Вадим Долгов - Мечник. Око Перуна
На нем был длинный плащ-корзно черного бархата, какой впору носить князю. На голове серебрился шлем, лицо прикрывала стальная личина. Конь был черен как ночь. Лица видно не было, но Доброшка узнал всадника сразу. Это был Ворон. Все его узнали.
Отряд остановился. Встреча ничего доброго не предвещала. Понимая, к чему клонится дело, дружинники, не дожидаясь команды, построились в боевой порядок. Развернули строй поперек проселка. Повозки были отведены за линию обороны. Мечи пока не доставали – вдруг миром обойдется?
Ворон наблюдал за перестановками безмолвно, будто застыл в седле. Говорить он начал, когда движение закончилось и отряд тоже замер в напряженном ожидании.
– Воевода Ян, – голос из-под стального забрала звучал глухо, – твои вои – сведомы кмети, и они правильно поняли мое появление у вас на пути. Мы находимся на границе той земли, на которой я могу, а значит, должен сразиться за Око Перуна.
Навстречу выехал командир отряда.
Ян представлял собой полную противоположность Ворону. Перед одетым не без мрачного изящества Вороном встал бывалый воин в потертой кожаной куртке, надетой поверх кольчуги. Курносое лицо загорело, как печной горшок, а растрепанные волосы напоминали выбеленную солнцем солому. Отсутствие внешнего благолепия уравновешивалось видимой глазу силой, украшавшей командира не хуже золотых доспехов.
– Будь здоров, Ворон. – Слова приветствия звучали обычно. Но в них ощущался и вызов. Ян смотрел на супротивника, недобро сузив глаз.
– Князь Ворон, воевода. Обращайся ко мне «князь Ворон».
– Хорошо, князь Ворон. Могу и царем назвать, если таково твое желание. Будь здоров. И дай нам поздорову пройти. Сам понимаешь, вещицу эту мы тебе отдать не можем. Она теперь не твоя. И даже не наша. Она – князя Киевского.
Вызывающим интонациям Яна Ворон противопоставил ледяную холодность:
– Нет, она моя. Или, в крайнем случае, ваша, раз мы с вами одного племени дети. Не знаю, каким боком тут князь Киевский примешался. Ты согласен со мной, Ян?
Кони тревожно пряли ушами, будто понимая, что разговор, который ведут всадники, – не дружеская беседа.
– Не знаю, князь, что тебе ответить. Мое дело – приказ выполнять. И не важно, согласен я или нет. А вот то, что людей зазря погубишь, – вот это на самом деле важно. Тебе камешек, пусть даже самоцветный, дороже человеческой жизни?
– Хорошо говоришь, воевода. Правильно говоришь. Но только пойми, что камень мне этот нужен не для того, чтобы сытно есть или сладко пить, не для того, чтобы покупать себе красивых рабынь или породистых коней.
– А для чего же?
– Эх, воевода. У тебя вон, я вижу, первая седина в бороде, а ты простых вещей не понимаешь. За Око Перуна наши предки немало крови пролили. Они тоже жить хотели, но бога своего защищали.
– Они дома свои, жен и детей защищали, а не Перуна твоего.
– Не защитили бы Перуна – и семей бы своих не увидели. Дом и святилище – одно целое.
– Завоевал нас Киевский князь, святилища давно нет, а мы живем – хлеб жуем, не тужим. Это камень, Ворон, просто камень. Дай нам проехать.
Черный всадник помолчал.
– Эх, Ян, я по-хорошему хотел.
Из-под тяжелого, тканного серебром плаща блеснул меч. По этому сигналу из перелеска выехали вои. Числом их было немногим больше Яновой дружины. Они восседали на рослых конях, кольчуги не были покрыты кожухами и сияли на солнце как серебряная чешуя.
Битвы было не избежать.
И тут из рядов Яновой дружины на гарцующем коне выехал улыбающийся Алеша, сын священника Петра. Ян хотел удержать его, да куда там…
– Эй, князь Ворон (Алеша сделал ударение на втором слоге), скажи-ка, как это у Финиста, которого Ясным Соколом прозывали, правнук вдруг вороном оказался? Что за чудо чудное? Вот раз у рыжего мужика сынок-то черный родился. Так он потом рогами за матицу цеплялся.
В рядах колохолмской дружины грянул смех. Известно, что насмешка обидней, если в ней есть доля правды. Ворон слышал о сомнениях, сопровождавших его рождение на белый свет. Гнев вспыхнул мгновенно.
– Закрой рот, поганый смерд! – прорычал Ворон, глаза его налились бешенством.
– Кто из нас поганый – это большой вопрос. А супротив меня ты сам смерд, хоть и князем себя величаешь. Мойся чаще – девкам слаще! Сейчас я тебе спинку почешу.
Каждая новая фраза поповича вызывала новый приступ хохота по одну сторону поля и все более мрачную ярость с другой стороны.
– Ну, что глаза пучишь, айда к нам, в Колохолм! – Алеша гарцевал на изящном кауром жеребце. – Мы тебе враз бабу найдем в три обхвата, а батюшка мой обвенчает.
Последняя фраза переполнила чашу терпения мрачного всадника. Он вырвал из рук стоявшего рядом воина копье, пришпорил своего поистине богатырского коня и молча помчался на дружинника.
Веселая расслабленность Алешки тут же сменилась боевой собранностью.
Ему тоже кинули копье, он подхватил его на лету, развернул в сторону противника и стал набирать скорость для сшибки. Собственно, все его дразнящие слова имели целью взбесить противника и спровоцировать его на атаку. Своего он добился. Теперь все должен был решить поединок. В отличие от западноевропейских рыцарей русские витязи не упирали копья жестко в специальное приспособление на панцире или седле. Его держали свободно. При таком способе применения особенно важно было точно нанести удар и самому не слететь с коня.
Земля дрожала под ударами копыт, Ворон и Алеша Попович неслись друг к другу во весь опор. Когда до противника оставалось не больше двух саженей, Алеша вдруг ударил шпорами, натянул поводья и заставил коня совершить странный боковой прыжок. Маневр был неожиданным и казался невозможным. Но не зря он славился как лучший наездник, а конь его отличался отменной выучкой и умом. В мгновение ока Алеша оказался позади Ворона, который несся все дальше и дальше в изначальном направлении, но уже не видел перед собой противника.
Через долгие секунды Ворон осадил коня и принялся недоуменно оглядываться по сторонам. Алеша стоял позади него и заливался смехом:
– Князюшка, ты куда?! К нам в Колохолм поскакал за бабой? Зело борзо скачешь!
Ворон не стал тратить время на ответ. Он понимал, что в словесной битве против колохолмского остряка у него шансов нет. Молча развернув коня, он дал ему шпоры и, выставив вперед копье, помчался на врага вновь.
На сей раз Алеша не стал уворачиваться. Всадники сшиблись. Раздался ужасающий треск. Копья подломились, треснули щиты. От удара Алеша кубарем скатился с седла, но тут же вскочил на ноги, вынул меч и, покручивая оружие, принялся поджидать врага.
Конь его топтался рядом. В любой момент Алеша мог запрыгнуть в седло и продолжить битву на коне. Но по негласным правилам битва на мечах должна была происходить пешим порядком.
Ворон хоть и удержался на коне, но выдержал столкновение хуже. Видно было, что удар на некоторое время «выключил» его. И только навык натренированного тела не позволил ему упасть. Его копье тоже было сломано. Собравшись с силами, Ворон соскочил на землю, скинул плащ и вынул меч. Несмотря на легкую контузию, или нокдаун, как сказали бы современные боксеры, он не утратил боевой решимости и двинул напролом. Раздался звон мечей. Ворон, несомненно, был сильнее. Если бы колохолмский дружинник попал под прямой удар Ворона, то его бы не спас ни стальной шлем, ни кольчуга, но Алеша компенсировал недостаток силы исключительной ловкостью.
Ворон вкладывал в удары всю свою мощь, надеясь единым махом завершить битву. Алеша действовал по-другому. Беспрестанно двигаясь, он легко касался незащищенных мест противника мечом, оставляя небольшие кровавые отметины. Ворон не замечал их, но рукав его рубахи намок от крови.
Резким ударом по гарде Алеша выбил меч из рук Ворона, битва остановилась.
– Ну вот, князюшка, потерял ты свой ножик. Пойди поищи, да в следующий раз думай, как в битву с добрыми молодцами лезть.
Сказав это, Алеша усмехнулся, взял под уздцы своего коня и пошел к своим. Видно было, что, несмотря на видимую легкость, с которой он вел поединок, усталость его была велика.
Между тем Ворон так и стоял, осматривая свою кровоточащую руку. Вдруг лицо его исказила гневная судорога:
– Ножик, говоришь? Ножик-то я как раз не потерял.
Он выхватил из-за пояса боевой нож и метнул в спину уходящему Алеше, вложив в бросок всю ненависть.
Все видели этот замах. Еще мгновение – и нож вопьется Алеше между лопаток, пробьет позвоночник и выйдет из груди. Еще мгновение…
Но для Доброшки это мгновение вдруг стало бесконечно растягиваться. Такое уже бывало: звуки утихли, движение вокруг замедлилось. Он вскинул лук, который был у него наготове. Вроде бы даже не особенно поспешно целился, принял во внимание все, что полагается. Аккуратно спустил тетиву. Стрела, раздвигая воздух, двинулась наперерез ножу.
Они двигались друг к другу, как Ворон и Алеша несколько минут назад: тяжелый, тусклый боевой нож с костяной ручкой и сияющая белым древком стрела. Нож весь был устремлен к крови, он жаждал ее. Стрелой владел молодецкий задор.
