Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
— Он обещал мне, что однажды придет и найдет тебя, — не то всхлипнула, не то проговорила его мать. — Обещал. А свое слово Иисус всегда держал свято. — Она протянула руку и коснулась щеки Иакова. — Но сейчас он оставил нас. Вернулся к Отцу своему, как и говорил. Нам же теперь предстоит самим вершить свой путь. Он много трудился для того, чтобы путь этот стал нам ясен. Тому были посвящены все его усилия и его великий подвиг.
— И путь этот в том, чтобы ревностно и неукоснительно соблюдать Закон, — заявил Иаков, сурово сдвинув густые, темные брови. — В этом мы должны быть более ревностны, чем когда бы то ни было.
— Он действительно сказал тебе именно это? — спросил Петр, выступив вперед.
— Хм, конечно, а чего еще ты ожидал? Он явился во исполнение данных в Писании пророчеств, дабы укрепить Закон, и ни для чего более. — Лицо Иакова выражало удивление тем, что кто-то вообще задает подобные вопросы.
— Но сам-то он не строго придерживался Закона— гнул свое Петр. — То, что ты передал нам, — это действительно его слова?
— К чему повторять сказанное слово в слово, какой в этом смысл? — проворчал брат Иисуса— Мы собрались здесь, дабы показать, что он был верным долгу сыном Израиля, и мало того, более праведным, чем многие из тех влиятельных вероучителей, которые подвергали поношению его самого и его проповеди.
— Мы рады тебе, как рады каждому брату во Иисусе. — Петр раскрыл объятия, однако не двинулся вперед, чтобы обнять Иакова. — Но здесь все братья равны. Иисус однажды сказал нам, что мы для него все равно что братья и сестры по крови.
— Он что, правда так и сказал? — ошеломленно спросил Иаков.
— Но тем не менее, — сказала я, — принять в свой круг его брата по крови для нас большая честь.
Я улыбнулась Иакову, вспомнив другой, куда менее приятный разговор с ним. Видимо, он изменился. Да, Иисус меняет людей.
Петр поднял брови и отошел в сторону.
В тот день мы снова устроили памятную вечерю, преломили хлеб, произнеся над ним слова молитвы, и пустили по кругу чашу завета. На сей раз мы не горевали, сознавая, что на нас возложена миссия величайшей важности. Однако мы не были уверены в том, что знаем, как ее надлежит исполнять. Мы ждали наставлений и знали, что они воспоследуют.
Когда все мы подносили к губам чашу с вином, казалось, будто каждый получил ее от самого Иисуса, который, глядя на нас, одобрительно кивал.
Время шло. Все мы не раз посещали храм, молились и старались не пропускать службы. Как я уже говорила, мы просто не знали, что еще делать, хотя меня туда совсем не тянуло. Но Иисус ушел — за что еще нам было цепляться? Поэтому наши мужчины исправно ходили в храм, как будто пытаясь выказать себя большими праведниками, нежели любые фарисеи, чтобы люди, указывая на них, стали говорить: «Гляньте, оказывается, ученики этого Иисуса во всем следуют обычаям и предписаниям, Иисус-то, выходит, истинный сын Авраамов».
В полдень на молитву в портике Соломона регулярно собирались не только ученики Иисуса из ближнего круга, но и многие другие, воспринявшие его учение: жители Иерусалима и галилеяне, мужчины и женщины. Иногда к ним присоединялись мы, женщины, и брат Иисуса.
Тот памятный молитвенный день пришелся на начало Шавуота, того самого праздника, на который я впервые попала сюда ребенком много дет назад. На сей раз я вступила на храмовую территорию свободной от тайных грехов, мне нечего было скрывать и нечего стыдиться в отличие, возможно, от самого храма.
О Каиафе я старалась не думать, понимая, что моя жгучая ненависть к нему велика и неописуема и при виде его мне едва ли удастся совладать с собой.
Даже на этом тесном, переполненном народом дворе нам удалось образовать особую, отдельную группу молящихся. Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на словах молитвы, прогнать ощущение утраты: ведь среди нас более не было Иисуса. Не видеть его здесь, в храме, казалось невыносимым, хотя на самом деле что связывало его с этим местом? Разве только то, что храм отверг его, обратился против него и погубил!
И вот, стоя там с покрытой траурным платом, опущенной головой — о! как мне описать это, где взять слова?! — я услышала громкий звук, подобный шуму крыльев, какой издает, срываясь с места и улетая, стая вспугнутых птиц. Да, словно стая птиц на озере. Хлопанье крыл взвихрило воздух, словно над нашими головами пронесся порыв ветра. Я посмотрела вверх, но никаких птиц там не было. Их не было, но ветер и вправду поднялся — теперь он теребил мой плат, края моей одежды.
А затем я увидела, как в воздухе появилось нечто красное, испускающее свечение, колышущееся и пляшущее, подобно пламени. Это пламя разделилось на отдельные, танцующие языки живого огня, и каждый из них сошел на голову одного из нас. Да, я собственными глазами узрела, как пламя коснулась каждого, но никто не вскрикнул от боли, и головной убор ни на ком не загорелся. А потом — это уже краешком глаза, боковым зрением — я заметила, что мою собственную голову окружил сияющий ореол. Я непроизвольно вскинула руки, чтобы коснуться его, но они просто прошли сквозь этот свет, ничего не ощутив. Шум крыльев стих, с нами остался лишь огонь.
Иоанн Креститель… Иоанн Креститель говорил: «Я крещу вас водою, но идет сильнейший меня! Он станет крестить вас Духом Святым и огнем!»
И повторю, хотя и предупреждала уже, что мое описание никоим образом нельзя считать полноценным, я всей душой ощутила некое парящее присутствие. Нечто, казалось, говорившее, шептавшее, проникавшее в самые глубины моего разума.
Тогда я не осознавала, что говорю сама, но зато отчетливо слышала голоса других. Андрей неожиданно разразился речью на неведомом языке, за ним Симон, Матфей, а там и все остальные. Видимо, и я тоже. Но что мы говорили? Слова слетали с наших губ, но их значение оставалось для нас непонятным.
Вокруг же воцарилась тишина, полнейшая тишина. Ветер, обдувавший нас не коснулся других молящихся, воздух оставался неподвижным повсюду, кроме того места, где стояли мы.
— Разве вы не галилеяне? — робко спросил наконец один из паломников, молившихся неподалеку. — Почему вы вещаете на неизвестных наречиях?
Но мы не владели собой: чужие, непонятные слова так и лились с наших уст нескончаемым потоком.
— Слушайте! Мы прибыли со всех концов света, из разных стран, лежащих под солнцем, и общее для нас лишь наше происхождение от чресл Авраама! — вскричал мужчина. Он раскинул руки, широким жестом обводя толпу молящихся. — Мы парфяне и мидяне, еламиты и жители Месопотамии, мы из Иудеи и Каппадокии, Понта и Азии, Фригии и Памфилии, Египта и земель Ливийских близ Киринеи, а также из самого Рима. Есть среди нас рожденные евреями и прозелиты, критяне и аравитяне… И вот мы слышим, что эти галилеяне говорят на наших языках!
Неужели мы и вправду говорили на всех этих языках, да еще что-то внятное? Но мы ведь не владели ими, никто из нас не знал иных языков!
_ Да они просто пьяны! — возвысился над толпой чей-то громкий голос. — Выпили слишком много молодого вина.
И тут Петр повел себя в совершенно несвойственной ему манере. Именно тогда я по-настоящему осознала, что нечто и впрямь снизошло на нас и изменило всех. Я еще не ощутила этого в себе, но мгновенно увидела в облике Петра.
Он смело выступил вперед и взобрался на валун, дабы обратиться к людям. В этот миг он был неузнаваем, настолько его переполняла внутренняя сила.
— Внемлите мне, все вы! — возвысил он громовой, проникнутый пугающей властностью голос. — Мы не пили вина; добрые люди не пьют в середине утра. Нет, вы зрите перед собой то, что было предречено пророком Иоилем, сказавшим: «И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши, и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут; и на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать; и покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма. Солнце превратится во тьму, и луна в кровь, прежде нежели наступит день Господень великий и славный; и будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется».[73]
Откуда Петр помнил все это? Да, Иисус обещал, что мы будем запоминать многое, но…
— Вы, мужи Израиля, внемлите словам сим, — продолжал громыхать Петр. — Иисус из Назарета был тот, кого послал к вам Господь для великих деяний…
И он повел рассказ об Иисусе. Толпа слушала его в молчании, никто ив проронил ни звука. Люди были ошеломлены, прикованы к месту. Петр! Всегда колеблющийся, нерешительный, вечно смущающийся Петр!
Я осторожно провела рукой над головой, гадая, не почувствую ли тепло. Или какое-нибудь другое ощутимое свидетельство произошедшей со мной глубокой перемены. Раз такое случилось с Петром, то и со мной тоже? Ведь небесное пламя одинаково снизошло на нас.
