На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
– Дайте корм лошадям и режьте баранов, – распорядился Албасты.
Махмуд упал перед ним на колени и заплакал, глотая слёзы. А когда разбойники вошли в овчарню, он ухватился за ноги Албасты и уже ничего не говорил, только тяжело дышал.
– Ты вспомни, как я и мой отец помогали тебе, когда тебе было плохо? – прохрипел он сорванным от волнения голосом. – Мы кормили тебя и твоих сабарманов. Так почему ты хочешь отплатить нам чёрной неблагодарностью?
Албасты нагнулся, схватил Махмуда за ворот азяма (верхний кафтан халатного покроя, крытый овчинный тулуп), встряхнул, словно приводя в чувство. Продолжая держать его за ворот, он сказал сквозь зубы:
– Ты напомнил мне то, о чём я поклялся не вспоминать никогда, ишак безмозглый! А потому…
Он выхватил из ножен саблю и одним резким взмахом отрубил Махмуду голову.
– Воины! – крикнул он своим разбойникам. – Убейте здесь всех! Никого не оставьте живыми в этом проклятом доме.
* * *
До Сеитовой слободы Нага добирался в напряжённой тишине предрассветного часа. К дому Махмуда он подкрался задворками с необъяснимой тревогой на душе. Прежде чем подойти к закрытым воротам, он долго наблюдал за ними со стороны, держа коня за уздечку.
Светало. Дом Махмуда безмолвствовал. Либо все ещё спали, либо ни одной живой души не ожидало в нём Нагу. Он прислушался, ловя знакомые звуки конюшни. Ничего. Мёртвая тишина. Может быть, и правда он единственное живое существо здесь, здесь, где недавно Махмуд угощал его вином и опиумом, где жарилась баранина для него. Ах, как мало он ел тогда вкусного, ароматно пахнущего мяса! Не хотел? Наверное, нет, раз отказывался от обильного угощения…
Но если дом молчит, зачем же он опасается в него войти? Его заметят жители слободы, едва рассветёт.
Для нескольких последних шагов приходилось собирать все силы. Подойдя к калитке, Нага приоткрыл её и заглянул во двор. На снегу у колодца вповалку валялись трупы.
Он с трудом не поддался панике и вдруг возникшему желанию немедленно бежать подальше от мёртвого дома. Собрав в кулак всё своё мужество, он осмотрелся и стал соображать. Если бы хоть кто-то из тех, кто учинил здесь кровавую резню, всё ещё оставался в доме, то уже давно показался бы во дворе. Значит, сделав своё дело, напавшие на дом разбойники ушли. Но они могут вернуться. Скоро ли?
Он рискнул пройтись и осмотреться. В первом же трупе Нага узнал Махмуда, рядом валялась его отрубленная голова. Видно, и опомниться не успел. Старик Юрис лежал на лестнице террасы с рассечённой головой.
Нашёл он и жену Махмуда Гульнару. Она лежала у входа в конюшню, возле столба. Не добежала до коня, лежит на спине. Сама так упала или перевернули? Глаза женщины раскрыты. Нага отвернулся, почувствовав приступ жалости к этой, в общем-то хорошей при жизни женщине.
Прятаться как в доме, так и на подворье было опасно. Те, кто устроил резню, могли вернуться в любой момент. Могли прийти жители слободы, чтобы похоронить убитых, а заодно и пошарить на осиротевшем подворье. Нет, нет… Нага зашёл в конюшню и обомлел. В тёмном углу стоял красавец конь Махмуда – Араб. Видно, разбойники очень торопились, если не взяли скакуна. А может, его не тронули по какой-то другой причине?
Нага завёл в конюшню и своего коня, привязав рядом с Арабом, кинул в кормушку пару охапок сена. Он огляделся вокруг, и сердце его замерло – он увидел ход на чердак. В одно мгновение в выветренной от опия голове родился план. Он взберётся на чердак и до вечера будет спать там, зарывшись в сено. Спать, спать! Даже есть так не хотелось, как спать. Пусть даже в холоде. А когда стемнеет…
Невероятных усилий стоило Наге влезть на кормушку, а оттуда из стойла, сквозь пролом в потолке, выбраться на чердак. Он сделал это, подтянувшись на руках, едва не зубами цепляясь за доски. Под камышовой крышей конюшни копной лежало сено. Нага зарылся в него с головой. Едва измученное тело ощутило покой, сон сморил его тут же.
Проснулся он, когда ночь окутала землю. Нага спустился с чердака и вывел коней во двор. Он направился к дому, попутно пнув обезглавленный труп Махмуда. «Вот она, вся наша жизнь, – с тоской подумал он. – Вот они, уже мертвецы, а не люди, без чувств, без мыслей, без надежд! А я пока ещё чего-то ищу в этой безумной жизни…»
В доме Нага нашёл блюдо с холодной бараниной. Он хватал куски и жадно ел стоя, вгрызаясь в кости зубами, с торопливостью голодного волка, рычащего и не подпускающего к случайной добыче остальных голодных членов стаи.
Потом он вывел коней со двора. Небо, как назло, прояснилось, и над головой ярко светила луна. Нага вдел ногу в стремя и вскочил в седло. Бросив на безмолвный дом прощальный взгляд, он уселся поудобнее и, опасаясь, как бы кони не заржали, слегка подстегнул Араба ладонью по крупу. Он тихо пошёл вперёд.
Но Нага ошибся, выбирая дорогу. Вместо того чтобы держаться степи, он решил ехать в обратном направлении, через лес. Нага не заметил прячущихся среди деревьев людей, зато они заметили его.
– Хватайте этого шакала! – крикнул всадник, державшийся впереди отряда.
Рванувшие лошадей всадники в считаные мгновения окружили Нагу.
– Вот тебе, свинья! – крикнул кто-то из них гневно и безжалостно опустив на его голову кистень. От смерти Нагу спасла шапка, но он без чувств свалился из седла на землю.
– Бей его! – оживились разбойники, размахивая оружием.
– А ну стоять! – прозвучал грозный окрик вожака, и он сам показался верхом на коне из-за толстого ствола осины.
– Албасты! – крикнул разбойник, сбивший с коня Нагу. – Погляди, он на том коне, которого мы оставили подыхать в стойле? Он никого не подпускал к себе, а этот…
– К его седлу привязан мой конь, – злорадно усмехнулся вожак. – Именно его я оставлял на сохранение этому мерзавцу Махмуду. Прими Аллах его душу!
Албасты спешился и склонился над лежавшим без памяти Нагой.
– Вот тебе на. Клянусь Всевышним, это лицо мне знакомо! Явился к своему братцу Махмуду, Садык. Но это ему вышло боком. Крепко звякнул ты ему по башке, Сабир, будет гудеть теперь она до самой могилы!
В это время Нага открыл глаза. Скрипя зубами от головной боли, он впился взглядом в лицо склонившегося над собой разбойника.
– О Всевышний, – сказал он. – Ты ли это, Калык бесшабашный? А я думал, что ты уже кормишь червей где-нибудь в степи. Ну, погоди, расплачусь я
