Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Марта была хрупкая, маленькая, стройная, легкая, как птичка, и совсем не напоминала их. У нее были глаза цвета самой глубокой ночи и мягкие волосы — мама украшала их белыми цветами. Она говорила, что подобрала Марту далеко на севере, на островах, сиротой.
— Это моя приемная сестра, — хмуро объяснил Дэниел.
— Хорошо, — коротко сказал священник. Их накормили и уложили спать в маленькой, прохладной, — здесь, в предгорьях, ночами было зябко, комнатке.
Мальчик проснулся за полночь, и, пошарив рукой по кровати, замер — Марты рядом не было.
Он быстро оделся, и, нашарив кинжал, прислушался — из соседней комнаты доносились сдавленные, отчаянные стоны. Он нажал на деревянную дверь — та не поддавалась.
Спокойно, холодно подумав, Дэниел подцепил острием кинжала ставни, и, открыв их, выбрался во двор.
— Там, — понял он. Взобравшись на окно, он замер на мгновение, а потом, увидев в свете луны залитое слезами лицо сестры, не колеблясь, вонзил кинжал в шею человека, что прижимал ее своим телом к постели. Священник захрипел и Дэниел, сцепив, зубы, повернул лезвие — несколько раз, слыша хруст позвонков. Он с усилием отбросил истекающее кровью тело, и Марта, сдвинув ноги, прикрывшись, сжавшись в комочек, зарыдала — тихо, беззвучно.
Дэниел вынул кинжал, и, обняв сестру, неслышно спросил: «Все в порядке?».
— Он хотел, — Марта глотала ртом воздух, — он заставил…, Она вдруг наклонилась, и ее стошнило на пол. «А потом сказал, что я индейская тварь, и что мы все только на одно годны. Но он не успел, не успел, — она с ненавистью посмотрела на тело священника, и, встав с кровати, натянув разорванное платье, — плюнула ему в лицо.
— Пошли, — мрачно сказал Дэниел, — теперь нам надо прятаться, пока не доберемся до Картахены. С тех пор сестра каждую ночь просыпалась от кошмаров, и он сидел, укачивая ее, борясь с усталостью, напевая ей мамины песни.
Марта, было, зевнула, успокаиваясь, но внезапно опять застыла: «Cessez le feu! Tenez!» — сказала она незнакомым, металлическим голосом.
— Да вроде никто не стреляет, — недоуменно пробормотал Дэниел и почувствовал, как захолодели у него кончики пальцев. «Я вспомнил, — пробормотал он. «Марта, я все вспомнил! Его звали Арлунар! Он учил меня стрелять из лука!».
— Это был мой отец, — тем же, незнакомым голосом, проговорила сестра, и, повернув к нему голову, — Дэниел вдруг испугался отражения огня в ее зрачках — добавила: «Он тут, Дэниел, рядом с нами, я это чувствую».
Чуть зашелестели листья, устилающие землю, и с той стороны костра Дэниел увидел желтые глаза ягуара.
Николас Кроу спешился и посмотрел на расстилающуюся перед ним синюю гладь моря.
Песок на берегу был снежно-белым, и он, наклонившись, потрогав воду рукой, хмыкнул:
«Теплая». Ник нашел какую-то палочку, и стал по памяти чертить на песке карту.
— Вот же я дурак, — пробормотал Ник. «Конечно, этот, как его, Алонсо де Пинеда тут уже был, давно, лет восемьдесят назад. Папа же мне рассказывал. Только он навстречу мне шел, отсюда до Веракруса».
Ник посмотрел на юг, и, тряхнув головой, усмехнулся: «Обидно столько отмахать, и возвращаться обратно. Теперь ясно, где я, вода пресная тут вроде есть, лук я у индейца забрал, не пропаду. Надеюсь, в Сент-Огастине, — он взглянул на север, — во Флориде, — нет никого, кто вспомнит папину шпагу».
Ник рассмеялся вслух и нежно погладил золоченый эфес. «Вы же мои хорошие, — сказал он наядам и кентаврам, — мы с вами не пропадем. Нет, не пропадем».
Капитан Кроу подозвал свою лошадку и потрепал ее между ушей. «Сейчас туда поедем, — указал он рукой на горизонт, — там свежей травы много, поешь вдоволь».
Лошадь удовлетворенно заржала, и всадник вскоре слился с простором прерии, что лежала вокруг него.
Дэниел тихо велел: «Марта, не двигайся, может, он уйдет еще».
— Это она, — девочка улыбнулась и вдруг, — брат вздрогнул, — так и стоя на коленях, откинув голову назад, — темные волосы коснулись земли, — запела на языке, который Дэниел уже слышал, — когда-то давно.
Дэниел смотрел на нее и внезапно вспомнил далекое, — то, что, оказывается, жило в нем все это время.
— А о чем ты поешь? — спросил он Арлунара. Мужчина и мальчик сидели рядом, и шаман показывал ему, как правильно сгибать древесину для лука.
Арлунар улыбнулся. «Пою, чтобы не было дождя, — ну, или если надо, чтобы был. Пою, чтобы океан стал тихим. Чтобы рыбы было много, и зверя тоже, и никто бы не был голодным».
Дэниел подумал и спросил, обведя рукой тихий, чуть щебечущий птицами лес — деревья уходили ввысь, к самым облакам: «А тут? Тут они тебя тоже слышат? Ну, небеса».
— Они меня слышат везде, где бы я ни был, — серьезно ответил шаман. Матушка и Миа рыбачили, сидя на берегу узкой, порожистой речки, поодаль.
— А Миа? — Дэниел посмотрел на распущенные по спине, темные волосы девочки. «Она тоже — как ты?».
— Она еще маленькая, — Арлунар нежно взглянул на дочь. «Но да, наверное. Просто, — он вдруг горько улыбнулся, — никто из наших детей, даже если они рождались, — не выживал.
Она первая.
— Почему так? — нахмурился мальчик.
— Нам нельзя, — коротко ответил Арлунар и стал натягивать тетиву.
Марта замолчала и немного посидела тихо, глядя на зверя, едва слышно, неглубоко дыша.
— У нее малыши, — Марта нашла руку Дэниела, — тут, рядом. Она волнуется. Я ей сказала, что мы не опасны, пусть идет и кормит дальше».
Самка ягуара поднялась, — одним, неуловимым движением, — и, выгнув спину, качая хвостом, удалилась в предрассветные джунгли.
— Это папина песня, — грустно сказала Марта, уставившись на затухающий огонь, — он ее мне пел. Только я не знаю, о чем там, не понимаю. И других не помню.
— О чем бы там ни было, — твердо ответил брат, — оно работает, видишь. И не хлюпай носом, пожалуйста, вспомнишь ты еще все! А с людьми так можно? Ну…, - он вдруг замялся и покраснел.
— Нет, — Марта помолчала. «Если было бы можно, я бы все про всех знала, а так, — она обвела рукой джунгли, — только про зверей. И деревья еще, цветы, — я их тоже слышу. А папа — он разговаривал с небом.
Девочка вдруг подняла большие, темные глаза и спросила: «А что стало с моим папой? Ты должен знать, Дэниел, ты ведь там тоже был. И ты меня старше на год!».
— Я не знаю, — вздохнул брат. «Я помню только, что он был высокий, смуглый, как ты, и учил меня стрелять из лука. А потом, — он помедлил, — я помню песок, кровь на нем, и как ты кричала. И мама кричала тоже, ну, вот это, по-французски».
— Его убили, — равнодушно, обхватив плечи руками, сказала Марта. «Только я не помню, кто.
Но вспомню». Ее зубы вдруг застучали, как в лихорадке, и Дэниел, оглянувшись, поднял одеяло, которое они унесли у священника: «Накинь, ради Бога, — попросил он, — холодно еще».
— Спать хочу, — неудержимо зевнула Марта и, свернувшись в клубочек, мгновенно засопела носом.
Мальчик поворошил костер и застыл — среди темных, медленно затихающих джунглей, он увидел какое-то движение — легкое, едва заметное.
Он сел напротив — смуглый, высокий, — и на ломаном испанском языке, ласково, сказал: «Не бойся».
— Вы ее отец? — потрясенно спросил Дэниел. «Но как?».
Индеец — у него было жесткое, изуродованное шрамами, раскрашенное лицо, тихо ответил:
«Нет. Но я все видел и слышал. Ей надо на тепуи».
— Что это? — недоуменно спросил Дэниел.
— Там, — мужчина показал рукой на запад. «Там дом богов, и над крышей его всегда висит облако. Там живут такие люди, как она. Ей будут рады».
— Я ее не брошу, она моя сестра, — Дэниел достал кинжал.
— Не сестра, — поправил его индеец.
— Ну как будто бы, — хмуро буркнул ребенок. «Но все равно — я ее не оставлю. И зачем ей надо на этот тепуи?».
Мужчина ласково посмотрел на усталое лицо Марты. «Потому что она ребенок, и она страдает. Там ей будет легче».
— Нам надо к родителям, — жестко сказал Дэниел, — а вовсе не на тепуи.
Индеец вдруг усмехнулся: «Ну, тебе туда все равно нельзя…»
— Тем более, — огрызнулся мальчик.
— Вам надо к матери, — тихо поправил его мужчина, — но не сейчас. Сейчас она просто не дойдет туда — она измучена, ей снятся черные сны.
— Ты откуда знаешь? — грубо спросил Дэниел.
Индеец помолчал и улыбнулся: «Ну, я хоть и не живу в доме богов, но тоже кое-что вижу. Ты можешь остаться со мной, в деревне, что стоит у подножия тепуи, и подождать свою сестру».
— У подножия? — нахмурился ребенок.
— Это гора, — сказал индеец, поднимаясь, нежно беря Марту на руки, — она даже не проснулась, — которая уходит ввысь, в небеса. Нет ее больше, нет ее прекрасней, и с вершины ее падает самая чистая в мире вода.
Дэниел затоптал костер, и, вскинув на спину самодельный мешок из рубашки, пошел вслед за индейцем.
Только когда он заставил ее выпить полный стакан рома, ее прекратило трясти. «Так, — сказал Ворон, — я немедленно разворачиваю «Святую Марию» и иду в Плимут. С твоей матерью все в порядке, и со всеми остальными — тоже. И скажи спасибо, что я вовремя появился — этот испанский подонок вышиб бы, тебе мозги, не задумываясь».
