Гюг ле Ру - Гибель Византии (сборник)
Джиакомо Контарини, с небольшим отрядом венецианских соотечественников, занял ворота, называемые Контоскалиум.
Следующие ворота! были названы, вследствие их близости к церкви св. Софии, Ходегетрией. Начальство над позицией между Контоскалиумом и Ходегетрией было отдано испанскому консулу, дону Педро Джулиано. Ходегетрия — были самые восточные ворота в стене, омываемой Мраморным морем.
В Акрополь был поставлен злополучный претендент на оттоманский престол Орхан-эфенди, с небольшим отрядом своих турецких приверженцев.
Все позиции, от Акрополя до Цинегиона, вдоль Золотого Рога были поставлены под верховное начальство Кира Луки Нотараса, генерал-адмирала, который не только обладал высшим военным чином в Византийской империи, но вообще считался храбрым, опытным офицером, хотя был мало любим вследствие вспыльчивого характера.
При входе в гавань возвышалась башня, где расположился венецианец Габриелло Тревизо с пятидесятью воинами.
Через вход в гавань была протянута крепкая железная цепь. Часть этой цепи сохранилась в константинопольском арсенале. Она состояла из огромных продолговатых колец дубового дерева, заключенных в листы железа и скрепленных между собой меньшими железными кольцами.
Вдоль этой цепи, внутри гавани были выстроены в несколько рядов 15 галер и множество меньших судов, и поставлены под начальством венецианского капитана, Антонио Диедо. Всего в гавани было 26 галер: из них 5-генуэзских, 5 — венецианских, 3 — критских, 1 — анконская и 10 — греческих.
Ближе к центру города, на свободном пространстве, окружавшем церковь Св. Апостолов, расположился отряд в 700 человек, навербованных преимущественно из монахов, и запасной отряд, под начальством Димитрия Кантакузена и его зятя, Никифора Палеолога.
При всех отрядах у стен состояли монахи и священники, с тем, чтобы постоянно возносить молитвы и служить обедни.
Во всех церквах денно и нощно шла служба, почти без перерыва. Утренняя служба обыкновенно заканчивалась крестными ходами по улицам и вдоль стен.
Император Константин обыкновенно присутствовал на заутренях в церквах, в то время как он делал утренний смотр стенам; он часто слушал также торжественные богослужения около полудня. В промежутках между молитвами он садился на арабского коня и в сопровождении небольшой, но избранной свиты, делал объезд укреплениям, посещая все позиции, внушая солдатам «священный долг все претерпеть ради славы Божией». Затем он возвращался в главную квартиру за воротами св. Романа и после краткого, отдыха под сенью большой палатки, снова начинал производить осмотр. В этой добровольно наложенной на себя обязанности, император всегда имел спутниками своего друга, Францеза и отдаленного родственника, испанца Дон-Франческо ди Толедо.
Предместье Галата, по ту сторону Золотого Рога, само по себе представлявшее укрепленный город, было населено главным образом генуэзцами. Они образовали общину под управлением синдика, были независимы от юрисдикции императора и находились в тесных сношениях с великой республикой, своей метрополией. Граждане Галаты были большей частью торговцы, не слишком заботившиеся о соображениях высшей морали или политики, но всегда помышлявшие о том, чтобы из всего извлечь как можно больше выгод для себя лично. Греки от души ненавидели их как католиков, дерзких иностранцев и беззастенчивых соперников в торговле, а генуэзцы отплачивали им такой же враждой.
Услыхав от соотечественников из Адрианополя об обширных приготовлениях султана, галатские генуэзцы сочли вполне согласным со своими обязанностями с одной стороны относительно братьев христиан, а с другой — относительно самих себя действовать энергично по двум направлениям. Они послали в Геную вести об опасности, угрожающей Константинополю, и требовали, чтобы была послана немедленная помощь императору. Одним из результатов этих стараний был желанный приезд их соотечественника Джустиниани с итальянскими стрелками из лука. В то же время галатские генуэзцы отправили специальных послов в Адрианополь, чтобы напомнить султану, что Галата независима от императора. Они предлагали сохранять нейтралитет, нисколько не помогать императору, за то требовали, чтобы султан признал их независимость и обязался не вредить их городу. На это султан с радостью согласился и прежде, чем выступил против Константинополя, дал торжественное обещание уважать нейтралитет Галаты.
Вследствие этих сделок, пока греческая столица подверглась жестокой борьбе, Галата оставалась спокойной, жители ее пользовались случаем, чтобы наживать большие барыши, снабжая ту и другую сторону провиантом и товарами по неслыханным ценам.
При таких обстоятельствах началась осада Константинополя.
Глава VI
«Дневник», который вел Николай Барбаро, венецианец, сражавшийся на стороне греков, «Мемуары» друга императора и постоянного его спутника, Францеза, доклад, представленный папе другим защитником города, архиепископом хиосским, Леонардом и «Славянский дневник», написанный по всей вероятности очевидцем, — все это вместе составляет достаточный материал для воспроизведения истории этой борьбы изо дня в день.
Турецкая канонада началась 11-го апреля. Сигнал был подан первым выстрелом из исполинской «базилики». Казалось, внезапный удар грома потряс землю и разверз небеса, до того оглушителен был выстрел и так далеко разнеслись его раскаты. С сотворения мира ничего подобного не слышали на берегах Босфора. В городе не только испуганные женщины с детьми, но даже и мужчины выскакивали из домов на улицы, ударяли себя в грудь и восклицали: «Кирие элейсон! что-то с нами будет?»
Жители конечно еще более встревожились, когда разнеслись из уст в уста преувеличенные толки о громадных размерах турецких каменных снарядов. Греческая пушка, называемая гелеполи, самого крупного калибра, метала снаряды, весившие не более полукентенара или 150 греческих фунтов. Самые же мелкие турецкие снаряды, бросаемые против стен, имели весом не меньше 200 греческих фунтов. Большинство же их имело вес от 200 до 500 фунтов, а главная турецкая батарея, против ворот св. Романа, метала ядра весом от 800 до 1 200 фунтов. К счастью, требовалось много времени, чтобы чистить и снова заряжать орудия, так что из этих гигантских пушек можно было делать не более 7-ми выстрелов в день.
12-го апреля, около часу пополудни, турецкий флот показался в виду Константинополя. Но он ничего не предпринимал. Суда бросили якорь близ Азиатского берега, напротив Диплокиниона, флот казался грозным не столько благодаря размеру галер, сколько вследствие многочисленности мелких судов. Караульные с высоты константинопольских башен насчитали 145 судов больших и меньших, образовавших флот султана.
Между 12-м и 18-м апреля не случилось ничего, достойного внимания. Бомбардировка продолжалась изо дня в день. Но она почти не оказывала никакого действия. Турки не умели метко прицеливать орудий. Они принуждены были также исправлять Урбанову гигантскую «базилику», которая на второй же день пришла в негодность. Говорили, что Урбан увеличил силу ее сопротивления заряду, скрепив ее дуло несколькими железными обручами.
Греки старались ослабить действие больших каменных снарядов, сыпля со стен смесь извести с кирпичной пылью.
Обе стороны метали стрелы и палили из длинных, тяжелых ружей. Но эти ружья были еще редкостью, их было очень немного и у греков, и у турок. Однако, по словам Барбаро, греки все-таки были лучше вооружены, чем турки. Большинство стрелков из ружей были поставлены у ворот св. Романа, где, как уже упомянуто, сосредоточились самые отборные войска, под начальством Джустиниани, для того, чтобы они сражались на глазах императора.
Хотя первые восемь дней осады были не важны с военной точки зрения, но они не лишены своеобразного интереса.
Вскоре после открытия канонады, в турецкий лагерь прибыл посол от Иоанна Гуниади, регента Венгрии. С почтительным приветом «великому султану», Гуниади извещал Высокую Порту, что он перестал быть «правителем Венгерского королевства» и что он передал свою власть и управление в руки молодого короля Владислава. Желая возвратить полную свободу действия новому королю, он возвращал документ, подписанный Тугрой султана и одобряющий перемирие, заключенное в Смедереве в 1451 г., и требовал, чтобы ему вернули его собственную подпись.
Очевидно, это была дипломатическая уловка, чтобы помочь грекам испугать султана, намекнув ему, что венгерская армия может, в случае надобности, пойти против турок. Это было действие, рассчитанное на подкрепление доводов Халила-паши в пользу мира. Сам Гуниади был скорее бравый солдат, чем тонкий дипломат. Этот дипломатический план мог зародиться только в голове итальянского кардинала, или в опытном гибком уме старого деспота сербского, который вообще считался чрезвычайно искусным дипломатом, точно так же как и способным воином. Как мы видели, деспот Георгий, по требованию нового султана и вопреки предостережениям одного греческого патриота, успешным посредничеством достиг трехлетнего перемирия между Венгрией и Турцией. Весьма вероятно, гнев Кира Луки Нотараса и Кантакузена против деспота, о чем свидетельствует письмо императора к Францезу, был возбужден его вмешательством в это перемирие. Если правда, что перемирие предоставляло султану произвести нападение на Константинополь, то следовательно уничтожение его могло бы считаться средством заставить его отказаться от осады.
