог налюбоваться на перемены в своей жене. Всегда печальна – бывало, по три дня слова от нее не услышишь, а тут отживела что-то. Иль подействовало снадобье, которым потчевал ее последнее время лекарь? Нашел какой-то травы в степи, заваривал, и с крепким отваром – целый баран уходил на одну чашку! – давал Олуэн. Она повеселела, окрепла, даже стала заговаривать сама с мужем. Часто подсаживалась к нему, крутила тонким пальчиком его жиденькую бороду, спрашивала про будущий праздник во славу бога Камы – что да как?
Разомлевший от нежданной, и оттого еще более сладкой ласки, Кончак с удовольствием посвящал жену в незнакомые и непонятные ей обряды. Еще была радость – начала она наконец-то интересоваться конями, оружием боевым.
Каждая девка половецкая получала в приданое коня да лук. С детских лет сажали малышек на коней, учили метко стрелять. Жена – мужу помощница и в мирной жизни, и на войне! А Олуэн в становище хоть и не осуждали открыто, но порой косо на нее смотрели. Ну и что, что она полонянка, все равно ведь память отшибло, могла бы и выучиться всему, что нужно!
Правда, и теперь Олуэн верхом скакать не училась, только гладила лучших скакунов, а на оружии рассматривала только богатые украшения. Но так считал сам хан, а Олуэн острым глазком примечала лучших коней, узнавала тайком, где хранится оружие, как до него можно добраться. И через верного Овлура-сказочника об этом узнавали Игорь и Всеслав.
День празднования подошел незаметно. Перед самым праздником неожиданно чуть все не испортил князь Игорь – глотнул накануне в степи холодного ветру, свалился в жару. Дыхание у него шло со свистом, лоб пылал. Всеслав и Овлур решили было, что все задуманное прахом пойдет, но за ночь Игорь оклемался, остался только кашель, но жар спал.
