Леонтий Раковский - Кутузов

Маршал Удино размещался в маленькой, закопченной деревенской баньке, стоявшей в голых ольховых кустах у самой реки. Нерешительный Удино был в большой, понятной тревоге. Он боялся, что Чаплиц обнаружит их и ударит по мостам и переправе из своих тридцати пушек.

Но сегодня тревожился не один Удино. И более решительные и мужественные маршалы — Бертье, Ней, Мюрат — и все свитские генералы чувствовали себя весьма неспокойно.

Император с Бертье и Удино жались в тесной белорусской бане, пахнущей сажей и березовыми вениками, за наскоро сколоченным столом, на котором лежала карта и стояла свеча.

Наполеон в который раз изучал течение этой проклятой реки. Длинноносый, с невеселым лицом маршал Удино стоял у порога, ожидая приказаний. А не похудевший за поход маленький Бертье грел руки у "каменки", которую топили ночью.

В тесном предбаннике, устланном тертой соломой, стояли Ней, Мюрат и генерал Рапп. Они вышли из бани, потому что всем не хватало в ней места.

У дверей бани маячили с ружьями у ног два усатых гвардейца.

— Наше положение неслыханное. Если Наполеон выпутается, тогда в нем сидит сам дьявол! — по-солдатски грубо сказал товарищам несдержанный Ней. Он говорил по-немецки, чтобы его не поняли часовые.

— Я предложил ему, — зашептал Мюрат, — спастись одному: переправиться через реку в нескольких лье отсюда. Мои польские уланы берутся доставить его в Вильну. Но он и слушать не хочет. Я не думаю, чтоб нам удалось вывернуться. О сдаче в плен, конечно, не может быть и речи. Мы все должны погибнуть здесь!

Мюрат огорченно махнул рукой и вышел из предбанника на свежий воздух.

Ней и Рапп ходили в раздумье по тесному предбаннику из угла в угол.

И вдруг Мюрат вбежал назад в предбанник и, расталкивая Нея и Раппа, кинулся в баню.

— Государь, неприятель очистил позицию! — закричал Мюрат так, словно звал в атаку.

— Не может быть! — вскочил со скамейки Наполеон.

— Посмотрите, они уходят.

Все бросились вон.

Из деревни, занятой русскими, тянулась в лес колонна пехоты. Ее замыкали казаки. Из тридцати пушек, стоявших на пригорке у деревни, не осталось ни одной. Бивачные костры чуть дымились, потухая.

Все, у кого были зрительные трубы, смотрели не отрываясь на это непонятное, но восхитительное зрелище.

Сомнений не оставалось — произошло невероятное чудо: генерал Чаплиц снялся с удобной позиции за час до того, как французские понтонеры собирались ставить первые козлы для мостов.

— Фридрих Второй назвал бы это "его величество случай"! — говорил Наполеон, продолжая смотреть в трубу. — Я всегда считал, что всякое военное предприятие хорошо соображено, если две трети в нем отнесены на долю расчета, а одна треть на долю случая! — закончил Наполеон, опуская трубу и глядя на своих повеселевших маршалов. — Я обманул глупца адмирала. Он ждет меня там, где я ему подсказал! Где я хочу, чтоб он меня ждал!

Он сиял от счастья, которое свалилось так нежданно.

Увидав, что Чаплиц ушел, Наполеон приказал поскорее занять противоположный берег.

Адъютант Удино, лейтенант Жакмино и граф Пшездецкий бросились на лошадях вплавь через реку. За ними последовало сорок охотников 7-го конноегерского полка. Конные егеря взяли на стремя по одному вольтижеру. Два простых небольших плота стали перевозить стрелков.

Переправившиеся на правый берег французы оттеснили казачьи разъезды, которые показывались несколько раз на берегу.

Наполеон приказал наводить два моста — в двухстах саженях друг от друга: один для пехоты и кавалерии, другой для артиллерии.

В час дня закончили легкий мост — его настлали досками. Первой переправилась 6-я дивизия Леграна из корпуса Удино. Она была в отличном состоянии и в полном, почти кадровом составе. Когда дивизия перешла на правый берег, она закричала: "Да здравствует император!"

Наполеон гордо взглянул на маршалов и сказал:

— Моя звезда взошла вновь!

Любимец императора Александра I адмирал Чичагов считал себя непогрешимым в военном деле, недаром император отводил ему, англоману, первую роль в поимке главного врага Англии Наполеона. Бежав на правый берег Березины, Чичагов был уверен, что Наполеон попробует переправляться где-либо возле Борисова, на кратчайшей дороге в Минск. Потому Чичагов с главными силами остался у Борисова, а дивизию Чаплица послал к деревне Брили против брода у деревни Студенка. Чаплиц должен был занимать дефиле у Зембина на пути в Вильну. Ниже Борисова адмирал поставил отряд генерала Орурка.

Когда же к Чичагову прибежали борисовские мещане и сообщили, что французы собираются переправляться в нижнем течении у деревни Ухолоды, где французские понтонеры уже рубили лес, то Чичагов решил оставить Борисов и двинуться на юг к Шебашевичам.

Как ни уговаривал его начальник штаба опытный генерал Сабанеев обождать, пока обстановка прояснится, самонадеянный и упрямый Чичагов не послушался и пошел со своими главными силами на юг.

Чаплицу он приказал подойти к Борисову, чтобы подкрепить оставленный у мостовых укреплений корпус Ланжерона.

Чаплиц, стоя у деревни Брили, заметил 13 ноября вечером возле Студенки многочисленные бивачные огни, услыхал стук топоров. Он произвел разведку на левом берегу и взял пленных. Пленные показали, что между Старым и Новым Борисовом сосредоточена вся французская армия.

Чаплиц послал донесение об этом Чичагову и Ланжерону, а сам собрал свои войска, разбросанные между деревнями Брили, Веселово и Зембинским дефиле, к Брилям. Он заботился только о дороге на Минск, а дорогу на Вильну оставил без внимания. На Зембинской болотистой дороге тянулась на несколько верст гать с десятками длинных мостов, делавших дорогу труднопроходимой. Если бы Чаплиц догадался все поджечь, французам, даже переправившимся через Березину, было бы невозможно спастись.

Прошел день. Чаплиц не получил от Чичагова никакого ответа, зато Ланжерон вторично приказывал идти с дивизией к Борисову. И Ланжерон и Чичагов не придали сообщениям Чаплица никакого значения.

Чаплиц, видя готовящуюся переправу, мог бы на свой страх и риск остаться с дивизией у Брилей, но не захотел брать на себя лишнюю ответственность. Он пошел к Борисову, оставив против Студенки слабый отряд генерала Корнилова, решив: "Начальству должно быть виднее, что надо делать!"

Бездарный, но самоуверенный адмирал Чичагов и исполнительный, но глупый генерал Чаплиц оказались той "звездой" Наполеона, которая засияла ему в Березине.

При Березине окончилась судьба великой армии, заставлявшей трепетать Европу. Она перестала существовать в военном отношении, ей не оставалось другого способа для спасения, как бегство.

К вечеру 14 ноября был закончен второй мост, предназначенный для артиллерии, ее парков и обоза. Этот мост делали из более толстых бревен и настилали не досками, а круглым лесом.

В течение ночи и следующего дня шла беспрерывная переправа боеспособных частей и артиллерии под прикрытием сильной сорокапушечной батареи на высоком правом берегу у Студенки.

Толпы безоружных и обозы с награбленным в Москве добром, с которым никак не желали расстаться многие солдаты, их жены и любовницы, разбогатевшие жадные маркитанты, везшие десятки телег с дорогой даровой поклажей, — все они еще не успели подойти к Студенке.

Мосты, сделанные на козлах, ломались по нескольку раз в день. Возницы мчались по ним вскачь, козлы постепенно углублялись в илистое дно. На мосту образовывались впадины и ухабы, бревна настила выпирали вверх, козлы расшатывались и подламывались. Движение приостанавливалось на несколько часов, пока неутомимые понтонеры не исправляли повреждения.

15 ноября в полдень переправился сам Наполеон со свитой и штабом в сопровождении гвардии.

Императорскую квартиру устроили в одном лье от реки, в маленькой деревне Занивье. Переправившиеся раньше войска дивизии Удино растаскали на костры все занивские хатенки. Уцелела только одна: в ней помещался штаб. Эту хату заняли под квартиру императора, хотя в ней уже не было крыши: солома, стропила и слеги давно исчезли.

Наполеон приказал генералу Эбле хоть приблизительно прикинуть, сколько понадобилось бы дней для того, чтобы переправить все армейские и частные обозы, скопившиеся на берегу у Студенки.

— Понадобилось бы не менее шести дней, государь, — ответил Эбле.

— Их все надо сжечь на месте! — не выдержал Ней.

Наполеон молчал, думая о чем-то. Прекрасно знавший своего любимого властелина и опытный придворный угодник, маршал Бертье понял мысли Наполеона: ему не хотелось бы расстаться с "трофеями", вернуться в Европу с пустыми руками. Ему хотелось бы, чтобы новые тысячи солдат, которых он поставит под свои знамена, знали бы, что трудности похода вознаграждаются богатейшей добычей. Он колебался. Бертье понял его мысли и стал рьяно возражать прямодушному простаку Нею.