Ульрих Бехер - Охота на сурков
Так из окопной войны на Пьяве — это были еще цветочки — Требла попал на войну «сотовую».
СОТОВАЯ ВОЙНА:
Сохраняя верность сравнению с ульем, надо сказать, что Сан-Мишель был ульем, увеличенным в энное количество раз, ульем, пчелы которого вели войну друг против друга, одна сота воевала с другой. Ну, хорошо или, скорее, ну, плохо — трутней убивают. Но разве мы были трутнями? Разве война не лишала нас мужского начала?.. Некоторых она оскопила, так сказать, de facto. Вот, например, юноша, которого с раннего детства отучили пачкать штаны: преисполненный благим намерением не отравлять воздух в нашей пещере, он высунул из соседней «штольни» свой зад. Попадание в мошонку. Предшественник Треблы — он также занимался «контрминированием» — пострадал не от мины, а от воспаления легких. (Его эвакуировали в тыл на муле, быть может, он жив до сих пор.)
15 тот год в конце марта погода для войны была неблагоприятная. Недостаточно благоприятная. В горах Южного Тироля, Фриули, Карста шел снег. Скверные метеорологические условия. Но самое скверное было то, что все МЫ стали ужасно храбрые, и Требла уже начал сознавать это. Под «мы» ОН подразумевал не воюющие стороны, а ВСЕХ НАС СКОПОМ, находившихся на позициях при Добердо. Храбро держались альпийские стрелки и берсальеры генерала Луиджи Конте Кадорны и боснийцы подполковника Стефана Дуича, храбро вели себя венгры, ломбардцы, словаки, солдаты из Сицилии и Каринтии, тосканцы, хорваты, пьемонтцы, далматинцы, венецианцы и венцы; храбро сражались все «малые народы», которые засели в сотах ужасных ульев Монте-Сан-Мишеля, Монте-Габриэля, Монте-Кози. Дождь лил на наши пещеры-соты, расположенные недалеко от Адриатического моря; потоки дождя смывали лужи человеческой крови и крови мулов, образовавшиеся на проложенных в скалах тропинках, смывали на плато, где прежде росли пинии, а в ту пору торчали одни лишь колья с натянутой на них колючей проволокой. Иногда случалось, что население «сот» видело перед своими «окнами» светло-розовую пелену, сплошную пелену дождя, подкрашенного кровью.
Как ни странно, во время обложных дождей «война сот» несколько стихала. Ясная погода, снег (за исключением русской зимы), даже туман — более благоприятная пора для войны, чем обложной дождь. Неужели воюющие стороны начинают медлить из-за древней устрашающей легенды о всемирном потопе? Или из-за отнюдь не нового лозунга: ДЕРЖИТЕ ПОРОХ СУХИМ? Как бы то ни было, во время длительных дождей заградительный огонь немного стихал и Требла садился за шахматы с одним вольноопределяющимся из тридцать четвертой южно-венгерской дивизии; они играли при свете свечей на ящике из-под снарядов (строго соблюдая правило Pièce touchée[436]). Вольноопределяющийся, которому Требла должен был помочь наладить починку телефонного кабеля, уже потерял в этой передряге (если не сказать бодяге) восемь солдат. Трое были убиты, пятерых раненых эвакуировали в тыл. Венгр с юга утверждал, что заградительный огонь напоминает чем-то весеннее кукование кукушки: после очередной «секвенции» можно примерно предсказать, когда начнется следующая. Но Требла запретил себе в этом «контексте» думать о куковании кукушки. Было уже начало апреля, дождь, заливавший пещеру, стал заметно теплей, и в воздухе запахло ранней весной — скоро дожди на время прекратились, и «война сот» словно бы озверела, перестала быть «ручной», только гранаты оставались ручными; альпийские стрелки спустились с верхнего «этажа» и начали бросать ручные гранаты по команде: двадцать один, двадцать два, двадцать три — бросок. Но мы их отбросили. И прежде всего пулеметами, которые буквально приняли последнее помазание: дула пулеметов, в последний раз смазанные ружейным маслом и торчавшие из нашей пещеры, разлетались вдребезги от выстрелов мортир 48-го артиллерийского подразделения; стреляли с позиции Янека, то есть из «кафе “Империал”». Да, да, для того чтобы отбить атаку альпийских стрелков с верхнего «этажа», австрийские снаряды уничтожали австрийские пулеметы… Мертвецы безмолвствовали (мертвецы-католики, которые так и не приняли последнего помазания), раненые орали, плакали и молились, а умирающие лежали тихо; возле них после перестрелки опять начинали резаться в «тарок». А потом, когда умирающие испускали дух, их трупы выбрасывали из «сот». Наверху, на скалах, выстрелы пришлепывали солдат и мулов к камням, наподобие переводных картинок или раздавленных мух, убитых хлопушками. В промежутках мы с молодым венгром из тридцать четвертой, который все время вспоминал кукование кукушки, продолжали играть в шахматы: заградительный огонь и кукование кукушки! Было что-то пасхальное в том апрельском воздухе, в том апреле, растерзанном войной. Потом полоса дождей и вовсе кончилась. И наступила пора ночных сражений; мы видели, как на Адриатическом побережье, подобно бенгальским огням, загорались ракеты: синие, красные, зеленые. Настоящий фейерверк в Пратере.
Это произошло однажды утром… Апрельским воскресным утром, наступившим после ночного сражения «сот», в котором участвовали и гаубицы и мортиры… Вдруг зазвучал тенор, такой прекрасный, такой волшебный, словно он принадлежал молодому Карузо — ландверовец из Южной Далмации обратил мое внимание на то, что «iurnata» — день — был воистину неаполитанский. Одинокий чистый дивный голос пел в перерыве между двумя боями (казалось, противники договорились о нем заранее), пел: «Che bella cosa ’nа iurnata a’ sole /Un’aria serena/ Dopo la tempesta /Un altro sole/ Più bell’ oiné /O sole mio/ Sta in front a te…»[437]
Через смотровую щель соседней «штольни» Требла увидел пять аистов, летевших на север, и подумал: неужели аистиный бог отвернулся от них? Неужели им больше негде вить гнезда, кроме как в ЭТОЙ Европе? Куда они летят? К вершине горы Хартмансвайлер? Но ведь там их разнесут в клочья. Непосредственная реакция Треблы на «О sole mio» и на полет аистиной стаи была следующая: он встал по стойке «смирно» перед командиром своих «сот», обер-лейтенантом горнострелковых частей из Каринтии по фамилии Коц, и сказал:
— Обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой дать мне порцию спагетти по-неаполитански с аистиным мясом. Здесь такого блюда нет? В таком случае покорнейше прошу отчислить меня, вольноопределяющегося ***, замещающего офицерскую должность, от вашей части. Привет, камрад Коц.
Та женщина снова отделилась от стены дома с фонарем на северной окраине Понтрезины, расстояние между нами уменьшилось почти до ста метров, и я наконец увидел своим дальнозорким глазом, что это была Ксана.
Предполагаемая меховая накидка оказалась Ксаниным полупальто из верблюжьей шерсти. Дорога, пробегавшая мимо «Дома василиска», была так скудно освещена, что Ксана наверняка не обнаружила темную фигуру, приближавшуюся к ней. К тому же, когда стоишь под фонарем, очень трудно различить что-нибудь в темноте. Следовало ли мне набрать в легкие как можно больше воздуха и заорать во всю глотку, крикнуть что было мочи?.. Крикнуть, как я крикнул тогда итальянцам, выбравшись из «соты» Сан-Мишеля? В тот день я пошел на чудовищный риск, а теперь не захотел идти. Не захотел именно сейчас, почти достигнув выхода из туннеля, ведь я еще не выбрался из него наружу, еще нет. Несомненно, если я крикну, Ксана узнает меня по голосу, двинется навстречу и войдет внутрь туннеля ужасов, туннеля-дороги через Сан-Джан. А что, если как раз тогда и начнется то, чего я боялся?
Не исключено, что позади вытянутой в длину, аккуратно сложенной кучи торфа или чего-то еще, кучи почти в рост человека, притаился снайпер. А может, и не один? Одержимый охотничьим азартом, он возьмет на мушку не только меня. Не дай бог Ксана станет «случайной жертвой». «ПОСТОРОННИМ ЛИЦАМ ВХОД В ТУННЕЛЬ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ. ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ».
Может, стоило рискнуть и пробежать сто метров, отделявших меня от Ксаны? Дорога, что вела к окраине городка, заметно поднималась; наверно, этот бег на спринтерскую дистанцию был бы величайшей глупостью в моей жизни, доказательством полного отсутствия инстинкта самосохранения. Поэтому я но тjропясь потопал в гору, так и не дав себе команду «сено-солома».
И пока я шагал, Сан-Джан и Сан-Мишель слились в моем сознании воедино. По-настоящему. Нет, не по-настоящему. ВОЕДИНО.
Гора круто падала вниз. Требла пропустил мимо ушей приказ командира, отданный отчаянно визгливым голосом, и вылез из пещеры.
Спускаясь с горы Мишель, он не увидел никакого Мишеля, иными словами, архангела Михаила; над соседней горой Габриэль не пролетел и Габриэль, иными словами, архангел Гавриил, хотя Гавриил был ангелом смерти по Апокалипсису. Увидеть летящего архангела над горой Монте-Кози он даже не мечтал.
— Amici, — рявкнул я что есть мочи, обращаясь к верхним «этажам-сотам». — Mangio solamente carne di cicogna con spaghetti alla Napoletana![438] Аистиное мясо со спагетти! Ничего другого я не ем. Понимаете, amici?
