Валентин Пикуль - Нечистая сила
Ванечка поцеловал Галине ручку.
– Мадам, вы произвели на меня впечатление…
Не отпуская от себя Симановича, он поехал на квартиру к Степану Белецкому, который прижал палец к губам, давая понять, что имя Распутина в его доме не произносится. Вкратце Манасевич обрисовал положение с замыслами министра: Хвостов сам залезал в капкан! Все эти дни шел перезвон между Белецким и царицей, между Вырубовой и Распутиным, который боялся выставить нос на улицу. Наконец внутренняя агентура доложила, что Ржевский берет в полиции фиктивный паспорт на имя Артемьева, и Белецкий почувствовал себя стоящим у финиша… Притопывая ногой и прищелкивая пальцами, он позвонил на станцию Белоостров, оттуда ему ответили, что граница Российской империи слушает.
– Вот что, – сказал в телефон Белецкий, – позовитека к аппарату начальника погрантаможзаставы станции Белоостров.
– Полковник Тюфяев у аппарата, – доложили ему.
– Это ты, Владимир Александрыч? Здравствуй, полковник. Ну, как у вас там? Снегу за ночь много навалило?
– По пояс. Сейчас на перроне дворники сгребают.
– У меня к тебе дело… Есть такой Ржевский, нововременец и почетный банкомет Суворинского клуба, кокаинист отчаянный! Сейчас смазывает пятки.
Когда появится в Белоострове, ты…
* * *Белоостров. Все граждане империи трясут здесь свои чемоданы, предъявляют документы, чтобы (в преддверии зарубежной жизни) проехать в пределы Великого Княжества Финляндского… Ржевский решительным шагом мужчины, знающего, что ему нужно, отправился в станционный буфет. В дверях зала ожидания он грудь в грудь напоролся на осанистого жандарма (это был Тюфяев). Полковник, недолго думая, громадным сапожищем придавил носок писательского штиблета. Ржевский заорал от боли. Последовал официальный запрос:
– Какое вы имеете право орать на полковника корпуса погранохраны, находящегося при исполнении служебных обязанностей? На официальный вопрос последовал болезненный ответ:
– Вам бы так! Вы ж мне на ногу…
– По какому праву осмеливаетесь делать замечания?
– Вы на ногу…
– Прекратите безобразить, – отвечал Тюфяев. – Господа, – обратился он к публике (средь которой были переодетые филеры), – прошу пройти для писания протокола об оскорблении.
– Мне в буфет надо. Вы же мне сами на ногу…
– Ничего не знаю. Пройдемте…
Ржевского втянули на второй этаж вокзала, где размещался штаб жандармской службы. Тюфяев позвонил Белецкому и сказал, что фрукт уже в корзине, с чем его шамать? Белецкий из Петрограда велел Тюфяеву заставить Ржевского разболтаться, а протокол о задержании переслать ему. Тюфяев взял у Боречки паспорт.
– Бумажка-то липовая, господин… Артемьев?
Ржевский решил запугать Тюфяева именем Хвостова.
– Смотри! – показал свои бумаги. – Кем подписано?..
В ответ получил по зубам и заплакал. Из подкладки его шубы опытные таможенники выпороли секретное письмо Хвостова к Илиодору. Потом, грубо третируя близость журналиста к МВД, Ржевского стали избивать. Он кричал только одно: «Кокаину мне! Кокаину…» Тюфяев снова оповестил Белецкого, что «протокол составлен».
– Ржевский сознался, что едет от Хвостова?
– Все размолотил. У меня пять страниц. Хвост министра уже прищемлен в капкане, а теперь, дабы усугубить его вину перед Царским Селом, Белецкий велел Тюфяеву:
– Пропусти Ржевского со всеми деньгами и письмами за границу. А когда будет возвращаться – арестовать…
Распутин был извещен им о заговоре.
– Хвостов – убивец, а ты, Степа, – друг, век того не забуду! Я царице скажу, какого змия на груди своей мы сами вырастили… Все министеры – жулье страшное! Что унутренний, что наружный, что просвещениев, что по фунансам, – их, бесов, надо в пястке зажать и не выпущать, иначе они совсем у меня избалуются…
8. КОГДА ОТДЫХАЮТ МОЗГИ
Если дрова не колоть, их можно ломать. Разъярясь окончательно, Хвостов арестовал Симановича, которого доставили в охранное отделение, где его поджидал сам министр в замызганном пальтишке и демократической кепочке – набекрень. Ювелира запихнули в камеру, и в приятной беседе без свидетелей Хвостов бил его в морду.
– Ты передавал в Царское письма Штюрмера и Питирима? Отвечай, что еще задумала ваша шайка? Какие у тебя связи с Белецким?..
Шестнадцать суток аферист высидел в секретной камере МВД на воде и хлебе, но не скучал, ибо знал, что хвостовщина обречена на поражение, а Распутин вскоре станет велик и всемогущ, как никогда. Шима Симанович, старший сынок его, надел мундир студентатехнолога, поехал в Царское Село.
Вырубова провела его к императрице. Выслушав рассказ проворного студента, как его папочку уволокли агенты Хвостова, Алиса глупейше воскликнула:
– Это уже революция! Хвостов – предатель. – С жиру взбесился, – уточнила Вырубова. Штюрмер названивал на Фонтанку – к Хвостову:
– Не вешайте трубку! Куда делся Симанович? – Хам с ним… воздух чище. Штюрмер говорил МанасевичуМануйлову.
– Невозможно разговаривать… Он опять пьян!
Хвостов был трезв. Симанович уже ехал в Нарым, а галдящий табор его ближайших и дальних родственников изгонялся из столицы без права проживания в крупных городах. Манасевич тоже видел себя в зеркале со свернутой шеей…
Обычно он беседовал с премьером от 6 до 8 часов утра («потом я его видел в 4 и в 5 часов. Это был совершенно конченый человек, он при мне засыпал несколько раз… Он как-то умственно очень понизился, но это был очень хитрый человек!»). Ванечка позвонил в Петропавловскую крепость – Лидочке Никитиной, чтобы приехала со шприцем и морфием. После инъекции Штюрмер малость прояснился в сознании.
– Ржевский, – доложил ему Ванечка, – уже арестован, а Хвостов, кажется, избивает его в своем кабинете, потом передаст Степану Белецкому, а тот выкинет какой-нибудь неожиданный фортель!
– Так что же мне делать? – спросил Штюрмер.
– Забирайте портфель внутренних дел.
– Но там же Степан Белецкий… он тоже…
– Да ну его к черту! – обозлился Ванечка. Утром 7 февраля состоялась завершающая эту историю встреча министра и товарища министра – Хвостова с Белецким.
– Итак, – сказал министр, – при аресте Ржевского было обнаружено мое письмо. Естественный вопрос: где оно? Белецкий пошел на разрыв.
– Если мне не изменяет память, в молодости вы были прокурором («Да, вы изучили мою биографию», – вставил Хвостов, чиркая спички), и вы, таким образом, знаете, что в местностях на военном положении жандармы обладают правами судебных следователей…
– Жандармы? – сказал Хвостов, забавляясь игрой огня. – Но я ведь не только министр, я еще и шеф корпуса жандармов его величества. Итак, вторично спрашиваю – где мое письмо?
– Подшили к делу.
– Ах, портняжка! Чей лапсердак вы шьете?
– Шьем самое примитивное дело: о преступлениях Ржевского на товарных станциях столицы и взятках, которые он брал.
– Вот куда я влип! Но мое-то письмо зачем вам?
– До свиданья, – сказал Белецкий, хлопая дверью…
На прощание Хвостов тоже решил трахнуть дверьми министерства внутренних дел с такой силой, чтобы в Царском Селе вздрогнули все бабы.
Одним махом он убрал с Гороховой охрану, что насмерть перепугало Распутина, и он скрылся (по некоторым сведениям, варнак эти дни прятался на даче у Вырубовой).
* * *– Мои мозги здесь отдыхают, – часто говорил в Ставке царь, и это правда, ибо всю работу за него проводили генералы, а делами империи занималась жена… Николай II проживал в доме могилевского губернатора. На первом этаже размещалась охрана, вежливо, но твердо Предлагавшая всем приходящим сдать огнестрельное и холодное оружие. В один из дней к дому подкатил автомобиль, за рулем которого сидела красивая женщина, одетая в дорогие серебристые меха. Следом за мотором скакала на рысях сотня Дикой дивизии – отчаянных головорезов в драных черкесках, обвешанных оружием времен Шамиля. Из кабины легко выпрыгнул худосочный генерал в бешмете, с кинжалом у пояса. При входе в дом его задержали.
– Будьте любезны, сдайте кинжал и револьвер.
– Прочь руки! Я брат царя – великий князь Михаил…
Да, это был Мишка, которого на время войны братцарь келейно простил; теперь он командовал необузданной Дикой дивизией, наводившей ужас на немецкую кавалерию. Братья скупо облобызались. Михаил сбросил лохматую папаху, показал на заиндевелое окно:
– Наталья в моторе. Можно ей подняться сюда? Николай II расправил рыжеватые усы.
– Ддаа… Но лучше пусть едет в гостиницу.
– Но так же нельзя! Пойми, что я люблю эту женщину. Если ты боишься Аликс, так я обещаю не проговориться об этом визите, Император круто изменил тему разговора:
– Как дивизия? Джигиты не мародерствуют?
– Да нет, не очень… А ты постарел. Говорят, вдали от Аликс крепко попиваешь? Смотри, какие мешки под глазами.
