Жюльетта Бенцони - Тайны Елисейского дворца
– Скажи, пожалуйста, какой мне прок, если все узнают о моем отчаянии? Есть такие, что порадуются. И первая – ее императорское высочество великая герцогиня Берга. В моем положении только два выхода: или впасть в отчаяние и умолять господа, чтобы он сжалился – а я ненавижу жалость! Или засучить рукава, вооружиться и броситься в схватку с врагом!
– Я хочу предложить тебе третий. Ты молчишь и все прощаешь.
– Ты так делаешь?
– Никогда! Это путь слабых и беззащитных. Подвинься чуть-чуть, пожалуйста, я тоже хочу окунуться в пену[16]. Маринад мне кажется жутко соблазнительным!
И Полина, не дожидаясь приглашения, скинула рубашку, обнажив красоту, запечатленную для вечности Кановой[17]. Однако Лауре не были страшны даже такие сравнения, и она с удовольствием протянула подруге руку, помогая влезть в ванну.
Если бы Лаура слушалась только своего горя – а оно было таким горьким! – она после ванны улеглась бы в постель и приняла снотворное, чтобы больше ни о чем не думать. Но она прекрасно знала, что, проснувшись, встретит те же печали, а значит, лучше посмотреть правде в глаза, подготовиться и ринуться в атаку. Что ей теперь император? Что папа римский? Врага надо было уничтожать на его собственной территории. А значит, быть ослепительной, то есть во всеоружии, и выбрать среди поклонников того, кто придаст ей еще больше блеска. Она должна победить! Или умереть… Альтернатива пока еще не казалась ей привлекательной. Так почему, собственно, не последовать совету, который дали ей два ее лучших друга? Завести любовника в любом случае приятнее, чем тонуть в слезах и скрипеть зубами.
А Жюно? Он для нее больше не существует. Что дальше? Будет видно!
Когда подруги встретились в свите будущих супругов, Полина изумленно раскрыла глаза, залюбовавшись Лаурой: алое платье и каскад рубинов и бриллиантов. У нее даже дыхание перехватило, и с притворным гневом она ей шепнула:
– Я же говорила, бери любовника, но не моего! Ты неотразима!
– Для начала нужно знать, кто здесь твой, – улыбнулась Лаура. – Вот этот последний паладин красавец маркиз де Балинкур?
– Откуда ты узнала?
– Нетрудно догадаться, – улыбнулась Лаура. – Он пожирает тебя глазами.
– И пусть продолжает пожирать. А теперь отправимся женить моего милого братца![18]
Подруги расстались. По губам мадам Жюно пробежала легкая улыбка, она увидела, что Балинкур, заметив, что разговор о нем, подкрутил ус, послав им скромный знак привета и соблазнительную улыбку.
На мостовые Парижа высыпал народ. В церквях звонили колокола, люди смеялись и распевали песни. Свадьба в императорской семье стала главным праздником в череде других, которые начались после возвращения домой императора и Великой армии. Все праздновали долгожданный мир, подписанный Наполеоном с царем Александром I на плоту посреди Немана. Мир, обозначивший границу огромной империи, завоеванной французами, освободивший Польшу от тяжкого русского гнета и разделивший на части Прусское королевство, несмотря на слезы прекрасной королевы Луизы, чья красота не спасла ее государство.
Поначалу император собирался праздновать свадьбу своего брата в Фонтенбло. Вполне возможно, там было бы гораздо приятнее – знойный август заканчивался, и торжество в прохладном парке порадовал бы всех. Но Наполеон ни за что на свете не лишил бы свой народ участия в великолепном празднестве, которое было важным политическим событием и скрепляло связи. И он выбрал помпезный Тюильри, приказав наполнить парк вокруг цветами.
– Я бы выбрала Фонтенбло как более семейное, уютное, – отважилась без большой уверенности высказать свое мнение императрица Жозефина.
У Наполеона, который все уже решил, на все был ответ.
– В Фонтенбло мы поедем отдыхать после праздника, а сейчас женится мой брат-король, и женится на принцессе королевской крови. Хочу, чтобы ты предстала пред нами во всем великолепии.
– Правда?
– Можешь не сомневаться. Ты же знаешь, что ты самая красивая из женщин Франции и самая нарядная. Что обходится мне недешево, – прибавил он с улыбкой, таившей упрек.
Жозефина – увы! – тратила без меры на наряды и драгоценности, деньги текли у нее рекой. Стоило появиться какой-нибудь новинке, и, если та приходилась ей по вкусу, Жозефина не могла устоять. Три-четыре миллиона долга сопутствовали ей постоянно. Когда откладывать расплату уже было невозможно, Жозефина признавалась мужу, называя три четверти суммы, и Наполеон всегда платил, не уворачиваясь и не отворачиваясь. Семья поднимала страшный крик, а потом сидела по углам и обижалась, потому что Наполеон, стукнув кулаком по столу, напоминал, кто в семье главный.
Своему туалету императрица посвящала обычно часа три. В это утро она занималась им четыре, и потратила время не зря. Она надела серебряное платье – достаточно, впрочем, простого фасона – и бриллиантовый гарнитур: колье, серьги, браслеты, диадему и брошь, застегивающую тонкий поясок под грудью, по-прежнему высокой и красивой. Свой наряд Жозефина дополнила чудесными розами из мальмезонского сада – две поместив в вырезе декольте, две другие, заложив за ушко. При виде жены Наполеон не мог удержаться от улыбки, привлек к себе и поцеловал поцелуем, мало схожим с супружеским.
– Как тебе удается оставаться такой прекрасной? – спросил он с нежностью.
– Я всегда хочу тебе нравиться, это для меня главное, ты же знаешь…
– Можешь быть спокойна, тебе это удалось, – сказал он совершенно искренне, и это ее порадовало.
Вот уже полгода, как он изменял Жозефине. Разумеется, он все еще любил ее, но не самозабвенно, как прежде. Великая страсть угасла. Время излечило его от владевшего им безумия. А в этом году, в январе на станции Блонь юная девушка бросила ему букет, благодаря за освобождение Польши от русского ига. Светловолосая, нежная, горделивая, по имени Мария Валевская. Позже он пригласил ее на вечер в резидентский дворец и… дерзнул. Воспользовался ее обмороком и овладел ею. Она простила его, она его полюбила.
Будь она свободна, он бы немедленно развелся, чтобы жениться на прекрасной польке, но она была замужем за стариком-шляхтичем, и он просто любил ее душой и телом, и она возвращала ему любовь сторицей. Мария ничего у него не требовала. Она хотела лишь залечить раны своей несчастливой родины и мечтала, чтобы он уделял ей хоть немного времени, оторвавшись от процеса созидания великой империи. И хотя Великая армия, как резонатор, раздувала всякий слух, Жозефина пока ничего не знала о связи мужа с молодой женщиной, и Наполеон надеялся, что его любовь так и останется тайной. Надежда, свидетельствующая о его заблуждении относительно людей и большой наивности. Жозефина довольно скоро обо всем узнает, но пока она, радуясь возвращению мужа и заключенному миру, мало беспокоится о случайных встречах и разных там «сестренках», как их называет мадам Жюно. Почти каждый вечер супруг навещал ее в спальне, привлеченный ее неувядающей красотой, о которой она неустанно заботилась, ее изяществом креолки и еще искусством, с каким обворожительная женщина умела всем этим пользоваться.
Жозефина была в востороге от женитьбы Жерома. Она надеялась, что у Жерома родится мальчик и император усыновит его, так как он будет сыном родного брата. Наполеон больше не ждал детей от жены и сначала намеревался усыновить сына своего брата Луи, женившегося на прелестной Гортензии де Богарне, дочери Жозефины от первого мужа. Но прошлой зимой мальчика постигла внезапная смерть, он умер от крупа, унеся с собой надежду на усыновление. А больше детей вокруг не было.
Теперь Жозефина рассчитывала на потомство Жерома и немецкой принцессы.
Ожидая, что гостья из Германии положит конец ее тревогам, Жозефина приготовила ей чисто женский подарок. Она позаботилась узнать все мерки принцессы, и, когда Екатерина Вюртембергская приехала в Париж, ее ожидало здесь великолепное свадебное платье и еще несколько нарядов, которые должны были помочь ей почувствовать себя настоящей француженкой.
Лаура знала о подарке. И если бы не ее семейные трудности, как бы охотно она приняла участие в приготовлении праздника!
Этот праздник был не просто свадьбой, он подтверждал, что Священная Римская империя рассыпалась на отдельные королевства и княжества, во главе которых встали главнокомандующие Великой армии: Мюрат стал великим герцогом Берга и Клеве, Жером – королем Вестфалии[19]. В этих княжествах император видел барьер, ограждающий Францию от России, а также резерв воинов, чтобы пополнять Великую армию. Пруссия еще существовала, но от нее остался лоскуток.
К горю и тревоге Лауры прибавлялась еще одна капля горечи: Лаура должна была почтительными реверансами приветствовать горстку людей, в которых по-прежнему видела друзей детства, и среди них любовницу мужа, ненавистную Каролину, которая про себя плотоядно облизывалась, глядя, как она приближается по нескончаемой зале к трону. Одна, без мужа, которого Лаура искала глазами и не находила. Камергер объявил о ее приходе всего в двух словах:
