Рафаэль Сабатини - Шкура льва
Дама вплыла в комнату, как вступающий в бой линейный корабль, и еще с порога дала первый залп по мисс Уинтроп.
— Вот так-так! — пронзительно закричала она. — Ты вернулась! И зачем ты вернулась? Я что, должна жить в одном доме с тобой, ты, бесстыдница, думавшая о своей репутации не больше, чем последняя судомойка!
Гортензия подняла негодующие глаза, сверкавшие на побледневшем лице. Ее губы были плотно сжаты в решимости не отвечать на оскорбительные выпады.
Мистер Кэрилл почти не сомневался, что вошедшая дама — настоящий дракон в юбке.
— Любовь моя… дорогая… — начал было граф елейным тоном, делая шаг вперед и желая как-то отвлечь внимание графини, он махнул рукой в направлении мистера Кэрилла. — Позвольте мне представить…
— Разве я разговаривала с вами? — Она повернулась, готовясь бомбардировать супруга. — Разве вы и так недостаточно навредили? Будь у вас хоть немного мозгов… уважай вы меня, как подобает мужу… вы же оставили все как есть и предоставили ее самой себе.
— У меня был долг по отношению к ее отцу, что касается…
— А как насчет вашего долга по отношению ко мне? — распалялась леди Остермор, злобно сощурив глаза. Более всего в тот момент она уже напоминала мистеру Кэриллу стервятника. — Вы забыли об этом? Или вы не задумываетесь о приличиях и не уважаете собственную жену?
Ее резкий голос эхом пронесся по дому, собрав в холле небольшую группку разинувших рты слуг. Щадя мисс Уинтроп, мистер Кэрилл взял на себя процедуру закрыть дверь. Графиня повернулась на звук.
— Кто это? — спросила она, обмеривая элегантную фигуру злобным взглядом. Мистер Кэрилл же инстинктивно ощутил, что миледи оказала ему честь, сразу же его невзлюбив.
— Это джентльмен, который… который… — Его светлость решил, видимо, что лучше не распространяться об обстоятельствах их знакомства, и поспешил перевести разговор в другое русло. — Я собирался представить его, дорогая. Это мистер Кэрилл, мистер Жюстен Кэрилл. А это, сэр, миледи Остермор.
Мистер Кэрилл отвесил ей глубокий поклон. Ее светлость в ответ фыркнула.
— Это ваш родственник, милорд? — В презрительном тоне, каким был задан этот вопрос, содержался намек, больно ранивший мистера Кэрилла. Подразумевавшееся ею в беспричинной оскорбительной насмешке являлось не чем иным, как истинной и ужасной правдой.
— Какой-то дальний родственник, очевидно, — объяснил граф. — До вчерашнего дня я не имел чести быть с ним знакомым. Мистер Кэрилл из Франции.
— Тогда вы, несомненно, станете якобитом, — были ее первые, обращенные к гостю бескомпромиссные слова.
Мистер Кэрилл отвесил леди еще один поклон.
— Если это произойдет, ваша светлость будет первой, кто об этом узнает, — ответил он с той раздражающей учтивостью, в которую облекал свои наиболее саркастические замечания.
Ее светлость округлила глаза. К такому тону она не привыкла.
— И какие же дела могут быть у вас с его светлостью?
— Дела его светлости, я полагаю, — ответил мистер Кэрилл тоном столь изысканной вежливости и почтительности, что слова, казалось, потеряли свою дерзость.
— А вы что скажете, сэр? — вопросила она требовательно, однако с дрожью в голосе.
— Дорогая! — поспешно вставил лорд Остермор, побагровев своим и без того красным лицом. — Да будет вам известно, что мы находимся в неоплатном долгу у мистера Кэрилла. Это он спас Гортензию.
— Спас шлюху, так, что ли? И от чего, скажите на милость?
Гортензия поднялась, побледнев от гнева, и обратилась к своему опекуну:
— Милорд, я не останусь, чтобы выслушивать о себе подобное. Позвольте мне уйти. Как может ее светлость говорить мне в лицо такие вещи, да еще при посторонних!
— При посторонних! — возопила графиня. — Надо же! Тебя так заботит то, что услышит о тебе этот господин? Да о тебе из-за твоей милой проделки скоро будет судачить весь этот распутный город!
— Сильвия! — Его светлость попытался снова утихомирить ее. — Немного спокойствия! Немного милосердия! Гортензия вела себя глупо. Она и сама так считает. Хотя, по правде говоря, винить надо не ее.
— А кого — меня?
— Любовь моя! Разве я это имел в виду?
— Удивительно, что нет. На самом деле, удивительно! О, Гортензию, милую, незапятнанную голубку, винить нельзя! Чего же она заслуживает в таком случае?
— Жалости, мадам, — сказал его светлость, неожиданно вскипев, — ибо ее угораздило послушать вашего бесчестного сына.
— Моего сына? Моего сына? — воскликнула графиня, срываясь на визг и покраснев до такой степени, что не стало видно безобразных румян на ее лице. — А разве он не является и вашим сыном, милорд?
— Бывают минуты, — через силу выговорил он, — когда мне верится в это с трудом.
Уж кому-кому, а ее светлости по натуре несловоохотливый лорд Остермор наговорил необычайно много. Это был настоящий мятеж. Она хватала ртом воздух, стараясь подыскать нужные слова. Между тем милорд продолжал с совершенно нехарактерным для него красноречием, вызванным пристрастным отношением к сыну:
— Он позорит свое имя! И всегда позорил. Еще мальчиком он показал себя лжецом и вором, и, воздайся ему по заслугам, он бы уже давным-давно был в Ньюгейте[15] — и это в лучшем случае. Теперь, повзрослев, он стал безудержным развратником, пьяницей, повесой и скандалистом. Таким я давно его знал, но сегодня он продемонстрировал себя с еще худшей стороны. Я-то думал, что хотя бы моя подопечная неуязвима для его низости. Это последняя капля. Я не могу простить такое. Я отрекусь от него. Его ноги больше не будет в моем доме. Пусть он и дальше якшается с герцогом Уортоном и прочими своими беспутными дружками из клуба «Пламя преисподней». Я же для него потерян. Потерян, говорю вам!
Леди Остермор с трудом сглотнула. Цвет ее лица под румянами из багрового стал пепельным.
— А я, значит, должна терпеть присутствие этой развратницы?
— Милорд! О милорд, разрешите мне уйти, — с мольбой в голосе проговорила Гортензия.
— Скатертью дорога, — глумливо произнесла ее светлость. — Уходи! И лучше всего — обратно к нему. Неужели ты думала, что тебе будет куда вернуться?
Девушка снова умоляюще повернулась к своему опекуну. Но графиня, пришедшая в ярость оттого, что ее игнорируют, устремилась к ней и схватила ее за запястье своей напоминающей клешню рукой.
— Отвечай мне! Зачем ты вернулась? Что теперь прикажешь с тобой, бесстыдницей, делать? Где мы найдем тебе мужа?
— Мне не нужен муж, мадам, — сказала Гортензия.
— Желаешь, значит, умереть старой девой? Чушь! Этого ты не хочешь, голубушка, но это мы тебе можем устроить. Так где мы теперь найдем тебе мужа?
Ее взгляд остановился на стоявшем у одного из окон мистере Кэрилле, на обычно бесстрастном лице которого было написано отвращение.
— Может быть, джентльмен из Франции — джентльмен, который тебя спас, — усмехнулась она, — подскажет нам подходящую кандидатуру?
— С превеликим удовольствием, мадам. — Ответ мистера Кэрилла испугал всех, в том числе и его самого. Осознав, что сказал липшее, руководствуясь собственным чувством, он добавил: — Я упомянул об этом лишь для того, чтобы показать вашей светлости, сколь ошибочны ваши заключения.
Пораженная графиня ослабила свою хватку на запястье Гортензии и оглядела мистера Кэрилла с ног до головы взглядом, полным презрения.
— Черт подери! — выругалась она. — Значит, насколько я поняла, ее спасение — как вы это называете — вами было не случайно?
— Совершенно верно, мадам, и оказалось весьма счастливой случайностью для вашего сына.
— Для моего сына? Что вы имеете в виду?
— Оно спасло его от повешения, ваша светлость, — сообщил ей мистер Кэрилл, давая иную пищу для размышлений и отвлекая от травли Гортензии.
— От повешения? — выдохнула она. — Вы говорите о лорде Ротерби?
— Да, о нем, и все сказанное — абсолютная правда, — вставил граф. — Знаете ли вы — да где вам! — до какой степени дошел ваш драгоценный сынок в своих злодеяниях? В Мэйдстоуне, где я настиг их — в «Адаме и Еве», — с ними был липовый священник, помогавший ему склонить бедняжку к фиктивному браку.
Ее светлость вытаращила глаза.
— К фиктивному браку? — эхом отозвалась она. — К браку? Неужели! — И снова она издала свой неприятный смешок. — Так не она ли настаивала на нем, эта недотрога? Вы поражаете меня!
— Очевидно, дорогая, вы не понимаете. Если бы священник лорда Ротерби не был изобличен присутствующим здесь мистером Кэриллом…
— Вы хотите заставить меня поверить, что этот человек не являлся священником?
— О! — вскричала Гортензия. — У вашей светлости черная душа. Да простит вас Господь!
— А вот кто простит тебя? — огрызнулась графиня.
— Я не нуждаюсь в прощении, ибо не совершила ничего дурного. Глупость — признаю. Я потеряла разум, послушавшись негодяя.
