Патрик Рамбо - 1968
— Призываю всех почтить минутой молчания…
— Долой! Долой! — закричали коммунисты и левые.
— …память сражавшихся в войне 1914–1918 года и в войне 1939–1945 года…
— Долой! — неслось с левой стороны.
— …против друзей господина Кон-Бендита.
Правые депутаты встают, левые свистят и возмущаются:
— Долой! Долой!
— Как вам не стыдно! — десять раз повторил в микрофон Франсуа Миттеран.
Невзирая на возникшую неразбериху, премьер-министр не сдвинулся с места, и заседание прервали на двадцать минут. Следующим должен был выступать Жорж Помпиду. Он поднялся на трибуну, переступая сразу через две ступеньки. Премьер хорошо подготовил свою речь. Его мысль была проста. Чтобы отвлечь оппозицию, он будет говорить уклончиво, станет настаивать на историческом характере происходящего, порассуждает о кризисе цивилизации, избегая всякого упоминания о голлизме. Он вспомнит о закате Средневековья, когда студенты уже бунтовали в Сорбонне, об идейном разброде, свойственном юности.,
— Дамы и господа, — начал он, — Париж только что пережил несколько очень трудных дней.
Премьер-министр заговорил о том, что беспорядки возникли в Нантере в результате провокации кучки возмутителей спокойствия. Пришлось прервать занятия, чтобы сдержать волну насилия:
— И тогда те, о ком я говорю, перенесли свои обличительные речи, смуту и насилие в Сорбонну. Ректор в присутствии многих профессоров был окружен группой людей в касках, вооруженных дубинами и булыжниками. Загнанный в угол, опасаясь, что начнутся жестокие столкновения между студентами из одинаково экстремистских, но противоположных по политическим воззрениям группировок, он обратился к силам правопорядка. Мог ли он поступить иначе?
И так далее, все в том же духе. Премьер-министр обвинил радиостанции в том, что они своими комментариями в прямом эфире с места событий накалили обстановку. Потом указал на более взрослых профессиональных революционеров, располагающих денежными средствами и приспособлениями для столкновений в городских условиях, своего рода международную организацию в духе Джеймса Бонда, ведущую подрывную деятельность в западных странах. Эти соблазнители и сбили с толку студентов. Молодежи кажется, что она живет в бездуховном обществе? Что ж, прежде всего мы должны обезопасить ее от вредоносных идеологов, внимательнее к ней прислушиваться, лучше отвечать на ее вопросы. Что, если мы предложим юношам и девушкам сотрудничество во имя восстановления гражданского мира?
В семнадцать часов двадцать пять минут заседание снова было прервано. Жюрио присоединился к своему другу Тевенону в зале Четырех колонн, где депутаты собирались пообщаться и поболтать о происходящем.
— А ты не перестарался сейчас с этими своими фотографиями Кон-Бендита, которых никто не видел?
— Ты что! Это же такая опасность для общества!
— Сын вернулся?
— Нет… Этот юный идиот у меня получит, пусть только попадется на глаза!
— Моника вчера ходила к Сорбонне вместе с Соланж Порталье. Они надеялись хоть что-то разузнать о сыне Порталье. Ничего. Он даже не позвонил. Мать с ума сходит от волнения.
Депутаты подошли к группе людей, столпившихся вокруг премьер-министра. Тот закурил сигарету светлого табака.
— Господин премьер-министр, значит, движение протеста возникло не спонтанно?
— Сами подумайте, это просто невозможно! Все было тщательно подготовлено.
— Вы говорили о международной организации. Вы можете о ней сказать что-то еще? Есть ли у нее лидер?
— Да, лидер есть.
— Мы его знаем?
— Естественно, это Кон-Бендит.
Враг был назван. Теперь можно будет от него избавиться, если ситуация обострится или избиратели будут слишком напуганы, но Жюрио и Тевенон не поняли хитрого маневра Жоржа Помпиду, обращавшегося в том числе и к журналистам, которые только и ждали, чтобы разнести эту информацию по всей стране.
— Вот видишь, я был прав, — сказал депутат Тевенон депутату Жюрио.
Среда, 15 мая 1968 года
Всеобщая конфедерация труда опускает железный занавес
Как всегда по утрам, солдат второго класса Корбьер составил рапорт о боевой готовности батальона, то есть, иными словами, список солдат, отсутствующих на службе. Он надел полевую куртку и пешком отправился за почтой в другое здание базы Эвре, примерно в километре от аэропорта. На аэродроме паслось стадо коров: это был дешевый способ подстригать буйную траву по бокам взлетно-посадочных полос. Когда он вернулся в кабинет капитана, тот уже был вне себя:
— А, Корбьер, наконец-то! Скорее помогите мне надеть портупею и парадный кинжал! Я вызван к полковнику!
Капитан, славный малый, коренастый, горячий, но сговорчивый, в былые времена, наверное, был похож на Ричарда Видмарка[58]. Крестьянский сын, получив аттестат зрелости, в 40-е годы он поступил на службу к англичанам. Так он стал одним из первых летчиков-испытателей в военно-воз-душных силах, дважды пропадал среди Атлантики, дважды его удавалось спасти, так что потом капитана даже приглашали на радио в программу Пьера Бельмара «Вернувшиеся издалека». Этот бравый солдат побаивался начальства. Он прицепил к своему кителю огромную, как плитка шоколада, орденскую планку и бегом умчался к своему небесно-голубому «рено», бросив Корбьеру: «А потом напомните мне, чтобы я записался в парикмахерскую!»
Секретарь военного аэропорта Корбьер сел за свой металлический стол. Два телефонных аппарата не звонили никогда, и он украшал их диски желтыми цветочками, которых росло полным-полно по краям дорог 105-й базы. Корбьер включил транзистор, стоявший возле кипы просроченных писем и бумаг с пометками «военная тайна» и «для служебного пользования». После побудки Корбьер узнал о волнениях, прокатившихся по Милану, Франкфурту и Нанту. В Германии армия получила разрешение применять насилие, а что будет во Франции? Между тем, в Дублине бельгийского короля только что заклеймили как убийцу[59].
Солдат второго класса Ив Боке, долговязый, с впалыми щеками, на гражданке типограф, а в душе анархист, следил за телетайпом, который с диким шумом и дребезжанием выплевывал сообщения. Боке получил разрешение поселиться рядом с этой огромной, как шкаф, машиной, там он и нес свою службу, не снимая домашних тапочек.
— Смотри-ка, что я только что получил, — сказал он Корбьеру со своим ярко выраженным менильмонтанским выговором.
И положил на стол бумажку:
«ФВКХДДВ ПРИБЫТИЕ УТРОМ ТЕКУЩЕГО ДНЯ ТЧК ПЕРЕДИСЛОКАЦИЯ И РАЗМЕЩЕНИЕ ЛАГЕРЬ ФРИЛЕЗ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПАРИЖСКОГО РЕГИОНА ТЧК ТРИ ПОЛКА БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ ТИП ГЕПАРД ЛИЧНЫЙ СОСТАВ 650 ЧЕЛ ГРУЗ ДВЕНАДЦАТЬ ТОНН СООТВЕТСТВИИ ОСОБЫМИ РАСПОРЯЖЕНИЯМИ ОТОЗВАТЬ РАСЧЕТЫ ОЛЬФА ОКТ ЗАМЕНИТЬ ЧИСЛЕННО АНАЛОГИЧНЫМ СОСТАВОМ ТЧК ЛИЧНОЕ ВООРУЖЕНИЕ ФМ ТЧК БОЕПРИПАСЫ ПРОВИАНТ ДВА ДНЯ ЧЕЛОВЕКА ПЛЮС ЧЕТЫРЕ ГРУЗ СОПРОВОЖДАЕТ БОЕКОМПЛЕКТЫ МЕСТО ДИСЛОКАЦИИ ТЧК БОЕВОЕ СНАРЯЖЕНИЕ АЛЬФА БЕЗ ДОПОЛНЕНИЙ».
— Можешь перевести? — попросил Корбьер.
— Из Солензара заявятся парашютисты с автоматами и боевым снаряжением на шесть дней. Они встанут лагерем вокруг Сорбонны на случай заварухи. Веселенькая история!
— Погоди, я перепишу…
— Продиктуй сегодня своим приятелям по телефону.
— Я теперь и не знаю, где их всех искать!
— Ладно, ты же сам в субботу будешь в Сорбонне.
— Если увольнительные не отменят.
Оповестив товарища и исполнив тем самым
свой революционный долг, солдат второго класса Боке снова вытянулся у себя на койке возле телетайпа и принялся за роман «Долой сердца!» Жоржа Дарьена[60], который ему дал почитать Корбьер. А тот решил не сортировать сегодняшнюю почту, и она пополнила стопку «просрочено». Корбьер вытащил из ящика стола экономические труды Маркса, полное собрание, выпущенное издательством «Плеяда». А что еще делать на авиабазе человеку, умеющему читать, когда никаких самолетов не ожидается? Он маялся от скуки, пробегая взглядом пару страниц «Заработной платы, цены и прибыли». Он не понимал там ни слова, отложил книгу, кляня себя за глупость и бестолковость, открыл другую, более подходящую к его нынешнему настроению, «Письма из Родеза»[61]: «Как известно, у Антонена Арто есть возможность действовать, но ему хотят запретить ею воспользоваться, когда он пытается вместе с несколькими любящими его людьми вырваться из этого раболепного, удушливо-тупого мира…» Вдали от Сорбонны и Нантера, объявленных независимыми университетами, Корбьеру казалось, что он прозябает, как Арто в богадельне.
Сорбонна теперь не пустела ни днем, ни ночью. На первый взгляд, там вообще никогда не спали, но на самом деле Оккупационный комитет открыл аудитории на верхних этажах и переоборудовал их в спальни. Подушки повытаскивали из диванов, сваленные в кучу спальные мешки громоздились у стенных росписей, персонажам которых пририсовали усы. Кое-кто из студентов, не спрашивая разрешения, занял первый подвальный уровень, согнав с насиженных мест стайку крыс и компанию бродяг, обычно втихую ночевавших там. Ректор, не покидавший своей квартиры, ужаснулся, узнав об этом. Смятые жирные бумажки, изгаженные шторы, разбитые бутылки из-под вина, пивные банки, дырки от окурков на коврах. Хуже того: грязь угрожала запятнать красоту студенческих подвигов. Пришлось собрать бригаду дворников, туда наняли легкораненных, лежавших в медсанчасти университета, где свирепствовали ничего не умевшие студенты-первокурсники с медицинского факультета под руководством мошенника в белом халате, которого еще не успели поймать с поличным.
