Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Век человечий
Меньше мгновенья,
Позор же презренья
Продлится и в смерти.
Подумай, что ты уже сейчас можешь сделать, чтобы избежать посмертного презрения. Потом ведь будет поздно. Может быть, тебе целую тысячу лет придется ждать того, кто позаботится о твоей посмертной славе. А теперь прощай».
Красные угли погасли, воцарилась тьма… Огромный медведь исчез так тихо, что до Ингвара не долетело ни звука.
* * *
Проснулся Ингвар, когда в щель полога уже пробивался тусклый свет. Вздрогнул, вспомнив свой сон. Конечно, это был сон – он вовсе не помнил, чтобы возвращался на свою подстилку и укрывался плащами, но вот ведь он лежит укрытый. В том сне он разговаривал мысленно – наяву так не бывает.
Ётуна мать! Ингвар сел, сбрасывая плащи, потер руками лицо. На другой стороне шатра спал уже другой телохранитель – они успели смениться, и даже дважды, а он спал так крепко, что не слышал. Ну и сон, того коня в корягу! Даже сейчас теснило в груди от волнения. Что он сказал, черный призрачный медведь? Пугал смертью от предательства… посмертным позором…
Две нити! Та женщина, Снефрид, о которой рассказывала мать. Она держит не только его, Ингвара, нить, но и Эйрика! Об этом Сванхейд ему не говорила. Возможно, сама не знала. А он теперь знает. «Мы связаны не только кровью, но и нитью»…
Стоит ли всему этому верить? Сон был слишком ярким, связным и отчетливым, чтобы от него отмахнуться. Рассказать Свенельдичу, привычно подумал Ингвар? В делах иных миров побратим тоже разбирался лучше, но что-то мешало. Казалось, эта тайна доверена только ему, ему и стоит как следует все обдумать…
Ингвар выбрался на воздух. Дождь, слава асам, прекратился, хотя небо по-прежнему было в пелене. Какое же чувство свободы каждый раз ощущаешь, когда с неба на голову перестает падать мелко рассеянная вода – как будто тебя выпустили из-под сети и позволили идти куда хочешь. Такое доверие богов хочется оправдать…
– Ётуна ма-аать! – вдруг вскрикнул кто-то возле шатра, так что Ингвар вздрогнул.
В крике слышались изумление и испуг.
– Что ты, Хрольв? – окликнул Фарульв Лодочник от обильно дымившего костра. – Змея?
– Дерьмо! – глухо поправил Радорм, лежавший под навесом из лапника. – Глядеть же надо, куда ступаешь.
– Сам ты… Идите посмотрите!
Несколько человек подошли к Хрольву.
– Ого!
– Вот это… ётунова хрень…
– Да как же он сюда подобрался?
– И никто его не видел.
– Дозорные проспали все.
– Надо проверить – у нас люди-то все на месте? А то, может, унес Гуннара, а мы и не знаем. Ждем тут, пока он нам кашу сварит, а его самого уже в лесу доедают…
– Конунг! – сообразил кто-то. – Хьёрт, поди глянь – конунг-то цел?
Ингвар вышел на голоса, к кучке удивленных и встревоженных гридей. При виде его на лицах отразилось облегчение.
– Конунг, посмотри! – Сиггейр показал на землю. – Вот тут какой-то тролль бродил ночью…
Ингвар подошел, уже догадываясь, что увидит.
На мокрой от дождя земле меж шатров отпечаталось несколько крупных медвежьих следов – один, два… Потом начиналась трава, на ней следы терялись, а искать их в лесу желающих не нашлось…
* * *
– Медведь, говоришь? – Мистина, сидя на корточках, положил свою ладонь с вытянутыми пальцами внутрь отпечатка звериной лапы: далеко не маленькая, его ладонь поместилась там целиком. – С такими-то лапками?
Он выпрямился: с мокрыми волосами, с рубашкой на плече, которой вытирался на ходу. Проснувшись, полез купаться – как будто в воздухе ему недостаточно воды, – а выбравшись на песок, услышал крики возле конунгова шатра.
– А не думаешь ли ты, конунг, что это был тот Бурый, который еще зовется Одином?
– Что-то такое он говорил… – пробормотал Ингвар. – Я помню: он упоминал Одина-Бурого…
Вмиг по дружинному стану разнесся слух: к конунгу во сне являлся Один. Слух этот вызвал более тревоги, чем бодрости: Один редко приносит добрые вести.
– Что он сказал? – негромко спросил Мистина, когда они с Ингваром уже сидели под пологом конунгова шатра, глядя, как Гуннар Пузо пытается поддерживать уверенный огонь под котлом с кашей, а сырой дым бросает ветром из стороны в сторону. – Расскажешь? Или это тайна?
– Да он не сказал, что это тайна. Он хотел предостеречь… от предательства, – выдавил Ингвар. – Я плохо помню. Как проснулся – вроде все помнил. А теперь – ну, так… – Он помахал рукой в воздухе, будто разгонял туман. – Говорил, что мне не следует сражаться с Эйриком, потому что его гибель принесет гибель и мне.
– Может, это и кстати, – обронил Мистина. – Что предостерег. Надоел мне этот троллев поход через Утгард. Повезет нам, не повезет – доброй славы здесь все равно не сыскать.
– Так что же – назад поворачивать? – Ингвар бросил на него угрюмый взгляд. – Опять? Я от греков едва отмылся, если меня еще старый дядька заставит штевень поворотить…
Мистина понимал это не хуже конунга: Ингвара до сих пор жег стыд после первого похода на греков, когда он сам был ранен в первой же битве и отступил в Болгарию, оставив войну другим вождям.
– С Эйриком мы непременно повидаемся. Но если сам Один предостерегает тебя от этой вражды, нарываться на драку будет глупо. Если он тебя оставил… – Мистина понизил голос, – то упрямиться значит погибнуть, и даже без особой славы.
– И что теперь – дары ему подносить? Любовные стихи сочинять?
– Послушай. Ничего непоправимого еще не произошло. Мы взяли Видимирь, но отбили его не у людей Эйрика, а у мятежных варягов. Это они – Мороз, Тень и Берег – убили Эйрикова зятя и его отца, это они целое лето грабили веси вдоль волока. Мы, то есть ты, только покарал их за эти дела. Сделал одолжение Эйрику, своему родичу.
Ингвар хмыкнул от невеселого смеха:
– Хочешь сказать, мы сюда явились Эйрику помогать?
– А кто докажет, что нет?
– Тень докажет, глядь! Он ведь у него, у Эйрика!
– Пусть он чего докажет, глядь! Кто он такой? Ублюдок и предатель, вот он кто. Слово его… – Мистина сплюнул. – Ты с Эйриком еще не ссорился. Он пока не знает, зачем ты пришел. Только догадываться может. И нам стоит сейчас поискать с ним встречи и поговорить. Если даже Один пришел к тебе с предостережением – пренебречь этим значит нарваться на быструю смерть, здесь ничего иного не дождешься. Хочешь сгинуть в этих болотах? Тогда уж лучше было сгореть в Босфоре – славы было бы больше.
– А греки? Мы из-за них сюда и притащились. Вернусь, они спросят: ну, покорили вы вашего Эйрика?
– Роману нет дела до наших дел с Эйриком. Его только хазары волнуют. Здесь можно разговаривать.
– Ты возьмешься?
– А как же, глядь! – с досадой воскликнул Мистина. – Троллева бабушка, что ли? Эйрик, видно, уже рядом где-то. Ты жди, я поеду вперед.
* * *
Взяв два десятка своей ближней дружины, Мистина Свенельдич отправился дальше по Мерянской реке. То и дело его трубач оглашал леса по берегам звуком рога, давая знать о своем продвижении – чтобы не нарваться на стрелы какой-нибудь засады, которую уже стоило здесь ожидать. День еще не закончился, когда на призыв рога с востока ответил такой же рог – это был передовой дозор Эйрика.
Два отряда сошлись и поговорили. Мистину с его людьми отвезли к Эйрику – он с войском шел чуть позади. Мистина, для этого случая взявший с собой хороший синий кафтан и красный плащ, сошел на песок из лодьи такой же величавый, как если бы здесь были конунговы палаты – с золотыми браслетами
