Михаил Волконский - Два мага
– Батюшка, куда вы запропастились? – встретил его Попов. – Вас светлейший спрашивал, велел вас привести, когда бы вы ни пришли! Пойдемте!
Он торопливо довел его до кабинета Потемкина и постучал в маленькую дверь, через которую имели вход к светлейшему только самые близкие.
– Войдите! – послышался голос Потемкина.
Попов отворил дверь и, пропустив Цветинского, удалился.
Цветинский вошел, но всякий, кто встречал его в обыкновенной жизни, сильно удивился бы, увидев его теперь. Обычного Цветинскому добродушия, слегка даже глуповатого, не было на лице и следа; напротив, это лицо было серьезно, выразительно и умно. Глазки, обыкновенно искусно суженные, вечно смеющиеся, раскрылись и глядели сосредоточенно и словно устало; даже в теле как будто похудел Цветинский.
– Здравствуй, – сказал ему Потемкин, – садись!
Цветинский сел.
«Не в духе!» – подумал он про Потемкина, заметив его небритую бороду.
– Слушай! Мне нужно дать тебе поручение и вместе с тем спросить тебя...
– О чем, ваша светлость?
– Ты тогда из-под Очакова ездил в Париж за планом; ты достал его через графа Феникса?
– Совершенно верно, через графа Феникса, хотя он жил тогда во Франции под другим именем.
– Как же это случилось?
– Именно «случилось», ваша светлость, потому что мне удалось достать план только благодаря случаю. Отыскал я тогда в Париже себе квартиру у некой француженки, госпожи Лубе. Ходил я там с бородой, в казацком одеянии, в папахе, словом, русским варваром, который ни слова по-французски не понимает. На всякий случай скрыл я свой французский язык и нанял переводчика из поляков, с ним и бывал всюду. Только раз сижу у себя в комнате вечером, а рядом у француженки сборище – молодые люди и старые, все одни мужчины. Заинтересовало меня это. Я прилег на постель, сделал вид, что сплю. Слышу – спрашивают голоса, можно ли свободно говорить и не подслушивает ли кто. Француженка уверяет, что безопасность полная, что жилец у нее только в соседней комнате, но он ничего не понимает по-французски. Через некоторое время дверь ко мне чуть приотворилась, посмотрели в щелку. Ну, и начались тогда у них разговоры...
– О чем?
– Это было за два года до учреждения национального собрания во Франции, когда в Париже много развелось тайных политических клубов. Из разговоров я понял, что тут собрание кружка, принадлежащего к одному из этих клубов. Дело у них шло...
Но Цветинский не договорил. Он не мог договорить, потому что в кабинет вбежал взволнованный и растерянный Попов.
– Ваша светлость, ваша светлость! – тяжело дыша, повторял он.
– Что такое? – почти крикнул Потемкин, вдруг поднявшись с места и поняв, что его секретарь не вбежит к нему зря без доклада и без зова.
– Пожар, ваша светлость, у нас пожар, – проговорил Попов.
Потемкин вздохнул свободнее; он думал, что случилось что-нибудь более ужасное.
– Где горит? – спросил он.
– В левом флигеле, внизу...
– В левом флигеле? Внизу? – снова взволнованно повторил Потемкин и обернулся к Цветинскому, – ступай, потом... пришлю за тобой...
– А приказание? – решился все-таки напомнить Цветинский.
– Потом, потом, теперь мне не до поручений, ступай! – пробормотал Потемкин и вместе с Поповым поспешно вышел из кабинета.
Цветинский не подозревал, чтобы светлейший мог так взволноваться. Страх одного пожара не подействовал бы так на него; тут крылось что-то другое, но что именно – трудно было догадаться...
Оставшись один, Цветинский пожал плечами и вышел, поспешая к больному Бессменному.
Тот ждал приятеля с нетерпением.
– Привык я к тебе, – встретил он его, – без тебя одному тут лежать куда как тяжело! Что так долго пропадал?
– Дела, брат, были еще, кроме твоих, – ответил Цветинский. – Один тут важный повар новую похлебку затевать собирался, кажется; так вот, моей помощи просил.
– Что же, ты помог?
– Непредвиденный случай помешал. Кстати, ты знаешь, в Таврическом дворце пожар.
– Ну, это меня не интересует! Что, у Елагина узнал ты что-нибудь?
– То есть не у самого Елагина, я, брат, с важными барами не знаюсь, как ты, зачем мне было самого беспокоить? Я и через дворню сведений получил о мадам. Не важная барыня.
– Она там еще?
– Нет, перебралась... в загородный дом по реке Фонтанной, принадлежавший князьям Туровским. Понимаешь?
– Ничего не понимаю! Каким князьям Туровским?
– Дело тут не в князьях, а в том, что живет теперь в этом доме не кто иной, как граф Феникс.
– Значит, и Надя там! – воскликнул Бессменный и чуть не привстал на кровати.
– Не шевелись ты, рану разбередишь. Из того, что мадам у Феникса, вовсе еще не значит, что и воспитанница Елагина там. Напротив, вернее, что там ее нет, потому что иначе постарались бы скрыть также и куда мадам переехала. А вот в отношении медальона это может быть некоторым указанием.
– Каким же?
– Ты ведь говоришь, что, на твой взгляд, вещица эта ничего не стоящая или очень мало стоящая?
– Да, медальон, правда, золотой, но самый обыкновенный – ни особенной работы, ни камней.
– Вот видишь! А между тем твой индус ценил его высоко. Значит, в этом медальоне есть что-нибудь важное только для таких людей, как индус, оккультистов, что ли, последователей тайных наук.
– Ну?
– Ну, а граф Феникс – тоже фокусник, то есть последователь тайных наук, и ему, как такому последователю, вероятно, интересно получить тоже этот медальон. Теперь, если мадам у него...
– То она могла, – подхватил Бессменный, – взять этот медальон для графа Феникса...
– Конечно! И это знакомство мадам с Фениксом мне очень подозрительно... Надо разобрать это...
– Как же ты разберешь?
– Ну, да уж как-нибудь попробуем, а теперь надо велеть, чтобы Петрушка принес поесть что-нибудь... Я голоден...
Вскоре стол был сервирован обильными яствами.
Новые сведения
Просидев остаток вечера у Бессменного и дождавшись, пока тот заснул, Цветинский все же отправился не домой к себе, а в трактир, чтобы поужинать.
Здесь было не особенно многолюдно, Цветинский же любил больше есть не один, а в компании. Он внимательно оглядел занятые столики – нет ли кого из знакомых, и нашел Кулугина, сидевшего одиноко у стола.
– Здравствуйте, – подошел к нему Цветинский. – Что это вы едите? Осетрину? Хорошая вещь! Можно присесть к вам?
– Пожалуйста, – даже несколько обрадовался Кулугин, потому что общество такого человека за столом, как Цветинский, известного среди офицеров умением поесть, было даже очень приятно.
– А я вот тоже проголодался, – пояснил Цветинский и стал заказывать ужин, после чего обернулся к Кулугину, – послушайте, мы с вами все-таки недавно были секундантами на одной и той же дуэли, положим, с разных сторон, но все-таки на одной и той же. Не выпить ли нам по этому случаю?
– Я выпить всегда рад, – согласился Кулугин. – А что, Бессменный поправляется?
– Поправляется.
– Я очень рад, – сказал Кулугин, стараясь проговорить это искренне.
– Выпьем шипучего? – решил Цветинский.
– Шипучего так шипучего.
– А сначала водочки?
– И против этого ничего не имею!
Так и сделали.
Соединение напитков было довольно жестокое в смысле своего действия, так как шипучее вино после водки действует особенно сильно.
Кулугин знал, сколько он может выпить без того, чтобы не быть совсем пьяным, но тут он не рассчитал одного – жары и духоты, стоявшей на дворе. Благодаря этой жаре его разобрало довольно быстро. Принял ли во внимание Цветинский эту жару или уж был он таков от природы, что вино на него не действовало, но только, когда Кулугин захмелел, он был еще совсем свеж и решил воспользоваться этим, чтобы порасспросить собутыльника.
– Кстати, – проговорил Цветинский, хотя это было вовсе не кстати, потому что они говорили совсем о другом, – вы давно знакомы с графом Фениксом?
– Я-то? – переспросил Кулугин, посмотрев на него мутными, пьяными глазами.
– Ну да, вы! Хороший человек этот граф Феникс?
– У-ди-ви-тельный!.. Он все... может...
– Как это все?
– А так, все... Знаешь, Цветинский, будем на «ты»... Выпьем и будем на «ты».
– Хорошо, выпьем, – согласился Цветинский и продолжал выпытывать у Кулугина, – так ты говоришь, что Феникс все может, что захочет?
– Все... что захочет... Вот мы с тобой выпили... И ты – мне друг?
– Друг.
– И я должен быть с тобой откровенным?
– Должен.
– Ну, так я буду откровенен. Я вот влюблен, понимаешь, влюблен – оттого и напился.
– И что же, она хороша?
– То есть вот как хороша! – Кулугин ударил себя кулаком в грудь, – то есть так хороша, что прелесть. Ты ее не видел?
– Кого?
– Воспитанницу Елагина.
– Так ты в нее влюблен?
– Ну да! А в кого же еще?
– Ну, а что же тут может граф Феникс?
– Все. Он так и сказал, что все может. «Ты – говорит, – достань медальон, а я все могу».
