Юрий Никитин - Князь Владимир
Самуил успокаивающе развел руки:
– Были неотложные дела, но все разрешилось. Где невеста?
– Она сейчас спустится. Но тебе нельзя поднимать покрывало…
– Знаю-знаю, – прервал Самуил нетерпеливо. – Потерплю, я уже знаю, что моя невеста красоты неслыханной.
Митрополит посмотрел через плечо болгарского царя. В глазах блеснула насмешка.
– А, ипаспист Вольдемар! Не лучше ли было во дворце, чем простым воином в горах?
Самуил оглянулся. Владимир подходил к ним с виноватой улыбкой, разводил смущенно руками. Он был без шлема, солнце блестело на выбритой голове, а черный клок волос на макушке ласково трепал ветер. На темном от солнца и ветра лице глаза блестели сдержанным интересом.
Самуил ощутил, как заколотилось сердце. Сдерживая возглас, он перевел дыхание, спросил как можно небрежнее:
– Ты знаешь этого воина?
– А кто при дворе его не знает! – засмеялся митрополит с презрением. – Он мог бы стать командующим армиями или флотом, ему доверили бы управлять провинциями, поболее Болгарии… прости, царь. Но этот дурень предпочел вернуться на родину! И что он получил?
– Говори, говори, – кивнул Самуил.
Но лицо митрополита внезапно изменилось. То ли выдал лихорадочный блеск в глазах царя, то ли ощутил в воздухе неладное, он умолк, поклонился, попятился назад, бормоча про срочные дела.
Но сзади уже раздались голоса. Двери распахнулись, и по ступеням начали сходить василики в парадных одеждах и юные греческие служанки, окружая редкий цветок – принцессу.
Она была легка и прекрасна, даже под прозрачной кисеей ее лицо выглядело совершенным. У Владимира дрогнуло сердце. Она была похожа в самом деле.
Самуил бросил грозный взгляд на митрополита, сказал с поклоном:
– Дорогая Анна! Я непременно хотел тебе показать и своего сердечного друга…
Он повернулся к Владимиру, но там уже стояли могучий Рогдай и еще более могучий Мальфред, а Владимир рядом с богатырями-великанами выглядел скромнее. Да и одеты оба были богаче и ярче.
Голос из-под кисеи был встревоженным:
– Великий царь! Из-за этого прервал мое одевание?
Самуил окинул ее пристальным взором:
– Но ты одета… Так почему не поприветствуешь своего друга, который больше года стерег дверь твоей спальни?
Среди василиков пронесся едва слышный стон. Лица на глазах теряли цвет, становились мертвенно-бледными. В глазах появился ужас. Самуил зло сопел, глаза налились кровью. Ему уже все было ясно. Но игру надо довести до конца.
Девушка повернула голову к Рогдаю, затем к Мальфреду, на миг ее темные глаза встретились с глазами Владимира. Он смотрел равнодушно, напустив усталый и безразличный вид.
– Да-да, – сказала она наконец небрежно, – приветствую… Но у моей двери стражи сменялись постоянно. Кто запомнит всех? Ты удивляешь меня, Самуил! Дочери ли базилевса помнить простого стража, одного из сотен?
– Но его помнит митрополит, а он во дворце бывал реже, – ответил Самуил резко. – И, как я вижу, вспомнили еще некоторые… Ну?
От резкого голоса ее плечи вздрогнули. Она наконец остановила взгляд на могучей фигуре Мальфреда:
– Да-да, припоминаю… Не лучше ли была служба во дворце?
Владимир отвернулся, пошел к своему коню. Гридень побежал навстречу, держа его в поводу. Сзади раздался отчаянный крик, разъяренные голоса. Владимир не оборачивался. Жаль молодую женщину, но у нее была возможность и выиграть. Получила бы многое. А кто хочет прожить без риска, проковыряется в помоях до старости, а помрет – и жаба за ним не кумкнет.
Лжепринцессу Анну, митрополита и всю свиту, не исключая и молоденьких служанок, привязали к огромному столбу на городской площади, обложили соломой и хворостом, а верховный волхв поднес пылающий факел.
Толпа болгар собралась немалая, выкрикивали проклятия и бросали в пламя щепки, даже платки. Оскорбление, которое базилевсы нанесли Самуилу, было нанесено всем им.
Крики заживо сжигаемых разносились далеко, Владимир слышал их, даже выехав из города. Сочувствия не было, только понимание. Сорвалось. Но могло бы и удаться.
Глава 40
Только чувство вины перед болгарами заставило его переломить мнение воевод и бояр насчет дани. Войдан, Стойгнев, даже мудрый Тавр не могли понять, как это не взять хотя бы обычного окупа с побежденных? Война всегда кормила войско, а тут еще победа в такой богатой и роскошной стране!
Владимир настоял на своем и, более того, вместе с болгарами повел свое огромное войско на империю. Как донесли разведчики, исполинскую армию возглавил сам император Василий. С ним лучшие полководцы империи!
Две армии сошлись 17 августа 986 года, если считать от рождения Христа, как считали болгары. Это случилось при Сардинике. Сражение было кровавым, но огромное войско империи не устояло перед дружным натиском славянских войск. Бегство началось, когда под ударами болгар пали первые когорты, а конное войско русичей опрокинуло фланг и погнало ромейские полки на своих же, которых император Василий держал для завершающего удара.
Разгром был страшным. Поля и долины были покрыты трупами, зеленая трава покраснела от крови. Войско империи было истреблено начисто, сам император Василий был спасен от плена лишь благодаря наемной пехоте армян. Те, окружив императора и погибая под стрелами конницы торков, сумели с ним подняться в горы и трудной горной тропой вывели в Македонию.
Остатки армии были рассеяны. Кому удалось уйти живым, вскоре попали в плен. Известие о разгроме императора вызвало оживление среди тех, кто мечтал о троне.
А тем временем мятежник Фока покорил римские области, овладел приморскими городами и крепостями, двинул могучий флот к столице, где под началом своего брата начал подтягивать к Константинополю конные и пехотные войска.
Владимир к этому времени уже распрощался с Самуилом, обнялся с его боярами, и его войско с богатой добычей и пленниками направилось обратно на Русь. Правда, большую часть полона продали евреям-рахдонитам, те выгодно сбудут на базарах Хорезма, но лучших ремесленников и мастеров Владимир вел на Русь. Им дел найдется выше головы. Сил на Руси с избытком, теперь она остро нуждается в красоте.
Уже из Киева внимательно следил через свои глаза и уши за волнениями в империи. Вскоре весь Восток и вся Малая Азия были в руках Варда Фоки и Склира. А болгары, одержав ряд блестящих побед, опустошали империю до самых Салоников. И естественно, от базилевсов пошли одно за другим посольства с просьбой забыть былые распри, чего не бывает, прислать войско уже на помощь империи или как-то помочь иначе в обмен на новые льготы Руси, ее людям или даже уступки каких-то земель…
Владимир ощутил лихорадочное возбуждение. Он не мог сидеть, вскакивал, бегал по комнате, едва не бросался на стены. Не пришла ли пора? Благодаря восстанию в империи можно ее взять даже раньше, чем рассчитывал!
В этой части терема стены были из плотно подогнанных бревен, здесь сапоги стучали по чисто выскобленному полу, не закрытому коврами, медвежьими шкурами. На стенах висели на вбитых между бревен крючьях щиты и топоры. На почетном месте блистал гигантский двуручный меч, рядом с ним были две секиры, тоже исполинские. Меч Рогволода и секиры его сыновей!
Владимир велел повесить их здесь, пусть Рогнеда думает, что это из уважения к ее отцу и братьям. Приятно забрать оружие врага и повесить в своем тереме! Еще лучше – гордую княжну взять силой и брать ее всегда, когда изволишь!
Сейчас он прошел мимо, не мазнув взглядом. Из дальней комнаты доносилось негромкое пение. Сквозь приотворенную дверь видно сенную девку, что пела тихонько и неспешно расчесывала длинные волосы полоцкой княжны. Ей самой нравилось пропускать сквозь пальцы шелковые тяжелые волосы, чистые, пахнущие цветами и травами.
Рогнеда хотела встать, Владимир остановил ее жестом. Девка застыла, глядя на него выпученными в ужасе глазами. Прошлым летом он с Войданом и Тавром повстречали ее на лестнице, и то ли жареное мясо с перцем, то ли голова уже трещала от умных споров о том, как обустроить Русь, но Владимир перегнул ее прямо через перила, так что почти висела над мощенным камнем двором, задрал подол, насытил плоть, а потом не отказались и Войдан с Тавром. Но эта дурочка не ликует, что ей оказал честь великий князь с двумя воеводами, дрожмя дрожит, губы трясутся, будто по ним бьют пальцем.
– Приветствую тебя, Рогнеда, – сказал он медленно.
Она встретилась с ним взглядом, остатки крови покинули ее бледные щеки. В глазах метнулся страх.
– И я тебя, великий князь и повелитель…
Владимир смотрел в упор. В груди стало горячо, ощутил, как разгорается уголек гнева.
– Тебе ничего не хочется мне сказать, Рогнеда?
Ее побелевшие губы дрогнули.
– О… чем?
– Ну, хотя бы о молодом боярине из Биармии, именуемой также землей Пермской.
