Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени - Юрген Остерхаммель
В общем, при пристальном взгляде на идеальный тип «колониального города» его контуры постепенно теряют четкость. Не каждый город становится типичным колониальным городом только потому, что находится на колонизированной территории. Да и различия между колониальными и неколониальными городами, имеющими схожие функции, не следует переоценивать. На основе того факта, что французский Марсель и индийский Мадрас (современный Ченнаи) были портовыми городами, между ними возникло много общего, а различие состояло в том, что один из них колониальный, а другой – нет. С другой стороны, существует нечто вроде колониальной переходной фазы в глобальном развитии городов. Она растянулась с середины XIX века до середины XX. Города колонистов мировых фронтиров типа Бостона и Нью-Йорка, Рио-де-Жанейро и Кейптауна были новыми образованиями, возникшими на территориях, где до того не существовало городских структур. Они представляли собой новшество в урбанной культуре раннего Нового времени. Модерный колониальный город европейского происхождения, однако же, накладывал свои структуры на существующие древние городские культуры Северной Африки и Азии, нередко вызывая сопротивление с их стороны. Европейские образцы урбанизации никогда в истории не оказывали такого сильного влияния в мире, как в этот период. Колониальные города, в строгом смысле этого слова, исчезли вместе с колониальным владычеством. С сегодняшней точки зрения, они производят впечатление промежуточного явления на пути движения к постколониальным мегагородам современности, которые в своем эволюционном развитии давно оставили позади европейские образцы, питаясь ныне энергией отчасти локальных, отчасти мировых источников, а не специфической европейской или западной динамикой.
Колониальная вестернизацияКолониальное прошлое городов и их подъем до уровня мегаполисов находятся в настолько недетерминированных отношениях друг с другом, что какие-либо общие высказывания здесь просто невозможны. В список десяти самых больших городов Земли на 2000 год входит только одна бывшая имперская метрополия – Токио. Еще одним городом с империалистическим прошлым можно назвать Нью-Йорк – если рассматривать его как центр американской мировой гегемонии[1093]. Такие города, как Лондон и Париж, которые еще до Токио, в период между 1850 и 1960 годами являлись важнейшими имперскими мегаполисами, уже не входят в мировой список самых населенных городов. При этом они сохранили статус «города мира», являясь узловыми коммуникационными пунктами на вершине глобальной иерархии городов и обладая рычагами всемирного управления на самых разных уровнях. За исключением Лондона все сегодняшние «города мира», среди которых лидируют Токио, Нью-Йорк, Лондон и Париж, входят в этот рейтинг не потому, что прежде они были колониальными мегаполисами. За исключением Токио все города из десятки крупнейших городов мира (в том числе и Нью-Йорк!) были в прошлом колониальными городами, хотя и разного типа и в разное время. Когда в 1905 году Сеул попал под японское колониальное господство, за спиной Мехико было уже доброе столетие постколониального существования. Каир в формальном смысле был колонией только на протяжении тридцати шести лет (с 1882 по 1918 год), а вот Батавия/Джакарта – в течение трехсот тридцати лет (с 1619 по 1949 год). Другие колониальные города, привлекавшие мировое внимание в свое время, но не ставшие позже мегаполисами, такие как Кейптаун, Ханой, Дакар и многие другие, ведут сегодня относительно скромное существование. Центры огромных когда-то колониальных держав, в частности Мадрид и Амстердам, превратились сегодня в глобальном масштабе в туристические достопримечательности среднего уровня. Города, которые по чисто статистическим критериям могут быть справедливо причислены к мегаполисам, например Бангкок или Москва, никогда не входили в число мест, находящихся на колонизированных территориях. А в случае Шанхая колонизация имела очень специфическую и по-своему ограниченную форму.
Эпоха колониальных городов не подготовила эпоху мегаполисов с их типичными глобальными связями каким-то специфическим образом. Поэтому было бы слишком просто задаваться вопросом, является ли колониальное прошлое преимуществом или недостатком отдельных городов на фоне их сегодняшнего места в мире. Скорее, следует предложить утверждение от противного: колониальное прошлое города не является необходимым условием и причиной взрывного роста, который последовал начиная с середины XX века, а тот факт, что иной город был в свое время столицей империи-колонизатора, не являлся гарантией первоклассной позиции в урбанном постколониальном мире.
Новоевропейские города-фронтиры, возникшие на территориях британских доминионов, образуют собственный тип города, что ярче всего выразилось в Австралии, Новой Зеландии и на западе Канады. Они являются прямым продуктом европейской колонизации и имеют мало гибридных черт. Поскольку они появились в условиях отсутствия прежде существовавшего городского ландшафта и создавались в пограничной ситуации нового фронтира, их нельзя отнести к типу «колониального города» в соответствии с представленным выше определением. Австралийские города не были простыми копиями британских городов, отличаясь и в этом смысле от новых испанских поселений в Америке, которые при всех локальных особенностях, в сущности, воспроизводили испанскую модель градостроения. Австралийские города скорее сродни городам Среднего Запада США, которые возникли примерно в то же время. Иначе, чем в азиатских или североафриканских колониях, развитие австралийских городов проходило последовательно и не прерывалось, поскольку Австралии не было суждено пережить внезапную деколонизацию. Она прошла медленный и мирный путь политической эмансипации в рамках британского конституционного порядка. С экономической точки зрения австралийские города оставались колониальными до тех пор, пока не обрели независимость от лондонских финансовых рынков (это произошло постепенно после 1860 года)[1094]. Они долгое время оставались в безальтернативной зависимости от рынков Британской империи, а австралийская внешняя торговля большей частью управлялась британскими фирмами[1095]. Процесс мягкой экономической деколонизации доминионов был в общих чертах завершен в 1950‑х годах.
Ярким нововведением колониализма XIX века были «договорные порты» (treaty ports)[1096]. Обычно местные властители в Азии и Африке ограничивали торговую активность иноземцев, отводя для их торговли избранные места и держа ее насколько возможно под собственным контролем. Иноземным торговцам при этом предоставлялись определенные права в качестве резидентов[1097]. Когда после 1840 года друг за другом были «открыты» для международной торговли Китай, Япония и Корея, даже самым фанатичным приверженцам свободной торговли стало ясно, что, полагаясь лишь на движущие силы рыночных отношений, внедриться в это экономическое пространство невозможно. Необходимы были особые институциональные формы, подкрепляемые в конечном счете военной угрозой. Разветвленная система международных договоров (так называемых «неравноправных договоров») гарантировала иностранцам из стран Запада односторонние привилегии, включая, прежде всего, иммунитет от юрисдикции азиатских стран. Помимо
