Юрий Никитин - Князь Владимир
Время шло, подготовка к венчанию шла полным ходом. Самуил дергался, не знал, как поступить, наконец, вспомнив смелые глаза русского князя, решился на отчаянный шаг.
Владимир встревожился, когда поздно ночью всполошилась стража, загремело оружие. Затем при свете факелов увидел группу вооруженных воинов, что шли к его шатру. В середине вели высокого человека с непокрытой головой, за спиной у того был легкий плащ.
Владимир вышел навстречу:
– Самуил? Случилось что?
Глаза Самуила были замученные.
– Князь, у меня к тебе необычная просьба… Ты не мог бы приехать ко мне в гости? Это всего сутки верхами!
Владимир ощутил недосказанное, мановением руки отпустил стражей, пригласил в шатер:
– Заходи. Здесь не твой дворец, но поговорить можно.
Оказавшись внутри, Самуил оглянулся по сторонам, сказал шепотом:
– Послезавтра венчание! А я все никак не могу ничего придумать. Как посмотреть эти родинки?
– Не представляю, – признался Владимир.
– Я хотел подослать свою верную няньку, – признался Самуил, – чтобы она посмотрела при купании. Но проклятые ромеи моих слуг не подпускают и близко!
– Это подозрительно.
– Да, но еще не доказательство.
– Ты прав. Я тоже не люблю, когда чужие видят, как я ковыряюсь в носу или чешусь, перекосив рожу… На людях мы должны быть гордыми и надменными.
Оба невесело засмеялись. Самуил сказал:
– Да уж, почтение пропадет, ежели увидят нас с глупыми рожами. Что позволено простым людям, того не хотят видеть в нас. Может, потому чертовы греки и не допускают в свои покои…
Заснули только под утро, так ничего и не придумав. Сувор приготовил каву, разбудил обоих. Самуил пил быстро и невнимательно, глаза его блуждали поверх голов.
Когда им подвели коней, послышался топот копыт. Примчался на взмыленном коне Добрянко. Завидев князя, улыбнулся хищно, в глазах хитрое веселье. Владимир сказал Самуилу дрогнувшим голосом:
– Погодь малость…
Самуил сказал умоляюще:
– Владимир, ты мне дороже брата! Умоляю, поскачем. Сейчас решается, жить мне или умереть в позоре.
Владимир выхватил из руки Добрянко свернутый в трубочку лист. Тот был так густо переплетен шелковыми шнурами и запечатан хитроумными печатями, что почти не оставалось свободного места. Владимир принялся было ломать трясущимися пальцами печати, но опомнился, протянул Самуилу:
– Взгляни!
Тот с недоумением принял свиток. От него еще исходил тонкий дразнящий запах. Повертел в руке, догадался:
– Это… от нее?
– Да, – прошептал Владимир. Губы прыгали, будто готовился заплакать. – От нее самой…
Самуил некоторое время смотрел в сияющее лицо русского князя. Отвел взор, голос был невеселый:
– Даже если бы мне прислали настоящую Анну, я бы отдал ее тебе… Я же вижу, как ты ее любишь. Счастливый!
– Я? – переспросил Владимир. – По-моему, счастливы те, кого любят.
Самуил покачал головой:
– Ошибаешься. Любить могут и ничтожного человека. У вас тоже говорят: любовь зла – полюбишь и козла. А вот тот, кто любит, он богаче… Богат не тот, кто берет, а кто дает. Любящий – дает! Благовония могут обманывать, но это, если не обманывают мои глаза, в самом деле печати императорского дома… Только странные… Ах да, это же не государственные печати, а личная печать сестры императоров…
Владимир повернул коня:
– Войдан, Тавр! Останьтесь за меня. Я с Самуилом в его столицу. Со мной пойдет только малая дружина в дюжину человек.
Войдан начал отдавать распоряжения, а Владимир, не слезая с седла, сломал все печати. Самуил завистливо следил, как на лице русского князя менялись десятки выражений от удивления до безмерного облегчения. Поколебавшись, Владимир протянул грамоту Самуилу:
– Ты мой брат… по доле. Потому прочти. Но – пусть останется только в твоем сердце!
Самуил отстранил грамоту:
– Ты мой брат, я верю твоему слову. Сам скажи, что там.
– Самуил, она пишет, чтобы я не тревожился из-за слухов. Мол, ее отдают за болгарского царя Самуила… Она сейчас в далеком летнем дворце на малом островке в Эгейском море. Когда лето кончится и наступят холода, она вернется в Царьград. Ну а остальное… остальное личное…
Самуил кивнул, потянулся к Владимиру, крепко обнял:
– Прости за сомнение. Теперь я знаю. Прости, мне надо возвращаться.
Владимир ухватил его коня за повод:
– Тпру… Я еду с тобой. Войдан, дружина готова? Ладно, пусть догоняют. Поехали, Самуил. У меня есть еще одна мысль.
Кони галопом сорвались с места. Владимир спрятал грамоту за пазуху, лицо его, оставаясь счастливым, обрело черты жестокости.
– Что за мысль? – спросил Самуил на скаку.
– Да очень просто! – крикнул Владимир. Ветер трепал плащ за плечами, тот хлопал, как пастух кнутом. – Я служил во дворце больше года! Ипаспистом! А ипаспистов все базилевсы знают в лицо, знают их имена. Так же нас всех знала и семья базилевсов. Мы сопровождали каждый их шаг, ходили с ними на ипподромы и в бани, плавали по заливу, брали на руки и переносили по сходням на их корабль… Словом, меня узнает в лицо любой член семьи!
Самуил долго скакал молча. Лишь на повороте, встретившись с Владимиром взглядом, хмыкнул громко:
– И базилевс тебя не удавил? У тебя ж все на лице написано!
– Спасибо! – крикнул Владимир в ответ.
– За что?
– Да говорят: «хитрый», «хитрый»… Я тоже начал думать, что я хитрый и скрытный.
Сзади послышался грозный топот. Их настигала на легких конях отборная дружина. Самуил оглянулся, бросил невесело:
– Даже самые хитрые из нас… в каких-то делах глупцы редкостные. На одну и ту же наживку попадаемся из года в год, из века в век. Со дня сотворения мира!
Владимир покосился на темное от тяжких дум лицо болгарского царя. Подумал с облегчением, что его, как говорят христиане, чаша сия миновала. Он-то не попадется. У него совсем-совсем другое…
Двор Самуила был великолепен. Владимир с легкой завистью подумал: что значит начать раньше! Столетие с небольшим малая орда конных болгар, теснимая врагами, пришла на эти земли. Как водится, покорили и поработили, а сами стали строить государство. Но, как водится тоже, вскоре от покорителей не осталось даже имен. Только название Болгарского царства уцелело. Но беспокойная кровь кочевников, даже если ее осталось по капле на ведро славянской крови, сказывается до сих пор. Та же гордость, верность слову, неприятие торгашества и бесчестия ромеев и хазар…
Их встретили настороженно: конный отряд русов вторгался прямо во двор дворца болгарских царей, но Самуил бросил резкое слово, и коней дружинников взяли под уздцы с почтением.
На мраморных ступенях, блистающих под солнцем, появились взволнованные чиновники Константинополя, бояре Самуила. Растолкав их, вперед выдвинулся василик. Чело его было нахмурено.
– Великий царь, – сказал он с укором, – негоже так внезапно покидать двор! Венчание состоится через час, все уже в сборе!
– А где невеста? – бросил Самуил.
– Во внутренних покоях, – ответил василик настороженно. – Как и надлежит быть. Ее там обряжают, дают последние наставления. С нею митрополит…
– Я бы хотел переговорить с нею, – сказал Самуил.
Василик покачал головой, в голосе был снисходительный укор:
– Я понимаю твое нетерпение, великий царь… Но фату с лица невесты ты волен поднять только после того, как вас объявят мужем и женой.
За спиной Самуила послышался ехидный смешок. Самуил раздраженно покосился на князя русов. Тот по дороге иронизировал над церковными обычаями христиан, в пример ставил русские да славянские. Даже у трех племен славянских были три способа женитьбы: умыкание – по-древлянски, побег по взаимному согласию – по-тиверски, брак с согласия родителей – по-полянски. Но во всех трех случаях все было проще и естественнее…
– Ладно, – решил Самуил, – мне не понадобится поднимать ей фату. А несколько слов я могу сказать в присутствии митрополита и всех прибывших с нею гостей.
Василик пожал плечами:
– Если царь так настаивает… Я спрошу, может ли невеста уделить минутку времени. Ведь его всегда не хватает, особенно перед таким важным событием…
Самуил крикнул ему вдогонку:
– Пусть найдет эту минутку! Не забывайте, здесь вы уже в Болгарии. И после венчания она станет моей женой, которая да покорится мужу!
В его словах прозвучало грозное предостережение. Василик втянул голову в плечи и быстро исчез за дверьми. Самуил повернулся к князю русов, но тот, пряча лицо, умышленно затерялся среди своих дружинников, даже плащ свой сбросил, выглядел как остальные его дружинники.
Вместе с василиком вышел митрополит. Вид у него был разгневанный.
– Сын мой, недостойно поступаешь! Недостойно! У твоей невесты едва сердце не разорвалось от страха за тебя, когда ты исчез так внезапно. Да и мы не знали, что думать…
