Мариан Фредрикссон - Крест любви. Евангелие от Магдалины
Мария прикрыла глаза и начала молиться. Всемогущему богу иудеев? Она не знала сама.
Храм оказался большим круглым строением, которое огораживало внутренний двор, тоже круглый. Перед входом в родильные покои стояла бронзовая статуя Изиды, одновременно простая, понятная и какая-то чужая, незнакомая. Она светилась всепоглощающей нежностью к ребенку, которого держала на руках.
Мера кричала от боли и страха. Две жрицы пытались ее успокоить, но их слова не достигали ее слуха. Одна из них держала руку на животе девушки, по которому будто бежали штормовые волны.
– Господь мой Иисус, помоги мне.
Мария не знала, вслух ли она произнесла свою просьбу, да это и не имело никакого значения. Важно было то, что Он ее слышал.
Она подошла к Мере, подняла обеими руками ее голову и поймала взгляд.
– Сейчас боль уйдет, Мера. Но только на минуту. В эту минуту ты будешь думать о птицах, плывущих в небе, и о доверии, которое они питают к ветрам. Даже в шторм они уверенно подчиняются ветру. Сейчас ты – птица, а та сила, которая пронизывает твое тело, – это ветер. Ты чувствуешь это, Мера, чувствуешь? Не сопротивляйся отдайся ветру.
Мера кивнула.
Одна из жриц заявила:
– Придется разрезать ее.
– Начинайте, – согласилась Мария и сфокусировала взгляд на лице девушки, изо всех сил стараясь удержать несчастную в кровати, пока жрицы делали надрез.
– Дыши, – говорила Мария. – Дыши спокойно.
Через минуту одна из жриц кивнула Марии:
– Пора тужиться.
– Скоро начнется шторм, – сказала Мария Мере. – И ты не должна сопротивляться. Чувствуешь, как смерч проносится по твоему телу? Он несет с собой боль, но все же он величественный в этот момент! Не противься ему, помоги ему, ты летишь.
Мера забила руками, рыдая:
– Я умираю!
Прямо в ухо Мере, так же громко Мария крикнула:
– Нет, я держу тебя. Напрягись, не сдавайся!
Через полчаса на свет появился мальчик и вскоре уже был обмыт и представлен статуе Изиды. Когда мальчика понесли во двор храма, Мария испугалась, почувствовав, как растет дистанция между ними. Но в тот же миг она ощутила Его улыбку. Он смеялся над ее предрассудками.
Снаружи было темно, время перевалило за полночь, ребенок спал на руках матери. Последним, что сказала Мера, прежде чем уснуть, было:
– Обещай остаться, Мария.
– Я обещаю.
Рядом с постелью Меры для нее приготовили мягкую перину и легкое покрывало. Мария успела подумать, что Бог рождается на земле вместе с каждым младенцем, прежде чем провалилась в сон.
Посреди ночи Марию разбудил голодный и требовательный крик малыша, но ее вмешательство не потребовалось. Она почти с благоговением следила за тем, как Мера прикладывает ребенка к груди, как будто женщина всегда знала, как это делается. Потом все трое заснули.
Мария проснулась на рассвете с чувством, что за ней наблюдают, – это смотрела Мера, со светящимися от счастья глазами. Она кормила сына.
– То, что ты рассказала мне о ветре, было прекрасно.
Через некоторое время пришли обе жрицы и принесли теплую воду. Вода благоухала эфирными маслами и чем-то еще. «Уксусом», – с удивлением подумала Мария.
– Мы должны искупать ребенка и помочь помыться матери. Госпожа Мария может пока прогуляться по саду.
Приятно было выйти на свежий воздух и увидеть косые солнечные лучи над круглым садом. Посреди двора возвышался большой камень, черный, как эбеновое дерево, у его подножия на коленях стояла старуха и молилась. «Мне бы тоже следовало помолиться, – думала Мария. – Поблагодарить за помощь». Но она не могла молиться здесь, у священного камня язычников.
В ту же секунду старуха отвернулась от камня и улыбнулась Марии:
– Твой Бог не имеет ничего против нашей богини. Это совершенно точно.
В сознании Марии пронеслось, что старуха могла читать мысли. Потом (не зная, почему явилось это воспоминание) она ответила:
– Я знала одного человека, который говорил, что вначале люди сотворили Бога и сделали его по своему образу и подобию.
Старуха улыбнулась, сдержав смех.
– Так оно, конечно, и есть. Мы создаем богов, в которых нуждаемся, и поклоняемся им, пока они отвечают на наши просьбы. Вот что так возвеличивает иудейского бога – он один, и он, как и человек, жаждет власти, полон жестокости, но так же добр и милостив.
Мария почувствовала, как подгибаются колени, ей пришлось опереться на языческий камень. Старуха, увидев это, промолвила:
– Пойдем со мной, позавтракаешь. Ты так давно ничего путного не ела.
У ворот старуха предупредила:
– Внутри темно. Давай здесь немного постоим и посмотрим друг на друга.
Мария вгляделась в древнее лицо, кожа была дряблой, но широкий рот белел поразительно здоровыми зубами. Взгляд был настолько открытым, что по нему нельзя было даже предположить, как много этой женщине лет.
Жрица видела Марию, такую хрупкую, но в то же время упрямую и несгибаемую, несмотря на все потери, которые ей пришлось пережить. В голубых глазах жила мудрость. Но удивительно, что во всем облике присутствовало и бессилие, как у корабля, который занесло течением в тихую гавань, недоступную ни для каких ветров.
Они вошли в комнату, погруженную в такую тьму, что глаза не сразу привыкли. Было темно, как в материнской утробе. Они молча сидели за столом, ожидая, пока на нем появится еда. Мария была голодна, она взяла кусок хлеба и надкусила. В голове пронеслась глупая мысль о том, что неплохо было бы взять рецепт. Она начала благодарить жрицу за помощь, оказанную юной родственнице, но старуха не хотела ничего слышать. Она заявила:
– Твой Бог силен.
Мария не успела ничего обдумать. Впервые с тех пор, как она оказалась в Антиохии, из ее уст потекла фантастическая повесть об Иисусе из Назарета, словно родник, вышедший наконец на поверхность земли. Она не плакала, даже рассказывая о распятии. Но ее голос задрожал, когда она поведала о том, как ее и других женщин апостолы выгнали из общины.
Старуха погрустнела.
– Я надеялась, новый мессия восстановит на земле женское могущество.
Мария заплакала.
– Ничто не изменится, – наконец смогла она вымолвить. – Апостолы – иудеи, воспитанные на древних предрассудках. Они уверены в том, что у женщины нет души и лишь мужчина может называться человеком.
– Это касается не только иудеев. Во всем мире уходит время Богини. Люди оставляют земледелие, забывают о вечном ходе жизни, о Рождении. Грядет время больших городов, время торговли.
Их прервала молодая жрица, сообщившая, что группа женщин из порта ожидает в саду. Старуха пояснила:
– Мы собираем блудниц в группы, лечим их телесные и душевные болезни как можем. Здесь они могут отдохнуть, вымыться и получить новую одежду. К сожалению, это все, что мы можем для них сделать.
Мария подумала о словах Иисуса и обо всем, что она упустила.
«Я был голоден, и вы дали мне пишу. Я жаждал, и вы напоили меня. У меня не было где преклонить голову, и вы позаботились обо мне. Я был болен, и вы призрели меня, я был в темнице, и вы навестили меня».
Когда они прощались в саду, солнце уже поднялось высоко над горизонтом. Начался новый жаркий день.
– Могу я прийти сюда еще раз?
– Приходи пораньше, утро для меня лучшее время.
Мария миновала сад, избегая смотреть в сторону ярко раскрашенных женщин.
У Меры сидела бледная и уставшая Ливия. Ребенок спал, Мария на прощание прошептала Мере:
– Я вернусь завтра.
За воротами храма ее ждал Леонидас.
Глава 17
Когда Мария рассказывала Леонидасу о разговоре со жрицей, то вдруг осознала, насколько нелепо было все произошедшее утром.
– Ты рассказала! – Он отказывался ей верить.
Мария помолчала немного, а потом уверенно сказала:
– Она знала.
Леонидас покачал головой.
– Не думаю, что жрицы умеют смотреть в прошлое. Потому-то они так искусно и читают чужие мысли.
– Это разве не одно и то же?
– Мне так не кажется.
– Я решила отдать мои грязные деньги храму, чтобы помочь блудницам Селевкии.
– Делай как знаешь.
Он всегда становился немногословным, когда речь заходила о подарке старого трибуна из Тиверии. Она сменила тему:
– Ты рад появлению младенца?
– Конечно. Я рад за Меру. И за Ливию.
Она поняла: с мужем Меры, хвастливым и властолюбивым Никомакосом, возникли какие-то проблемы. Теперь, когда у него родился сын, о будет иметь больший вес.
На рассвете следующего дня Мария шагнула в ворота храма Изиды и наткнулась прямо на вчерашнюю старуху, которая опять предложила отведать свежего хлеба.
На этот раз она разожгла масляный светильник. Он немногое мог осветить в круглом темном помещении, но, по крайней мере, позволял видеть друг друга.
