Генри Хаггард - Элисса
— Принц, — продолжала она, — в последний раз прошу тебя: подумай хорошенько; что-то подсказывает мне, что ты говоришь правду, и если сегодня я приму то, что ты мне предлагаешь, это будет на веки вечные.
— И пусть будет на веки вечные, — сказал Азиэль, наклоняясь еще ниже.
Так, в этом безмолвном, залитом лунным светом саду и состоялась их странная помолвка.
* * *— Госпожа, — послышался рядом голос Метема, — позволь я займусь твоей рукой, время не терпит.
Подняв глаза, Азиэль увидел над собой финикийца с насмешливой улыбкой на лице, а за ним — высокую фигуру Иссахара, который, скрестив руки на груди, холодно взирал на них всех.
— Досточтимый Иссахар, — с лукавыми нотками в голосе обратился к нему финикиец, — соблаговолите подержать руку госпожи, ибо принц может лечить, видимо, только ее губы.
— Нет, — отказался левит, — какое мне дело до этой дщери Баалтис? Исцели ее, если сумеешь, а если нет, пусть примет она смерть, которая удалит камень преткновения из-под ног глупца.
— Но ведь если он жив, то только благодаря этому «камню преткновения». Да пошлют мне боги такой же «камень», если когда-нибудь черный карлик пустит в меня отравленную стрелу, — ответил Метем, готовя свои снадобья. И, обращаясь к принцу, добавил: — Не отвечайте ему, лучше подержите руку госпожи, ладонью к свету.
Азиэль повиновался. Метем промыл рану водой и втер в нее такую нестерпимо жгучую мазь, что Элисса громко застонала.
— Потерпи, госпожа, — уговаривал Метем, — если яд еще не проник в кровь, эта мазь — надежное противоядие.
Они отвели, вернее, отнесли ее во дворец. Здесь Метем перепоручил ее заботам отца, рассказав тому только то, что счел необходимым, и предупредив, чтобы он молчал о случившемся.
У входа во дворец Иссахар спросил Азиэля:
— Уж не приснилось ли мне, принц, что ты поклялся этой идолопоклоннице в вечной любви и что ты поцеловал ее в губы?
— Нет, это был не сон, а явь, Иссахар, — с суровым видом сказал Азиэль. — Выслушай меня и прошу, не докучай мне больше своими упреками; если будет хоть какая-то возможность, я женюсь на Элиссе, если же нет, пока я жив, я не взгляну ни на одну другую женщину.
— Весьма утешительная новость для человека, которому поручено заботиться о твоем благополучии, принц; со своей стороны уверяю тебя, что если будет хоть какая-то возможность помешать тебе, я ни за что не допущу, чтобы ты женился на язычнице, да еще и чародейке.
— Иссахар, — сказал принц, — я прощал тебе многое, потому что хорошо знаю, что ты меня любишь, более того, заменил мне отца. Но теперь я, в свой черед, предупреждаю тебя: не причиняй вреда госпоже Элиссе; всякий удар по ней — это удар по мне, за ним последует неминуемое возмездие.
— Возмездие? — презрительно процедил левит. — Если я и страшусь возмездия, то, конечно же, не твоего; и я не собираюсь слушать любовный бред, когда долг указует единственно верный путь. Я предпочту видеть тебя мертвым, принц Азиэль, чем допустить, чтобы эта чародейка своими кознями увлекла тебя в ад.
И, не дожидаясь ответа, он повернулся и ушел.
* * *По пути в свою комнату, у дверей Элиссы, полный горечи и негодования Иссахар столкнулся лицом к лицу с выходившим оттуда Метемом.
— Эта женщина не умрет? — спросил он.
— Успокойтесь, достойный Иссахар. Надеюсь, нет, если, конечно, не сползет повязка. Я иду рассказать о ее состоянии принцу.
— С удовольствием уплатил бы сто золотых шекелей тому, кто сообщил бы мне, что повязка сползла, и эта женщина оказалась в руках своего прародителя Вельзевула, — страстно перебил его левит.
— И такое говорит святой человек! — прикидываясь изумленным, произнес Метем. — Честно сказать, Иссахар, я готов на многое ради денег, но снять повязку означало бы совершить убийство, а этого я не сделаю даже за золото или чтобы угодить вам, Иссахар.
— Глупец, — ответил Иссахар, — кто просил тебя совершить убийство? Таким оружием я не сражаюсь; останется эта женщина жить или умрет — на то воля судьбы. Зайди ко мне, я хочу поговорить с тобой, ибо ты человек ловкий, искушенный в мирских делах. Послушай, я люблю принца Азиэля, был его наставником с самого младенчества; своих детей у меня нет, и он мне все равно что сын. Кроме того, меня прислали в эту ненавистную страну, чтобы я смотрел за ним и оберегал его от всякого зла. Я отвечаю за все, что с ним может случиться. Итак, что случилось? Эта женщина, Элисса, с помощью колдовских чар…
— Спустись на землю, Иссахар. Какие еще чары требуются ей, кроме этой красоты, кроме этих губ, глаз и стана…
— Эта женщина, повторяю, сумела его зачаровать, и он поклялся на ней жениться.
— Ну и что, Иссахар? Ему пришлось бы долго странствовать по белу свету, прежде чем он нашел бы более обворожительную девушку.
— Ты говоришь: «Ну и что»? Ты же знаешь, кто он, знаешь, какой он веры. Эта идолопоклонница погубит его душу. Ты говоришь: «Ну и что»? Но ты же сам слышал: он поклялся в вечной к ней любви. В своем ли ты уме, торговец?
— Такой же вопрос я мог бы задать и вам, святой отец: вы забываете, что я принадлежу к той самой религии, которую вы поносите. Однако, хорошо это или плохо, случилось то, что случилось; чего же вы теперь хотите от меня?
— Я хочу, чтобы ты предотвратил женитьбу принца Азиэля на этой женщине. Конечно, не с помощью убийства, ибо сказано: «не убий», а устроив так, чтобы она вышла замуж за царя Итобала, если же это невозможно, любым другим способом, который придет тебе в голову.
— Значит, ваш закон говорит: «не убий»; скажи мне, Иссахар, хорошо ли обрекать женщину на участь, которая для нее хуже смерти? Что говорит ваш закон по этому поводу? Конечно, можно считать это проявлением глупого упрямства. Но в твердой воле у этой женщины нет недостатка, и я сомневаюсь, чтобы все городские старейшины смогли передать ее живой в руки Итобала.
— Мне совершенно безразлично, Метем, выйдет ли она за Итобала или нет; хотя я терпеть не могу этого язычника и убежден, что своим своеволием и колдовством она быстро свела бы его в могилу. Я только не хочу, чтобы она стала женой Азиэля; а как ты помешаешь их соединению — это уж твоя забота.
— И что я получу за эту услугу, святой Иссахар? Подумав, пророк ответил:
— Сто золотых шекелей.
— Двести, — задумчиво поправил Метем. — Ведь вы предложили мне двести, Иссахар? Во всяком случае, за меньшую сумму я не возьмусь, и это не столь уж дорого, учитывая, какой тяжкий грех должен я взвалить на свою бедную совесть — разлучить два любящих сердца. Но я хорошо знаю, что вы правы и что супружество оказалось бы несчастливым и для принца Азиэля и для госпожи Элиссы, которым пришлось бы день за днем, год за годом терпеть ваши суровые упреки, Иссахар. Поэтому я сделаю все, что могу, не ради денег, а потому, что считаю это своим священным долгом. Вот пергамент, дайте же мне светильник, чтобы я мог написать обязательство.
— Мое слово и есть мое обязательство, финикиец, — высокомерно отрезал левит.
Метем посмотрел на него.
— Да, конечно. Но вы стары, а в этой варварской стране нередко происходят несчастные случаи. Все же такой документ был бы не для посторонних глаз, и, как вы говорите, ваше слово и есть ваше обязательство. Только помните, двести шекелей под один процент в месяц. А теперь вы, вероятно, утомлены, достопочтенный Иссахар, своими заботами о благе других; и я тоже. Всего доброго, приятных вам снов.
Левит проводил его взглядом, бормоча про себя: «Горько, конечно, что я опустился до сделки с таким прожженным плутом, но я сделал это ради тебя и спасения твоей души, о Азиэль, сын мой. Молюсь только, чтобы судьба не повернула все по-своему».
* * *Два дня после той ночи Элисса была в почти полном беспамятстве; опасались, что она не выживет. Но, когда Метем осмотрел ее на другое утро после ранения и увидел, что ее рука распухла не так уж сильно, а главное, не почернела, он объявил, что она будет жить, что бы там ни предсказывали городские лекари. Ее отец Сакон и принц Азиэль жарко благодарили его, но Иссахар промолчал.
Когда наутро финикиец проходил по рыночной площади, его остановила незнакомая чернокожая старуха; она сказала, что у нее есть для него тайное послание от царя Итобала, который разбил свой лагерь под городом; ее повелитель хочет осмотреть товары, привезенные им с побережья Тира. Метем уже с большой выгодой распродал все привезенное, но он не захотел пренебречь представившейся возможностью, закупил еще партию у других купцов, загрузил двух верблюдов и поехал на муле в лагерь Итобала. К полудню он был уже там. Лагерь располагался около воды, в прохладной тенистой роще; Метем заметил, что на одном из деревьев, недалеко от шатра Итобала, болтается тело повешенного черного карлика.
«Такова участь того, кто стреляет в оленя, а попадает в лань, — размышлял Метем, подъезжая к шатру. — Я всегда говорил, что убийство — опасная игра, за пролитую кровь расплачиваются кровью».
