От Руси к России - Александр Петрович Торопцев
Его положили на горящие угли, запах паленого, но еще очень живого тела ударил в ноздри толпе. Она смущенно засопела, Разин услышал это и опять промолчал. Его перевернули на живот. Сопение толпы стало громче. Степан молчал.
Ну надо же, какой терпеливый! Хоть и атаман. Потому-то и терпеливый, что атаман. Степан не слышал эти комментарии толпы, но чувствовал их, и его выступление продолжалось с прежним блеском.
Палач взял раскаленный докрасна металлический прут из костра, показал его толпе. Она вздохнула не без робости. Палач взял другой прут – этот раскалился добела. По подпаленному с обеих сторон телу «выступающего» было проведено несколько раз белым шипящим прутом, пока он не покраснел. Люди лишь удивленно качали головами: такого молчуна они еще не видели на лобном месте!
Видимо, и сам палач слегка удивился: что за человек! Стараешься, стараешься, выдумываешь разные пытки, а он даже не пикнет. Может быть, он уже того, на тот свет отправился? Нет, глаза жизнью горят, грудь могуче колышется.
Опытный палач дал передохнуть Степану, взялся за Фролку. Тот – не успели его пару разочков стегануть кнутом – закричал так, будто это не разбойник, а какая-то избалованная принцесса уколола пальчик колючкой.
Степан так ему сказал: «Ты что визжишь, как баба, иглою уколотая?! Люди же смотрят. Терпи. Мы со славой жили, со славой и умереть должны!». Он уже смирился со всем, потому и терпел, а толпа ему хорошо ассистировала.
Но Фролке умирать еще не хотелось. Не нужна ему была никакая слава. Он пожить мечтал! Пусть вообще без славы – только бы пожить, просто – пожить. И кричал он, и визжал, как поросенок, и в этом визге было такое огромное желание жить, просто жить, что у некоторых зрителей выступили слезы на глазах. Так иногда ветер безмолвный шалит, никчемную слезу из глаз выбивает. Так голос Фролки разжалобил людей.
Палач, очень обстоятельный человек, вспомнил о Степане, повелел помощникам побрить его буйну голову. Атаману понравилась эта процедура, он сказал шутя: «Так ученых людей в попы постригают. И нас, брат, постригли!».
Зачем он говорил эти бодрые слова? Брату хотел помочь осилить пытку? Себя показать? Голос его был равнодушным к смерти. Так не ведут себя живые существа. Все они чувствуют дыхание смерти, все – каждое существо по-своему – реагируют на приближение смерти. Даже у молчаливого барана, которого ведут под нож, глаза быстро грустнеют, ноги слабеют. Даже хмурые коровы чуют беду – смерть, еще только приближающуюся к воротам коровника! – и начинают они тревожно помыкивать, мычать, то ли прощаясь, то ли сострадая, то ли что-то вспоминая, неравнодушное.
Степан Разин был равнодушен.
Его посадили на скамью, над которой высился сосуд с холодной водой и началась «китайская пытка». Капля за каплей с интервалом в две-три секунды слетали в одну точку лысой головы Степана. Он молчал. «Китайскую пытку» применяли в Поднебесной со времен учителя Конфуция. За две с лишним тысячи лет не было ни одного случая, чтобы кто-то выдержал эту пытку. Кому-то хватало двадцати-тридцати капель, и начинал он говорить, причитать. Кто-то сопротивлялся пять минут, кто-то – двадцать. Иной раз и час, а то и полтора держались люди, терпели.
Степан будто бы не реагировал на капли! Он молча смотрел на людей, они с тревогой смотрели на него. Палач понял, что Разина капли не расшевелят, и повелел с тоски бить его палками по ногам. Степан молчал.
Показательное выступление закончилось.
Через день, 6 июня 1671 года, Степана и Фролку Разиных вывели на лобное место. Был зачитан длинный список преступлений осужденных, а затем и приговор. Степан, выслушав приговор, повернулся к церкви, осенил себя крестным знамением, затем чинно так, степенно поклонился на четыре стороны и сказал людям: «Простите!».
Некоторые его простили сразу же. Кто-то не прощает ему злодеяний по сей день и не простит никогда. Палач, не вникая в подобные рассуждения, повелел помощникам положить приговоренного между двух досок, затем отрубил Степану Разину правую руку по локоть, а левую ногу по колено. Атаман и на это внешне никак не отреагировал. Зато взбесился вдруг Фролка, еще мечтавший пожить, крикнул: «Я знаю государево дело и слово!».
«Молчи, собака!» – грозно рыкнул Разин, но палач не стал дожидаться перебранки двух братьев и отрубил Степану Разину голову, теперь уже безопасную для всех.
Фролку на лобное место не отправили. По закону его обязаны были выслушать, проверить истину его слов, а уж потом решать – стоили ли его «государево дело и слово» жизни, пусть даже очень простой.
Фролка рассказал слугам Алексея Михайловича о каком-то кладе, якобы очень большом и ценном. О богатствах Степана Разина знали многие, но никто, даже брат его, не знал о том, где упрятаны сокровища атамана. Несколько раз искали клад по наводке Фролки, но неудачно. Брат Степана Разина нервничал, искренне удивлялся: куда подевался клад? – и мечтал о жизни. Царь сжалился над ним, заменил смертный приговор пожизненным заключением, еще целых пять лет Фролка просто жил.
Последние годы Алексея Михайловича
В напряженнейший момент своей жизни, когда, с одной стороны, усложнились внешнеполитические дела Русского государства, с другой стороны, рассширялось восстание Степана Разина на юге, когда экономическое состояние державы было плачевным, и никто из монархов Европы даже не обещал помочь русскому царю, у Алексея Михайловича стряслась беда великая – семейная. 2 марта после родов умерла царица Мария Ильинична. Алексей Михайлович не успел оплакать любимую супругу, как через два дня умерла новорожденная дочь. А еще через три месяца скончался царевич Симеон. А еще через несколько месяцев – царевич Алексей. Судьба нещадно била русского царя, Тишайшего. Многие люди после таких ударов резко менялись. Алексей Михайлович остался самим собой.
В это время он сблизился с Артамоном Сергеевичем Матвеевым, человеком эрудированным, любившем книгу, понимавшим искусство. Артамон Матвеев был начальником Посольского приказа, он сделал это по сути своей административное учреждение научным центром. Здесь переводились иностранные и писались русские книги. Женатый на шотландке, Артамон Сергеевич первым на Руси осознал превосходство над русскими многих иностранных обычаев, и, главное, он понял великую пользу просвещения и образования для русского народа, заметно отставшего в этом отношении от европейских государств.
Подобные же мысли пришли в голову и самому царю в те годы, когда русское войско, возглавляемое им, завоевывало польские и литовские города. Именно поэтому произошло столь тесное сближение боярина прогрессивных (а в некотором смысле революционных) взглядов и русского царя, уже готового к культурному переустройству державы.
Резкие перемены во дворце и в Москве начались с женитьбы Алексея Михайловича на Наталье Кирилловне Нарышкиной. Об
