Юрий Татаринов - Роковая страсть короля Миндовга

— Осада, — уверенно заключил наместник.

— Это не по мне, — тут же отозвался жемойтский князь. И насупился, словно собеседник уже утвердился в отношении дальнейших их действий.

Оба притихли. Неожиданно хозяин шатра вздохнул. Неопределенность тяготила его. Поерзав на застланной волчьей шкурой лавке, он наконец признался:

— Не нравится мне наша нынешняя кампания. Неприятель просто смеется, глядя на нас со стен здешней крепости!

Князь Довмонт понимал, что как главный он должен возразить на это. Но спорить ему не хотелось — недоброе предчувствие уже беспокоило его...

Тем временем, провоцируя на откровенный разговор, напарник продолжал:

— Пора кончать с этой демонстрацией бессилия и повернуть обратно!

Наместник не ответил и на этот раз... В последнее время он тоже думал об этом. В самые неподходящие минуты ему вдруг вспоминалось, как провожал его тогда, весной, государь. Светлейший словно намерен был извиниться перед ним за что-то. «Неужто был уверен в бессмысленности нынешнего выступления?» — спрашивал тогда себя нальшанский князь. Мысль о том, что его провели, использовали в каких-то целях, мучила честолюбивого наместника даже сильнее, чем неудачи нынешнего похода. Выставивший для себя еще в юношестве в качестве прерогативы честное служение отечеству, хозяин Нальши просто не мог поверить, что светлейший способен обмануть его.

В то раннее утро, когда он прилег во второй раз, недоброе предчувствие охватило его с новой, еще большей силой. «Вера в богов, — начал рассуждать бедняга, — стоит на сознании того, что боги справедливы! Точно такой же справедливости ждут и от великих мира сего, приближенных богов, их избранников! Эти тоже не имеют права ни на ложь, ни на корыстолюбие, ни даже на простое бахвальство! Ибо рискуют столкнуть ведомый ими народ в пропасть!»

Следовало отдать распоряжение, чтобы начали ставить шатер. Но князь Довмонт медлил, все думал над предложением напарника...

Принять важное решение помог случай: на следующий день королевский гонец привез неожиданное известие — умерла королева. Наместника удивил даже не столько факт того, что произошло, сколько то обстоятельство, что к данному известию государь не присовокупил никаких распоряжений... Сие, собственно, и склонило приближенного короля к решению завершить нынешнюю летнюю кампанию.

Оповещение об этом, как и следовало ожидать, вызвало бурю радости в стане литовского войска. Приближалась пора жатвы, люди жаждали мира и спокойного труда.

Тем временем в душу наместника успела внедриться тревога, связанная с мыслью о жене. Какая-то ужасная причина стояла за безвременной смертью королевы. Предчувствие уже говорило хозяину Нальши, что судьбу его ожидает существенная перемена...

После переправы в Городне воеводы разделились: один повернул на север, пошел в низинные жемойтские земли, другой последовал дальше на восток, в сторону холмистой Нальши.

Войско редело по мере продвижения в глубь родной Литвы. Наконец князь Довмонт остался лишь с сотней всадников. Когда он и его воины поднялись на Перун-гору, взорам их открылось безбрежное, до боли знакомое пространство. Искрящаяся в отражении солнечных лучей широкая лента реки полукольцом охватывала селение, в центре которого на возвышении стоял неказистый замок. Это и была Нальша. Не дававшее знать о себе даже в ожесточенном бою, сердце наместника сейчас сжалось...

В тот день массивная железная решетка башенных ворот поднималась слишком медленно. Казалось, что дворовые проявляют больше суеты, чем должной расторопности. Но даже после того, как въезд оказался свободным, прибывший некоторое время оставался стоять на месте.

Его боевой конь в нетерпении бил копытом о землю. Но верховой словно оцепенел. Он смотрел на простиравшуюся перед ним площадь и не верил своим глазам: той, которая, если уж не по велению сердца, то по долгу своих обязанностей, должна была встретить его, нигде не было видно...

Оказавшись наконец во дворе, князь соскочил с коня и огляделся. Дворовые, окружив его, согнулись в низком поклоне. Из толпы выступил прибывший в Нальшу накануне богатырь Гесь.

— С благополучным возвращением, ваше сиятельство, — бодро приветствовал он хозяина.

— Где жена моя? — тихо спросил Довмонт. Оруженосец потупил взор.

— Ее милость в Варуте, — наконец сообщил он. И добавил: — Вызваны по распоряжению государя...

Почувствовав, что слуга поведал не все, князь рыкнул:

— Говори!

Оруженосец посмотрел по сторонам — дал понять, что не хотел бы продолжать этот разговор на людях.

Когда хозяин и слуга уединились, верный Гесь рассказал то, о чем сам узнал от дворовых... Оказалось, что около месяца тому в Нальшу приезжал нарочный от короля. Он привез распоряжение для жены князя Довмонта: «Немедленно перебирайся в Варуту! Сестра твоя, умирая, завещала тебе позаботиться о детях ее!» По слухам, долетевшим до Нальши позже, Лифантий, преданный раб короля, выказал несогласие с какими-то действиями хозяина и по указу последнего незамедлительно был лишен жизни...

Верный Гесь говорил, а князь Довмонт, сосредоточенно глядя себе под ноги, вышагивал из угла в угол. Казалось, он не столько слушал, сколько размышлял о чем-то.

Наконец слуга завершил:

— Я все сказал, — и добавил: — Уехали поспешно, в тот же день, — бедняга помолчал. Потом, чувствуя состояние хозяина, принялся успокаивать того: — Не мучайте так себя, вернутся. Иначе и быть не может. Поехали позаботиться о сиротах.

Но князь не нуждался в няньках. Он уже понял, что жену увели, и теперь думал, как ему отреагировать на это.

Однако ни в тот день, ни в последующие несколько он так ничего и не придумал. Тем временем известие о том, что младшая дочь князя Герденя живет в Варуте в качестве невенчаной жены короля, разлетелось по всем уголкам благословенной Литвы. Злорадствующие уже смеялись, а сердобольные начали надоедать сочувственными визитами в Нальшу. Что касалось короля, то он словно затаился — от него в Нальшу не поступало ни распоряжений, ни разъяснений.

Тем временем наместник ждал. Самым печальным в той ситуации было то, что он продолжал... любить свою жену. В те осенние дни, думая о ней, он порой воспалялся ревностью — загорался желанием прикончить изменницу. Ему хотелось сохранить главное в создавшейся ситуации — честь свою.

Этим желанием — наказать недостойную — он и жил по меньшей мере месяц. Потом гнев его перекинулся на светлейшего. Анализируя случившееся, наместник порой принимался говорить сам с собой, восклицал: «И он смел называть меня другом!» Тем не менее действий не предпринимал, по-прежнему надеялся, что ситуация разрешится сама собой.

Так, в ожидании и бездействии, прошел еще месяц. И вот наступил ноябрь. Несчастного подтолкнул коварный Тренята. Тот сообразил, что, сыграв на честолюбии наместника, он может взгромоздиться на трон...

Жемойтский князь прибыл в Нальшу в начале ноября. Дни к тому времени сделались короткими, а вечера с их скучными посиделками у каминного огня, напротив, значительно удлинились. Гость с порога приступил к своим подстрекательствам:

— Старик выжил из ума! — уверенно заявил он. — Он уже не способен править! Пришло время избавиться от него!

— Скоро он сам, по божьей воле, избавит нас от себя, — ответил уставший от горьких мыслей наместник.

— Мы должны помочь ему в этом! — продолжал навязывать свое гость. — Тевтонцам уже известно о его невменяемом состоянии! Есть сведения, что они опять зашевелились. Следует поторопиться!

Но хозяин Нальши не верил в то, что король Миндовг утратил способность управлять государством. Он полагал, что светлейшего просто следует привести в чувства. Нальшанский князь знал, был уверен, что, убив государя, он ввергнет Литву в хаос. Поэтому вынашивал другое решение — наказать только изменницу. Тем более что он имел право сделать это. Словом, гость уехал ни с чем.

Только после этого князь Довмонт принял решение. Он понял, что должен постараться не ради властолюбивого Треняты, но ради справедливости, чтобы напомнить человечеству о простой и, возможно, самой важной истине: выше чести нет ничего.

Однажды в ноябрьскую ночь, когда небо было сплошь затянуто тучами и неприятно выл ветер, конный отряд в сотню воинов пронесся по Новогородскому большаку в сторону Варуты. За весь путь от самой Нальши этой облаченной в металл лавине, ведомой неукротимым князем Довмонтом, не встретилось ни одной живой души. Впрочем, воины не обращали на это внимания, были сконцентрированы на своей цели. Копыта лошадей их так грохотали, что представлялось, будто это торопятся на праведный суд сами боги. Наконец, увидев впереди в низине отблески огней, отряд усмирил ярость своего движения...