Виктор Поротников - Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии
В отличие от Суздаля и Владимира в Переяславле-Залесском не было детинца, а здешние княжеские хоромы были обнесены обычным частоколом, как и соседние боярские усадьбы.
* * *Призрачные сумерки, пропитанные теплым дыханием юго-западного ветра, окутали Переяславль-Залесский, словно покрывалом.
Отрывок из псалома Давида неотвязно вертелся у Тереха в голове: «Дни человека, как трава. Как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер — и нет его…»
Даже идя на свидание с Беляной, Терех не мог побороть в себе эти мысли.
Как обычно, Терех вызвал Беляну свистом, подойдя ко княжескому терему с заднего крыльца, где имелась дверь в помещения слуг. Беляна выбежала к нему в длинном льняном платье, в наброшенной на плечи овчинной шубейке, голова ее была покрыта белым платом, поверх которого шло широкое очелье из плотной узорной ткани. Завернув за угол, они первым делом обнялись и поцеловались в уста.
Покуда Беляна щебетала, делясь со своим возлюбленным последними теремными новостями, Терех взирал на нее с какой-то задумчивой пристальностью, словно собирался сказать ей что-то важное, но не решался. Лицо и глаза Беляны вдруг показались Тереху удивительно прекрасными. Ее голос пробудил в его душе чувство сладостного умиления.
Пребывая в рассеянном состоянии, Терех не сразу расслышал прозвучавший вопрос Беляны, поэтому ей пришлось повторить его снова.
— Милый, о чем ты задумался? — Беляна взяла Тереха за руку. — Ты слышишь меня?
— Я пришел попрощаться с тобой, лада моя, — выдавил из себя Терех. — Возможно, нам не суждено больше увидеться. Сегодня ночью дружина Ярополка пойдет на вылазку из города, чтобы сжечь осадные машины татар. — Терех тягостно вздохнул. — Вот такие дела, милая.
— Все обойдется, Терех, — ласково проговорила Беляна. — Я буду молиться за тебя. Мои молитвы сберегут тебя от стрел и сабель татарских.
От этих слов Беляны, от прикосновения ее нежных пальцев на сердце у Тереха стало легко и спокойно. Терзающий его страх куда-то отступил, рассеялся, как дым на ветру.
Внезапно кто-то из служанок, выглянув из дверей на улицу, позвала Беляну обратно в терем, где ее ожидала какая-то работа.
Торопливо поцеловав Тереха, Беляна вырвалась из его объятий и убежала.
С поднятой головой и затуманенными глазами шел Терех по липкому снегу вдоль высокого частокола, размышляя о себе и о Беляне, о той беде, которая свела их вместе и которая может разлучить их навсегда.
* * *Понимая, что не многочисленность татар грозит гибелью Переяславлю, а осадные машины, которые могут разрушить городскую стену сразу в нескольких местах, княжич Ярополк отважился повести своих дружинников на эту ночную вылазку.
Три сотни храбрецов во главе с Ярополком ушли во мрак февральской ночи, чтобы по льду реки Трубеж неприметно подобраться к Батыеву стану.
Сулирад, проводивший Тереха и Якова на это опасное дело, взобрался на крепостную башню, откуда открывался вид на заснеженные луга, придавленные тьмою и низкими облаками, и на далекие костры татарских становищ. Терзаемый беспокойством, Сулирад напрягал слух и зрение, переходя от бойницы к бойнице. Затея княжича Ярополка казалась ему полнейшим безумием, ведь если татары окружат его отряд, то никому из русичей уже не вернуться обратно в Переяславль.
Сулирад не знал, сколько времени он провел на башне, изводясь в томительном ожидании.
Наконец, густую тьму ночи разорвали всполохи рыжего пламени, взметнувшиеся высоко вверх. Это загорелись камнеметы и осадные башни татар. В Батыевом стане поднялся шум: сиплые звуки татарских дудок сливались со ржанием испуганных коней, криками воинов и лязгом оружия. По блеску мелькающих клинков можно было понять, что возле пылающих осадных машин кипит яростная сеча.
Трясясь в нервном ознобе, Сулирад выбежал из башни на крепостную стену, размахивая руками, не в силах сдержать рвущуюся из него бурную радость. Толпившиеся на стене ратники и женщины с детьми косились на Сулирада, как на помешанного.
Из трехсот дружинников, уходивших на вылазку к Батыеву стану, назад в город вернулось меньше тридцати. Тереха среди них не оказалось. Яков вернулся, весь забрызганный кровью, с двумя татарскими саблями в руках, его меч сломался в битве.
Израненного Ярополка его соратники принесли в терем на руках.
Бледная как полотно, Анна Глебовна бегом спустилась в гридницу из своих верхних покоев.
Ярополк лежал на столе, его кольчуга была в крови, пробитая в нескольких местах вражескими копьями. Боярин Миловат, осторожно снявший шлем с головы княжича, с печальным видом отступил в сторону при виде Анны Глебовны в длинном лиловом одеянии и с непокрытой головой.
Любопытные челядинки толпились у дальних дверей, ведущих из гридницы в поварню.
Увидев над собой испуганное лицо матери с трясущимися от сдерживаемых рыданий губами, Ярополк чуть заметно улыбнулся ей и произнес чуть слышно:
— Матушка, смерти нет…
В следующий миг дыхание оставило его.
Глава четвертая
Скорбные вести
Снится князю Георгию сон, будто пришел он в гости к боярину Дорогомилу, юная жена которого сажает его за стол, яствами угощает. Ставит Славомира перед гостем чашу серебряную и наклоняет над ней пузатую ендову, из которой не мед хмельной льется, а сыплются потоком монеты золотые.
Дивится князь Георгий и спрашивает у Славомиры, мол, что все это означает. А Славомира отвечает ему с улыбкой, мол, такая ее благодарность князю Георгию за то, что сосватал он ей доброго мужа.
Князь Георгий высыпает монеты из чаши на стол и говорит Славомире, что, мол, злато златом, но хмельное питье оно все же заменить не может. Так что пусть красавица хозяйка поднесет ему вина или браги, как полагается по обычаю.
Поднимает князь Георгий глаза и видит, что Славомира исчезла, вместо нее перед ним стоит его супруга Агафья с той же ендовой в руках, которая почти до краев наполнена кровью.
«Жажда тебя замучила, муженек, — с кривой ухмылкой произнесла Агафья. — Что ж, испей из рук моих, промочи горло. Ныне во Владимире такого питья вдоволь!»
Князь Георгий затрясся, как в лихорадке, отпрянув прочь.
В следующий миг у него над ухом прозвучал голос гридничего Жирослава:
— Проснись, княже. Гонец к тебе прибыл!
Откинув с себя одеяло из беличьих шкурок, князь Георгий сел на постели и заспанными глазами взглянул на Жирослава.
— Что за гонец? Откуда? — сиплым после сна голосом спросил он.
— Из града Владимира, княже, — ответил Жирослав. — Позвать?
— Зови, конечно! — Князь Георгий поспешно вскочил и стал облачаться в свою роскошную пурпурную свитку. — Зови скорее!
Жирослав торопливо удалился, нагнув голову в низком дверном проеме. Было слышно со двора, как он зовет кого-то.
Причесывая свои длинные растрепанные волосы, князь Георгий уселся на грубо сколоченный стул в красном углу под образами. Вскочил, чтобы задернуть занавеску возле ложа, снова сел на стул, оправляя на себе плотно облегающее его фигуру одеяние с золоченым оплечьем и длинными рукавами.
За дверью прозвучали голоса, затем в избу вошли три человека. Первым шел гонец, за ним гридничий Жирослав и воевода Дорогомил.
Посланец, сняв шапку, отвесил великому князю низкий поклон. У него было усталое лицо и красные от недосыпания глаза. На подбородке виднелся свежий багровый шрам.
— Здрав будь, великий князь! — распрямляя спину, произнес гонец.
— Здравствуй, друже! — сказал князь Георгий, впившись в гонца глазами. — Я знаю тебя. Ты из дружины моего сына Всеволода. И зовут тебя Хабал.
— Вообще-то меня родители Яном нарекли, княже, — пробормотал посланец, комкая шапку в руках. — Хабал — это прозвище.
— Молви, с чем приехал, Ян Хабал, — приосанившись, сказал Георгий Всеволодович.
На осунувшееся бородатое лицо гонца набежала печальная тень. Сделав усилие, он негромко проговорил:
— Скорбные вести я привез тебе, княже.
Князь Георгий взирал на него с каменным лицом, нервно сжимая пальцами костяной гребень. Присевшие на скамью у стены Жирослав и Дорогомил обеспокоенно переглянулись.
— Неделю тому назад мунгалы взяли град Владимир приступом, перебив множество наших ратников и прочего люда, — угрюмо продолжил Хабал. — Два дня шла сеча с нехристями на улицах столицы. Петр Ослядюкович пал в битве и все прочие воеводы иже с ним. Сыновья твои, княже, тоже смертную чашу испили. Супруга твоя Агафья с младшими детьми, со снохами и внуками задохнулись от дыма в Успенском соборе, подожженном мунгалами. Там же нашел свою смерть и владыка Митрофан.
На каменном лице Георгия Всеволодовича разлилась мертвенная бледность. Он глядел на гонца не мигая, потрясенный услышанным до глубины души. Гребень выпал из его руки на пол.
