Время умирать. Рязань, год 1237 - Николай Александрович Баранов
При этих словах великий князь, до того сидевший безучастно, вскинулся, впился полубезумным взглядом в Ратислава и почти крикнул:
– Ты возьмешь с собой сына моего, Андрея! Он последний, кто у меня остался. Он должен выжить, Ратьша! Должен выжить! И ты его спасешь! Слышишь?!
Ратислав опустил глаза, уставившись в столешницу. Что-то плохо получалось у него спасение людей, понадеявшихся на его защиту: Федор, Евпраксия… Теперь Андрей?
– Ты слышишь меня, Ратьша? – Голос Юрия Ингоревича как-то сразу ослабел, и в нем послышалась уже просьба – не приказ.
– Слышу, княже, – отозвался Ратислав, оторвав взгляд от стола и посмотрев убитому горем господину в глаза. – Сделаю все, что смогу.
– Сделай, Ратьша, сделай… – Великий князь перешел почти на шепот. Видно, последняя вспышка отняла у него и так невеликие силы. После этого он замолк, прикрыв в изнеможении глаза.
– Так вот, – поняв, что Юрий Ингоревич больше ничего не скажет, снова начал Будимир, – прорываться будешь не просто так, людством, а пустишь впереди скотину – быков да коров. И погонишь их прямо на татарские ворота. Думаю, навалившись, они должны будут их сломать. Главное, не дать скотине разбежаться до того. Хотя это вряд ли: сразу за Подольскими вратами улица начинается, сплошь заборы по бокам. Не разобрали их татары, так что и разбежаться-то ей особо некуда.
– Сколько там, в Межградье, той скотины? – спросил Ратислав.
– Много. Хватит для задуманного. Только надо ее правильно согнать: впереди – быки, потом – коровы.
– А с людьми что? Кто со мной пойдет?
– Все твои люди. Ну и те, кого сумеем на конь посадить – все какая-то защита для баб и детей, что с вами вырвутся. Еще смерды бездоспешные, от коих на стенах большого толку нет, горожане, что решат спасаться там, на воле.
– А ты, княже? – обратился Ратислав к так и сидящему с прикрытыми глазами Юрию Ингоревичу. – Ты идешь со мной?
Князь приоткрыл глаза, глянул куда-то сквозь Ратшу, ответил чуть слышно:
– Нет, воевода. Я остаюсь. Лягу рядом с женой, дочерьми, невесткой. С рязанцами, уже мертвыми и пока живыми. Но ты должен спасти Андрея. – Голос его потвердел, стал громче. – Помни об этом…
– Успеют ли выйти из города все, кто хочет? – спросил Ратислав уже у Будимира. – Сколько таких?
– Кто ж о том знает? – пожал плечами тысяцкий. – Людей по граду разослал, чтобы обсказать всем о том, что задумали. А сколько решит спытать судьбу, кто знает? Много, мыслю, таких, кто все еще надеется на стены…
– Ладно, сломаем ворота татарские. Пока они хватятся, наверное, большая часть успеет перейти Оку. Там, в лесах, конечно, татарам догнать нас будет непросто, но по следам все равно могут найти. В Заочье-то куда людству податься?
– Я дам проводников, – ответил Будимир. – Есть там, в Заочье, схроны, укроетесь. Те, кому повезет от татар оторваться. Больше сказать тебе нечего, воевода…
Глава 29
Подготовились к прорыву далеко за полночь. Пока набрали людей, годных к конному бою, пока подобрали для них коней, объясняли, что предстоит и что нужно будет делать, оповестили всех, собравшихся в Среднем граде и Кроме, времени прошло немало. Когда конные пастухи, набранные из смердов, начали сгонять к Подольским воротам, назначенным для прорыва, крупную рогатую скотину, коей набралось изрядно, в стены Среднего града полетели первые камни из уже собранных татарами пороков, а не слишком глубокий ров, отделяющий его от Столичного града, был почти наполовину засыпан оставшимися в живых невольниками.
Рассвет пока даже не брезжил. Поднявшийся студеный ветер сдувал с откосов лощины, в которой сгрудилась ревущая скотина, поземку из искрящихся под кровавым светом факелов льдистых снежинок. Снежинки садились, не тая, на шкуры животных, покрывая их белыми попонами, выбеливали плащи и доспехи приготовившихся к прорыву воинов, сермягу смердов.
Наконец все было готово. Ревущие быки и коровы, встревоженно мыча, топтались у ворот, с тысячу человек из горожан и смердов, решивших попробовать вырваться из обреченного города, столпились в лощине Межградья, навьюченные мешками с самым необходимым, многие с малыми детьми на руках. У Ратьши, глядя на них, защемило сердце: скольким суждено добраться до заокских убежищ? Может, вообще никому?
Он тряхнул головой, отгоняя черные мысли, оглядел конных воинов, с которыми предстояло прорываться. Таких набралось три с половиной сотни без малого. Из них полтора десятка его сакмогонов, полусотня монахов-воинов под предводительством Прозора, остальные набраны с бору по сосенке. А в личной свите Ратислава кроме его меченош опять появились княжич Андрей с оставшимся в живых ближником Воеславом и хан Гунчак, решивший, если суждено умирать, то умереть на просторе, за стенами душного для него города.
Проводить идущих на прорыв подъехал сам Юрий Ингоревич с остатками своей свиты. Обнял сына, долго смотрел ему в глаза, сказал что-то тихо-тихо, выпустил из объятий, сгорбившись, подволакивая правую ногу, подошел к Ратьше, обнял и его, шепнул:
– Сохрани сына…
Оттолкнул, заковылял к коню, отстранив кинувшихся помогать, сам забрался в седло, осмотрел все Межградье, махнул рукой – мол, начинайте – и погнал коня к воротам, ведущим в Кром. Оттуда, из высокой угловой башни, обращенной к Оке, он собирался смотреть, как пойдут дела у Ратислава.
Конные пастухи вооружились факелами и начали теснить скотину ближе к воротам, подпаливая ей бока бьющимся под ветром пламенем. Быки и коровы встревоженно заревели, выпуская пар из глоток в морозный воздух, сбились в тесную кучу, наперли на воротины. Засовы были заранее выдвинуты. Створки со скрипом выгнулись наружу, но не открылись – мешал наметенный снаружи, прихваченный морозом снег. Пастухи заголосили, засвистели, замолотили факелами по хребтам безвинной скотины. Быки и коровы шарахнулись от огня, начали вставать на дыбы, налезая друг на друга, рев оглушал. Воротины снова пронзительно заскрипели и начали расходиться в стороны, открывая узкий пока проход.
В эту узкую щель полезли обезумевшие от огня и дикой давки поставленные первыми быки. Самый мощный из них, обдирая бока и раздвигая ворота по ширине своей необъятной туши, протиснулся наружу, победно взревел и, задрав хвост, дикими скачками понесся по огороженной забором улице прямо на колья татарской городни. Следом полезли разом еще двое, расширив проход для остальных. Дальше – больше.
Обезумевшая, разъяренная скотина поперла сплошным потоком, распахнув ворота настежь, вырвавшись на свободу, заполнила всю ширину улицы от забора
