Ассирийский мушаркишу - Александр Васильевич Чернобровкин
Я оставил коня со спутанными ногами пастись на лужайке в лесу на южном склоне холма и дальше пошел пешком. Здесь был отрог, возле противоположного, северного склона которого часто паслись газели. Там почва зимой лучше насыщалась влагой и летом не так сильно выгорала трава, как на южном. Стараясь двигаться бесшумно, я вышел к опушке. В долине метрах в ста пятидесяти от меня паслось стадо из двух десятков молодых самцов горной газели. Я опять углубился в лес и прошел дальше, чтобы выйти к цели на меньшую дистанцию. Со второй точки она была метров сто. Ветер был юго-западный, в мою сторону. Животные не услышали меня и не учуяли, продолжая щипать траву, держась носом против ветра. То одна газель, то другая вскидывала голову, прислушивалась, после чего возобновляла трапезу. Мне показалось, что делают это по очереди, причем не сговариваясь. Я выбрал ближнего самца, который был полубоком ко мне. Вот и он вскинул голову, оценил ситуацию, не заметил ничего настораживающего и опустил голову к траве. В этот момент я и выстрелил. Самец услышал шлепок тетивы по краге, насторожился, но понял, что произошло, только после того, как стрела вонзилась в цель — правый бок позади передней лопатки. Он подпрыгнул, приземлившись на подогнувшиеся передние ноги, выпрямился и рванул вперед, получив вторую стрелу в бедро правой задней ноги под углом. Газель сделала несколько прыжков, подволакивая эту ногу, после чего завалилась на левый бок.
Когда я подошел, молодой самец еще дышал сипло. Схватив за один из выгнутых рогов, как бы свитых, я запрокинул голову и перерезал шею, покрытую спереди белой шерстью, а по бокам светло-коричневой. Животное дернулось и сразу затихло. После чего я выдернул обе стрелы, не пострадавшие, только испачканные кровью, вытер их пучками сухой травы, спрятал в колчан. Дома промою и положу сушиться между распорками, чтобы не согнулись. Разрезая шкуру в задней части живота, заметил, как блохи перебираются к верхушкам волосин, готовясь к переезду на другое животное. Я вытащил кишки, выкинул их. Незачем везти в город лишний груз. Кабанчика уже нет. Зарезали с началом холодов. Кур тоже не имеем. Ашму порывалась завести, чтобы было, как у родителей, но я запретил. Курочка по зернышку клюет, а к вечеру весь двор в говне. Взяв убитое и не полностью выпотрошенное животное за задние ноги у раздвоенных копыт, поволок по земле к лесу на склоне холма. Там перекинул веревку через высокую ветку, один конец привязал сразу ко всем четырем ногам и поднял всю тушу вверх, чтобы шакалы или гиены не смогли допрыгнуть. К кишкам, громко каркая, уже слеталось воронье. Значит, скоро подтянутся и четвероногие падальщики.
Когда я приехал на коне, возле дерева, на котором висела подстреленная газель, вертелась полосатая гиена. В отличие от пятнистых, эти ведут одиночный образ жизни. Допрыгнуть не смогла, поэтому слизывала накапавшую кровь. Услышав топот подкованных копыт по камням, гиена отбежала метров на двадцать и остановилась, наблюдая за мной. Даже на таком расстоянии я и конь улавливали паскудную вонь ее. Буцефал нервничал. Я привязал его под деревом так, чтобы опустить тушу на спину позади седла, где я и закрепил, связав пару передних ног и пару задних под брюхом жеребца. Гиена все это время пялилась на меня, издавая тихие звуки, похожие на скуление от обиды и огорчения. Такое впечатление, что это она добыла газель, а я отобрал.
Домой скакали не спеша. Солнце уже высоко, пригревает хорошо. Во впадине, где находится Халеб, ветер был слабее и сильно пахло весной, хотя до нее еще далеко. Впрочем, в этих краях январь прошел — зима закончилась. Заехав в город, я сделал остановки возле мастерских кожевника и резчика по кости. Первому продал шкуру газели, второму — ее рога, договорившись, что Какия принесет и то, и другое и заберет деньги.
Газель повесили во дворе за задние ноги на специальном крюке. Какия снял с нее шкуру, выколотил рога из черепа. Тушу порезали на части. Два задних окорока и ребра отправились в коптильню, достроенную в углу возле кухни. Использую дубовые опилки и стружку, закупая их у плотников и столяров. Делаю мясо горячего копчения. Здесь это пока в диковинку, но тесть уже построил такую же коптильню. Ему очень понравилось мясо с запахом дыма. Ливер и вырезку и еще несколько лучших кусков оставили для себя.
Остальное Ашму складывает в большую корзину и уходит вместе с Какией, который несет еще и рога и шкуру. Сперва они пойдут в «хеттский» квартал, где обменяют мясо на нужные нам продукты, а потом раб один пойдет к кожевнику и резчику по кости. Обратно жена возвращается с корзиной, наполненной оливковым маслом в кувшинчике, мешочками с мукой, горохом, связкой вяленой рыбы, на которую подсела, забеременев, большим пучком овечьей шерсти, которую обработает вместе с рабыней, и свежими яблоками. Последние от ее родителей. Их укладывают в кладовых на полки, покрытые соломой, и в холодное время года едят потихоньку. Какия вернулся с четырьмя шиклу. Ближайшую неделю или даже две можно не напрягаться, но я отправлюсь на охоту раньше, потому что дома скучно сидеть.
15
В феврале начало быстро теплеть. Зерновые сразу пошли в рост. Вскоре зацвел горький миндаль на холмах, а потом и плодовые деревья в садах. Здесь никто не ждал паводка, не готовился к нему. После Гуабы это казалось мне непривычным, будто из жизни выпало что-то очень важное.
В начале апреля я собрал урожай пшеницы. Получилось почти по одиннадцать центнеров с гектара, а на соседних полях вышло по семь-восемь ячменя. Вот тут-то и закончились язвительные шуточки по поводу моих сельскохозяйственных экспериментов. Я договорился со сборщиком налогов, чтобы посчитал мне хороший урожай зерновых в этих краях — семнадцать курру с каждого буру. Это немногим более восьми центнеров с гектара. Остальное прошло мимо казны. Я заполнил до отказа зерновую яму во дворе своего дома, сеновал забил пшеничной соломой, а все остальное продал. Цены сильно подросли
