Виктор Соснора - Властители и судьбы
За этот подвиг Алексей Орлов был возведен в графское достоинство.
Невыносимо слепило солнце.
Солдаты бывшего императора и настоящей императрицы перемешались. Для всех принесли миллионы бутылок, зарезали быков и коров, на угольях поджарили туши, в котлах сварили гречневую кашу, обильно облили расплавленным салом, заправили кашу гусиными шкварками, но бутылки были — только лимонад, вино пообещали к вечеру, пусть совсем выяснится обстановка, и солдаты с достоинством убеждали друг друга: очень это правильное решение, зачем же преждевременно напиваться, вот сделал дело — и гуляй смело, или же — пить пей, да дело разумей!
В пять часов пополудни Петр III подписал отречение от престола.
Император совсем не спал, он устал от вина, от неизвестности, от трусости собственных солдат, он был небрит, и небритое лицо стесняло его больше, чем пистолеты и шпаги.
В семь часов пополудни по Петергофу прогремела карета. В карету было запряжено двенадцать красных лошадей. Окна занавешены красными гардинами. На запятках, на железных подножках и на козлах стояли гренадеры в красных камзолах. Они стояли с обнаженными саблями, с английскими мушкетами. За каретой скакало тысяча двести конвоиров в красных мундирах. В карете под охраной четырех братьев Орловых был Петр III.
Он был без чувств.
С него сорвали парик и били.
Когда перестали бить, увидели, что на висках у него залысины, а волосы совсем седые. Его туловище обмякло, голова болталась.
Над каретой крутилось красное солнце.
Для солдат сегодня был красный день — праздник.
В Петергофском парке, привязанный к алебастровому чудовищу, все еще стоял конь императора.
Через четыре дня, 6 июля 1762 года, Петр III умер — будто бы от нервной горячки. Скоропостижно.
3
Были белые ночи.
В пять часов утра Екатерина уехала из Петергофа в Петербург.
Об этом никто не знал. Не знали об этом и вельможи ее свиты: А. А. Нарышкин, князь M. M. Голицын, князь Н. М. Голицын, гофмедик Унгебауэр, граф Ягужинский и камер-юнкер Матюшкин.
Императрица увезла из Петергофа только своего любимца Алексея Григорьевича Орлова. Орлову было двадцать пять лет. Он был младше императрицы на восемь лет.
Остальные были оставлены.
Фигурки для маскировки: если оставлена свита — значит, это специальные заложники и никакой опасности нет.
Предусмотрительность: Екатерина подумала, что так подумает простодушный Петр. И он так подумал.
Но это не были заложники. Она всех бросила на произвол судьбы. Ее не интересовало, что с ними случится, — изменят ли они ей? Убьют ли их?
Не могла же она рассовать в кареты своих приближенных, получилось бы шествие, шумиха, но не таинственное восстание исторического значения.
Она уехала в Петербург по наитию, никак не подготовив ни себя, ни армию.
В последние дни Екатерина позабыла, что офицеры что-то задумали, а именно: сделать ее самодержавной императрицей. Об этом говорили в кабаках и на концертах, а мало ли какие интриги разгораются в молодых головах, когда музыка, фейерверки, застольные тосты.
Вечером были скачки, охота на оленя и большие бутылки. В эту ночь она ничего не хотела, только спать.
Императрица теперь по расписанию занималась гимнастикой и скачками. Пила поменьше. Ела только деликатесы, которые не обременяют желудок. Екатерина толстела. Она была маленького роста, при таком телосложении толстеть — значит превратиться в карлицу.
Екатерина поплутала по спальне, пощупала толстые занавески, ей хотелось красоты, но как непостоянна эта, господи, красота! На солнце занавески так и сверкали, как искры шампанского, а сейчас, в пять часов утра 29 июня 1762 года, в стеклянном свете восходящего солнца, восходящего за тучами, они утратили и живописные эффекты, и красоту.
Она пошла по спальне, босиком по приятному золотисто-зеленоватому паркету. Открыла ключиком потайную дверцу, пошла по саду.
В саду шумели деревья и фонтаны.
Пела простая птица. Или несколько птиц.
С каждой секундой небо становилось нежнее.
Клумбовые цветы распускались как живые.
Звучали комары.
Каменные чаши фонтанов белели. Главные фонтаны еще не включены.
Каменные статуи смотрели слепыми очами.
Около каменной конюшни ходила потихоньку беспризорная курица-пеструшка.
Воздух так тих, как будто окаменел.
По утрам, когда ее никто не видел, Екатерина носила очки. Днем — стеснялась.
Кое-где над заливом летали чайки. Над головой проносилось уже не мутноватое, как ночью, а настоящее небо.
Над заливом трепетали крошечные паруса рыбачьих лодок. Несколько десятков лодок рыбаки расставили по окружности. В каждой сидело два любителя. Со всех лодок опустили в воду сети. Все лодки плавали потихоньку туда и сюда, рыбаки изо всех сил колотили колотушками в днища. Получался страшный подводный гул, перепуганная рыба поднималась на поверхность и металась, попадая в сети. Такая рыбная ловля называется «колотом».
И ее осенило. Колотом! Колотушками по днищу! Вот и весь переворот. Как просто. Рыбу не нужно глушить порохом, не нужно бить острогой. Бескровно. Напугать многочисленностью лодочек и шумом. Постучать колотушками. И она сама — в сети! Золотая рыбка!
Охваченная своей идеей и счастливыми предчувствиями, Екатерина пошла в конюшню, чтобы посмотреть на свою любимую кобылу, — не от переизбытка сентиментальности, а так, от нечего делать.
Она открыла дверь конюшни, легкую, как воздух, открыла и упала, и ударилась о что-то нетвердое и тепловатое.
Напуганная, императрица вскочила и — увидела: ее Ромео, рыцарь Алехан, Алексей Орлов. Его тело валялось в конюшне, и краски рассвета освещали только лицо. Лицо любимца, — оно с похмелья было изумрудным, глиняные губы.
Расхохотавшись, выхватив лошадиный кнут, императрица стегнула Орлова.
Фаворит вскочил. Не соображая, пряча лицо в ладони, он схватил первого попавшегося коня и выбежал из конюшни. Животное протестующе ржало. Алехан поставил коня на четыре ноги, повернул, как игрушечного, вскочил — и ускакал прочь.
Приблудная курица-пеструшка, до сих пор описывающая бессмысленные круги в окрестностях конюшни, вспорхнула, села на круп коня.
Так и поскакал Орлов с курицей.
На крылатом коне, императрица — за Орловым, а конь тяжело и легко махал крыльями.
Они опомнились на — чьем? — огороде. Как в тридесятом царстве. На земле пестрели цветочки неизвестных овощей. На шесте шумело пугало — в мушкетерском плаще, на вершине шеста череп коровы, с рогами.
Возвращаться нельзя — ангелы для анекдотов: Орлов, голый по пояс, но в красных лакированных ботфортах, и кто же? Официальная невеста его брата в спальном пудермантеле, с напомаженными для завивки волосами, босиком и в очках.
Так появился план восстания.
Первый пункт: сбросить очки, не насмешить лейб-гвардию, у вождя должны быть очи орлицы. Екатерина выбросила очки.
Второй пункт: к ним шли два батрака, в белых рубахах, с граблями, оба кудрявые, у каждого в руке малосольный огурец. Переодеться. Орлов без лишних слов раздел парней, когда они подошли и остановились в недоумении. Орлов бросил им пудермантель и ботфорты, переоделся в батрацкую робу и переодел хохочущую императрицу, вручил коней парням, присовокупив, что передает коней в безраздельное и вечное пользование, а парни стояли в исподнем, кудрявые, в веснушках, с волосатыми ногами, держали дарственные уздечки.
Третий пункт: пройти через петербургские караулы, чтобы не узнали и пропустили. Не узнали и пропустили.
Так началось низвержение Петра III и восхождение Екатерины II.
Орлов носился по Петербургу, поднимая полки, его знали, все охотно поднимались.
Екатерина пудрилась в Зимнем дворце, мазала красной помадой свои и так красные губы, белила и так свое белое влюбленное лицо, делала всякие глаза перед зеркалом — то свирепость, то смиренье, — переодевалась. Гвардейский мундир теперь приобретал двойной смысл: символ восставшего офицерства и непринужденный корсет, — нужно быть пред простой толпой во всем обаянии храбрости и грации.
На эти репетиции ушло четырнадцать часов.
Солдаты восстанья — стояли.
4
По канонам двух дворов обе свиты — Петра и Екатерины — обедали вместе. Объединенные обеды. Их обслуживали карлики финны и монументальные негры в золотых жилетах. Этих уродцев для пикантности разбавляли девушками — воспитанницами, обольстительными.
После обедов стреляли из пушек по воробьям. Не в переносном смысле — да, по воробьиным стаям. Стреляли в стеклянные английские графины — из пистолетов. Стреляли по коллекциям китайских статуэток — из мушкетов. Наклеивали на картон атласные карты и стреляли по жокерам — из луков.
