Ближний круг госпожи Тань - Си Лиза
Зеленая Яшма отталкивает Мэйлин.
– Не трогай меня.
Мэйлин отдергивает руки, как будто ее обожгли.
– Я пыталась помочь.
– Мне не нужна твоя помощь. – Зеленая Яшма поворачивается к Белой: – Ты ударилась?
– Моя нога, – стонет Белая Яшма.
Когда Зеленая Яшма ощупывает ногу своей товарки, наложница вскрикивает и лицо ее приобретает цвета камня, в честь которого она получила свое имя.
Я опускаюсь на колени рядом с Мэйлин и спрашиваю Белую Яшму:
– Можно мне взглянуть?
Белая Яшма переводит страдальческий взгляд с меня на Мэйлин, а затем снова на меня. Она закусывает губу и кивает. Я осторожно задираю подол, обнажая ее голень. Мгновенно я оказываюсь в комнате матери после ее обморока и впервые вижу ее обнаженную ногу. Нет, здесь нет алых полос, расползающихся по икре, но зато нога наложницы согнута под неестественным углом.
– Перелом, – говорит Мэйлин.
Действительно, в одном месте кость стала похожа на крутую гору. Кость выглядит так, будто в любую секунду может прорвать кожу.
– Маковка! – зову я, зная, что она где‑то рядом, и она действительно появляется. – Беги за бабушкой. Быстрее!
– И маму мою позови, – добавляет Мэйлин. – Приведи обеих!
Белая Яшма хнычет:
– Мне больно…
Я слегка перекатываюсь на пятках, пытаясь сообразить, что делать.
– Может, нам стоит попробовать вытянуть ногу? – говорю я Мэйлин.
– Я однажды видела, как костоправ именно так и делал, – кивает она.
Услышав это, Белая Яшма снова начинает причитать.
– Я боюсь, что, если мы ничего не сделаем, кость прорвет кожу. – Мои мысли снова обращаются к матери, и я добавляю: – Если это случится, может распространиться инфекция. Но если мы вправим кость…
– Еще чего не хватало! – Голос бабушки звучит резко, как битое стекло. – А ну-ка, девочки, немедленно отойдите!
Мы с Мэйлин вскакиваем на ноги и отходим. Повитуха Ши опускается на колени рядом с наложницей, а бабушка держится на расстоянии.
– Врачи, такие как мы с дедушкой, подобными недугами не занимаются.
– Я знаю, – говорю я. – Просто…
– Не желаю слышать оправданий. Я послала Тушь за костоправом. Теперь нам остается только ждать. – С этими словами бабушка отворачивается, разочарованная или рассерженная на меня, а может, и то и другое.
Когда приходит костоправ, повитуха становится позади Белой Яшмы, обхватывает правой рукой левое запястье, а левой – правое и прижимает руки наложницы к груди. Костоправ одной рукой берется за икру Белой Яшмы, а другой безо всякого предупреждения резко дергает за лодыжку. Белая Яшма вскрикивает, но кость, по крайней мере как мне видится, снова встает на место. Мы с Мэйлин переглядываемся. Костоправ сделал именно то, что мы планировали.
Пока костоправ сооружает шину из тряпок и бамбуковых дощечек, к пострадавшей наложнице подходит бабушка.
– Слуги отнесут тебя в твою комнату, – говорит она Белой Яшме. – Как только ты устроишься, я приду с чаем, который облегчает боль.
На лбу Белой Яшмы блестит пот. Она протягивает руку к бабушке, но та не берет ее.
– Чем это мне грозит? – спрашивает она. В ее словах сквозит глубинный страх: доведется ли ей вновь порадовать дедушку красивой походкой на лотосовых ножках?
– Пока сложно сказать, – отвечает бабушка.
Через несколько часов у госпожи Хуан начинаются роды. Бабушка больше не заговаривала о том, что мы с Мэйлин чуть не сделали с Белой Яшмой, и, несмотря на явное недовольство нашим поведением, взяла меня с собой в покои роженицы.
Она напомнила мне, что большинство врачей оставляют наблюдение за родами исключительно повитухам, так как это кровавый процесс. Врачей обычно зовут на помощь, только если что‑то идет не так.
– Лично я предпочитаю владеть ситуацией с самого начала. У госпожи Хуан боли в области поясницы, что является наиболее очевидным признаком, но мы также можем определить приближение родов по пульсу женщины. Вот, – она кладет мои пальцы на запястье госпожи Хуан, – видишь, какой он неустойчивый? Будто птица клюет зерно или вода просачивается сквозь дырку в крыше.
Несколько месяцев я пыталась научиться чувствовать тонкие различия в пульсах и теперь ощущаю все именно так, как говорит бабушка. Я чувствую дрожащий ритм. Поскольку я все еще в опале, приходится прятать улыбку. Я преодолела очередную ступеньку.
Входят повитуха Ши и ее дочь. Мэйлин опускает глаза. Мне интересно, какими словами по возвращении отчитала ее мать, но спросить не представляется возможным. В очередной раз нарушая традиции, которых придерживаются врачи-мужчины, бабушка не прячется за ширмой. Мы вдвоем расположились на стульях в углу комнаты, а повитуха и Мэйлин на своих огромных ногах снуют туда-сюда, раскладывая необходимые для родов инструменты: нож, моток веревки, таз с водой, переносная горелка. Как существуют правила, что можно и чего нельзя делать женщине во время беременности, так есть и правила, которые необходимо соблюдать в процессе родов. Первое – присутствовать должны только три человека, но это, видимо, относится лишь к тем, кто активно помогает роженице, в данном случае это повитуха, Мэйлин и еще одна очень пожилая женщина на подхвате.
Прибегают две служанки, быстро расстилают солому в большом бронзовом тазу и так же быстро уходят. Мы ждем, пока госпожа Хуан терпит схватку за схваткой, пока наконец повитуха не объявляет: «Пора!» Она помогает госпоже Хуан слезть с кровати и встать на корточки над тазом. Госпожа Хуан цепляется за веревку, свисающую с потолка. Между ног у нее все вздувается. Она закрывает глаза и стонет. Мэйлин и старуха поддерживают ее по обе стороны.
Повитуха копошится позади госпожи Хуан, готовая подхватить ребенка.
– Скажите мне, если госпожа начнет слабеть, – просит повитуха всех присутствующих. – Нельзя, чтобы какая‑либо часть ее тела коснулась соломы. Ты помнишь почему, Мэйлин?
– В нее может проникнуть дурная энергия, – отвечает Мэйлин, – а пуповина – одеревенеть.
Я вопросительно смотрю на бабушку, которая поясняет:
– В момент родов смерть часто ходит рядом. Женское тело раскрывается, и в него проникают холод и ветер. Если пуповина младенца одеревенеет, то спина роженицы станет жесткой и в конце концов прогнется назад, как лук. И у нее сведет челюсти. Так будет продолжаться, пока смерть не избавит несчастную от мучений. Такие симптомы ни с чем не спутаешь.
Госпожа Хуан продолжает всхлипывать и стонать. Пока что роды не кажутся мне такими уж «скользкими». Скорее наоборот. Несколько раз я закрываю глаза. Голова ребенка показывается наружу, он смотрит на повитуху. Мэйлин и старуха крепко держат госпожу Хуан за талию, пока та выталкивает плечики ребенка. Наконец младенец выскальзывает целиком наружу. Я не вижу, мальчик это или девочка. Бабушка не спрашивает пол ребенка, как и госпожа Хуан. Бабушка предупредила меня об этом заранее. Во время родов запрещено задавать этот вопрос, поскольку злые духи услышат ответ и прилетят навредить младенцу.
Госпожа Хуан и дальше висит на веревке. Повитуха Ши пытается приободрить ее. Как только из ее лона выпадает большой красный сгусток, повитуха перерезает веревку и перевязывает ниткой. Мэйлин отпускает госпожу Хуан и отодвигает таз в сторону, успев испачкать руки кровью и слизью. В другой таз наливают теплую воду, чтобы повитуха помыла новорожденного.
Мэйлин поворачивается ко мне:
– Ты видела, как я помогла?
Она гордится собой, но меня терзают противоречивые чувства. Мэйлин, конечно, умничка, но на нее попала грязная кровь!
– Вы с бабушкой тоже очень помогли, – щебечет Мэйлин. – Мама говорила, что все развивалось очень плохо, пока средства твоей бабушки не вернули здоровье в равновесие госпоже Хуан. Даже я это видела!
Я не могу удержаться от хвастовства.
– Мы стремились к «скользким» родам!
Бабушка фыркает, а повитуха заливается лающим смехом, из-за чего мои щеки горят таким жаром, что, кажется, я могу умереть. Мэйлин подходит ко мне, протягивает руку и проводит пальцами по щекам. Стоило бы вздрогнуть, ведь еще недавно ее пальцы были покрыты грязной кровью, но они прохладные и успокаивающие. Потом я чувствую на себе взгляд. Это бабушка. Я боюсь, что она станет ругать меня второй раз за сегодня, но нет.
