Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни - Пётр Петрович Африкантов
Не знал Африкант французского языка, а если б знал, то услышал бы такой диалог:
Второй офицер. Надо, Антуан, у этих русских лошадей карету забрать.
Первый офицер. Слышишь, Моро. Ты уже не раз говоришь мне те вещи, которые я не приемлю. Я тебе ещё раз повторяю, что в роду Готье никогда не было грабителей…, никогда. Для нас всегда честь была превыше всего.
Второй офицер. Но, другие, Антуан, это делают, да и император не только разрешает, но и велит делать всё, что идёт на пользу великой армии!
Первый офицер. Возвращайся к своим драгунам. Я тебе запрещаю грабить. Если ты пожалуешься на меня маршалу, то я и ему скажу то, что сказал сейчас тебе… Я не грабитель с большой дороги, а боевой офицер.
Второй офицер. Как знаешь. Ты командир. Только я выразил волю императора…
Первый офицер. Воля императора, как я понимаю, – разбить войска Кутузова, что я и делаю. И меня никто не может упрекнуть в трусости ни под Смоленском, ни под Бородино. Брать редуты неприятеля это не с безоружными воевать. Иди, Моро, к своим драгунам и не серди меня больше.
Последней фразой потомок рыцарей Готье, явно уколол Моро, который в Бородинском сражении простоял в запасном полку, который Наполеон так и не ввёл в сражение. Антуан же не раз водил своих драгун на неприятеля, атакуя с фланга багратионовские флеши и положил на этом проклятом поле половину своего подразделения. Потом, этот барин и его холоп дали французам очень полезную информацию. И если этот прощелыга Моро донесёт маршалу о случае на дороге, то ему, Антуану, есть что сказать. И тут он подумал: «Исходя из сложившейся ситуации, двое русских – барин и его кучер подтвердили его догадку, что впереди них движется не кучка казачков, а арьергард русской армии, прикрывающий армию Кутузова с тыла. Эта информация стоит многого. Эти русские не могли сговориться, Антуан разговаривал с барином на французском языке. Ямщик – обыкновенный крестьянин и французского языка, понятно, не знает. Ясно, что ямщик не может знать движется это один русский полк или три полка. Ценность в его информации заключается только в том, что русский ямщик устал ждать, когда войска пройдут, чтоб начать движение дальше. И это, «устал ждать, когда пройдут», было для Антуана важнее всего. За эту информацию русскому бородачу можно бы было и орден на шею повесить от главнокомандующего французской армии, да ещё и отсалютовать. И ещё Антуан был горд тем, что это они, драгуны маршала Даво, нашли русскую армию, которая будто растворилась, выйдя из сожжённой Москвы. Оказывается армия Кутузова здесь, она перед его кавалеристами, отступает по дороге на Тулу. С военной точки зрения это разумно. Тула – кузница русского оружия, наверняка там его большие запасы; есть чем вооружить пополнение. Зачем армию было искать по дороге на Владимир, зачем её искать по дороге на Рязань? Эти дороги при отступлении ничего не дают Кутузову. Были горячие головы, предлагавшие армию русских искать в направлении Петербурга, полагая, что она обязательно будет прикрывать новую столицу русских. – Глупцы! Сердце России не Петербург. Петербург – резиденция русских царей, начиная с Петра, и только, а душа русского государства здесь, в Москве. И прав Император, что двинул свои войска не на Петербург, а на Москву, хотя Петербург ближе. Поразить душу русских, это самое главное, а голова без души сама отомрёт» и Антуан улыбнулся своей мысли. В душе он мнил себя стратегом и ему нравилось, что его размышления совпадают с стратегическими замыслами великого полководца Банопарта, равного которому нет в современном мире. Улыбнулся он ещё и тому, что представил, как конники Мюрата рыщут по Рязанской дороге, отыскивая армию Кутузова, надеясь, что именно им удастся первым найти русских. «Что ж, ищите, господа. Представляю, как у этого выскочки Себастиани, командующего Мюратовским авангардом, вытянется лицо, когда он узнает, что удача обошла его стороной».
Прошло немного времени и барин приказал сворачивать с дороги влево, на просёлок, то и дело повторяя: «Быстрее, Африкант,…быстрее. – Он был не на шутку взволнован и когда они уже, съехав с главной дороги, катили по просёлку, он всё ещё оглядывался назад. Успокоился Пётр Никитич, когда они, почти галопом, отмахали не менее десяти вёрст. Здесь он приказал Африканту остановиться.
– Что скакали как угорелые?– спросил Африкант.– Они ведь нас не тронули. Им и лошади наши видно не понравились.
– Тогда не тронули, а теперь тронут, если, разумеется, им снова в руки попадёмся… Понял?! – убедительно сказал барин.
– Я, хоть их поганого языка и не понимаю, но понял, что хотели лошадей забрать…
– Вместе с каретой, – уточнил Пётр Никитич. – Это первый офицер, Антуан, воспротивился. А так, выкинули бы нас в чистом поле и все дела. А ты правильно сказал французу, что наших войск впереди много, сообразил…
– Что казачий офицер просил сказать, то я и сказал… Сам не понял, как выскочило, – признался Африкант.
– Эт, ты молодец, что подтвердил, что и я ему сказал на французском, это должно его убедить. Только всё это непонятно как-то, не по – боевому…
– Что ж тут не понять. – Проговорил Африкант. – Французы казачков преследуют. А те вроде особо и не убегают, а эти не слишком спешат их догнать.
– Это и я заметил, ретивости ни у тех, ни у других нет. Почему они себя так ведут, нам с тобой знать не положено, а свернули мы потому, что если француз ещё кого спросит на дороге и выяснится, что мы его обманули, то догонят и на нашей же оглобле нас и повесят или к карете за ноги привяжут.
– Пужаешь, Пётр Никитич?
– Не пугаю… Это как пить дать. Давай трогай, только уж больно не гони, лошадей запалим.
Дальше ехали уже с оглядкой. Африкант песни петь перестал и всё больше во встречных вглядывался, да по сторонам смотрел. Его уже перестало интересовать житьё-бытьё местных крестьян. А вот, как бы, откуда не появились французы – это страшило более всего, тем более и защищаться было нечем, в руках один кнут. Доехали до большой развилки. Одна
