Николай Задорнов - Амур-батюшка
Савоська поехал скупать меха по деревням, и молодые супруги живут одни. Дельдика нянчится с сыном. Он спит в берестяной люльке, завернутый в чистые пеленки, здоровый и румяный. Все хорошо, только муж сидит в глубоком раздумье, склонив голову.
– Как ты думаешь, что делать? – спрашивает он Дельдику.
– Уж я не знаю, Алеша. Сделай, как тебе хочется.
Но вся беда в том, что Айдамбо сам не знает, что ему хочется.
– Вот ты всегда так мне отвечаешь, – злится он и добавляет примирительно: – Ну, я еще день подумаю…
У них в доме хорошо, тепло, чисто. А на промысле стужа, дым, спать придется с собаками, вши опять заведутся. Но главное не в этом. Айдамбо никак не может решить, стоит ли ему на этот раз шаманить перед промыслом. Вопрос этот тревожил его все лето, но он надеялся, что еще время есть и к осени можно будет все решить. Но вот уж и осень минула, зима наступила, уж лед встал. Охотники в тайгу уходят и обратно возвращаются, приносят добычу купцам, а он, Айдамбо, самый лучший охотник на Амуре, до сих пор не идет в тайгу и все не может решить, шаманить ему или нет.
С тех пор как Айдамбо крестился, он знает, что шаманство и поклонение идолам – грех. Он твердо верит в учение церкви, никогда не врет попу и хочет делать все так, как тот велит.
Но в православной церкви нет особых святых, которые помогали бы в охоте на соболей, гнали бы их души в ловушку. Да еще поп говорит, что у соболей душ нету, что вообще все животные будто бы бездушные твари и будто бы даже думать не могут. При всем уважении к попу Айдамбо полагает, что уж тут поп неверно говорит. Нарочно врет или ошибается, трудно сказать. Но кто сам на зверей не охотится, откуда он может знать, думает зверь или нет?
Айдамбо твердо знает, что если идти на промысел, не пошаманив, то на удачу трудно рассчитывать. Был случай, Айдамбо один раз не шаманил перед охотой. Сколько страхов потом натерпелся в тайге, какая только чушь не лезла в голову! И соболей не поймал. Он, конечно, знает, что шаманство – вранье. Особенно когда в церкви находишься или среди русских, твердо веришь в это. Но вообще-то говоря, лучше пошаманить.
Без привычного шаманства не было желания охотиться, пропадала вера в удачу, одолевала робость.
В тайге сразу попа забудешь, особенно ночью, вспомнятся духи тайги. Начнешь думать, что, может быть, они знают, что им не молился, рассердятся. Вспомнишь, как старики всегда учили, что Позя и лесные люди пригоняют всех зверей, но только если их хорошенько угостишь.
В тот раз Айдамбо вернулся с промысла с пустыми руками, а потом пошаманил и снова пошел в тайгу, наловил соболей и принес попу. Поп его выбранил, заставил покаяться, наложил наказание и велел еще наловить соболей на церковь.
И вот теперь, чтобы бог простил, надо идти в тайгу ловить соболей на церковь. Покпа звал Айдамбо с собой, но тот не согласился, опасаясь, что отец станет над ним издеваться.
«Для себя я мог бы совсем не охотиться, – думал Айдамбо, – обошелся бы, но на церковь надо поймать обязательно, чтобы грех мой простился. Так и поп говорит. Но я пойду и буду думать, что ничего не поймаю, раз я не шаманил. А пошаманишь, опять грех! Да как же я лук без шаманства поставлю? Не хотел бы, да нужда заставляет. Получается, что только тогда церкви поможешь, если будешь шаманить. А это как раз грех!»
– Ан-на-на! – удивился Айдамбо.
Голова его разболелась, руки, ноги отяжелели.
– Почему ты мне не советуешь? – сердился он на жену.
Дельдика вдруг заплакала.
– Ты же у русских жила, их законы знаешь. Как лучше будет, шаманить или не шаманить?
Дельдике казалось, что можно и так и этак, греха не будет, но она видела, что Айдамбо строго правдив и очень гордится этим. Она не желала давать ему совет, который сбил бы его с толку. Но ее злила его нерешительность и надоедала гордость.
– Все смеются над тобой. Тебе в долгах жить хочется!
– Ах, так!.. – закричал Айдамбо.
– Русские и те шаманят! Я сама слышала, как дядя Ваня про это говорил.
Втайне злобясь на жену, Айдамбо стал готовиться, греть бубен над огнем. Настроение его улучшилось, когда жена поднесла ему водки. Айдамбо выпил. Дельдика стала мила ему по-прежнему. Ему пришло в голову, что она ведь ни в чем не виновата.
Айдамбо принес с чердака ловушки и петли, наделал стружек из ветки тополя. Стружки означали изображение душ соболей, которые должны попасть в охотничьи ловушки Айдамбо.
Двери и окна бердышовского зимовья плотно закрыли, чтобы никто не знал, что тут происходит.
Ударяя в бубен, Айдамбо ходил по дому и с увлечением шаманил. Он давно этим не занимался и сейчас с жадностью утолял воспитанную с детства потребность. Он знал, что когда шаманишь редко, шаманство удается, стараешься – и охотничье счастье наверняка вымолишь.
Дельдика, знавшая, что шаманство грех, печально сидела у очага, чувствуя, что у мужа в душе будет теперь еще больший разлад.
Время от времени Айдамбо подкреплялся водкой. Наконец он опьянел, подсел к жене, обнял ее и положил голову ей на плечо.
Вдруг в дверь кто-то постучал. Ужас исказил лицо Айдамбо. Он выглянул в щелку.
– Поп! – отпрянул гольд и забегал по дому. «Что будет? Батюшка говорит, что я для всех гольдов пример, меня даже показывают как праведного, а теперь все узнают. Позор!»
За дверью скрипел снег, кто-то терпеливо ждал, когда откроют.
– Да нет, это не поп, – глянув в щелку, сказала Дельдика и, быстро открыв дверь, впустила Покпу.
– Здравствуйте! – хитро улыбаясь, низко поклонился старик.
Он жил теперь отдельно от детей, в Мылках, со старухой.
– Я тебе помогать молиться пришел, – сказал он сыну. – Слыхать далеко по льду, как ты в бубен бьешь.
– Ничего подобного, я совсем не шаманил!
– А чего же закрыл окна? Еще не стемнело, а ты уж спать ложиться? Я знаю, ты, наверно, шаманил, – подмигнул отец. – Ты сам попу не веришь, только не признаешься, – приговаривал Покпа, раздеваясь и укладывая котомку в угол.
– Он тебя за попа принял, – с улыбкой сказала Дельдика.
– А что, Савоськи нет?
– Его нет, он уехал.
– Жаль! Мы вместе с ним сговаривались идти на охоту. Пойдем с нами.
– Нет, я с вами не пойду. Я по-своему буду охотиться.
– Вот как! Ну, а пороху мне отпустишь?
– Нет, я не имею права чужим товаром распоряжаться.
Покпа с сожалением покачал головой. Родной сын не верил отцу, боялся отпустить пороху, который принадлежал хозяину дома, где Айдамбо жил. Вот какие честные все стали! Каждый боится, что его вором сочтут, если он без хозяина что-нибудь сделать осмелится.
Дельдика пригласила Покпу к столу, подала остатки водки, собрала поужинать, но сначала заставила его постучать железной палочкой в рукомойник, чтобы оттуда полилась вода на корявые ладони Покпы.
Утром Айдамбо, веря в свою удачу, с надеждой, что духи тайги помогут ему замолить грехи в русской церкви, пошел в тайгу на лыжах.
Через несколько дней он явился в Мылки и выложил перед батюшкой на стол четыре собольи шкурки, черношерстные, с густой остью.
– Прощаются тебе грехи, сын! – торжественно сказал поп и благословил гольда, а сам с восхищением косился на роскошные меха. Так быстро добыть столько соболей мог лишь очень счастливый охотник!
«А вот говорят, что Пози нет, что это вранье!» – думал Айдамбо.
Поп хотя и не знал, что Айдамбо шаманил, но заметил его виноватый вид. Айдамбо был кроток, ласков, усерден, вызвался ловить рыбу в проруби – как бы сам на себя накладывал наказание. Но поп не стал спрашивать. Сейчас было не до того: он ждал почетного гостя.
Из тайги на широкой нарте, укрытой ковром, приехал архиерей. В чистом, светлом домике попа, где пол выкрашен свежей желтой краской, а в углу стоит фисгармония, архиерей прожил два дня. Он проводил время в беседах с хозяином, в молитвах и в поездках по гольдским деревням.
В день приезда поп познакомил его с Айдамбо.
– Вот примерный и ревностный христианин.
Гольд поклонился смущенно, поцеловал руку архиерею. Ему стало стыдно, что поп представляет его как образцового христианина, а он обманывает и попа и церковь.
– Меня архиерею показывали, говорили, что я правдиво живу, – сказал Айдамбо, возвратившись домой, жене, – а я ведь обманываю. Почему ты не сказала мне, что не надо шаманить?
– Ну, поезжай тогда, Алеша, и окажи все попу.
– Конечно, поеду.
Но Айдамбо не ехал, ожидая, когда уберется архиерей, чтобы не при нем каяться.
Узнав, что поп проводил гостя, Айдамбо собрался к нему.
– И ты со мной поезжай, – попросил он Дельдику.
Супруги приехали в Мылки.
– Я, батюска, опять грех делал. Перед охотой саманил.
– Что такое? – густо и гневно спросил священник.
Айдамбо и его жена смутились. Дельдика, стоявшая у двери, стала трясти и качать сына, хотя он и не плакал.
– Перед охотой саманил, – пробормотал Айдамбо.
– Опять идолам молился! Ах ты, окаянный!
