Под белым орлом - Грегор Самаров

Мария быстро встрепенулась, словно это было волшебное слово, которое размышлявшая птица вдруг нашла. Яркая краска выступила на её щеках; своими большими глазами она испуганно взглянула на попугая и сделала движение рукой, точно хотела заставить его замолчать. Но птица стала махать крыльями и стремиться к своей хозяйке.

Молодая девушка встала и протянула ей свою руку и птица села на неё. Мария стала ласкать попугая, причём тот с нежностью прижимался головой к её плечу.

— О чём ты говоришь, милый Лорито? — сказала она, — ведь ты не так часто слышал от меня это имя, представляющее собою мечту, о которой я не смею, не хочу думать и которое всё-таки постоянно вспоминается. Здесь, среди этой однообразной жизни, — продолжала она после некоторого раздумья, — мне казалось, словно предо мной раскрылся удивительно привлекательный сказочный мир, когда тот иностранец рассказывал, о своих путешествиях, о разнообразной жизни в польских замках, о ярких картинах Востока и о великолепии Италии. Его зовут Игнатием, он иногда говорил об этом среди своих рассказов, и вот почему это имя осталось у меня в памяти; оно осталось для меня как бы формой, как бы отзвуком всего того, что производило на меня такое сильное впечатление, и больше ничего. Ты никогда не должен называть это имя, Лорито, ты не должен о нём говорить, когда я в твоём присутствии погружаюсь в мечты.

Попугай словно понял её слова; он замахал крыльями и стал произносить всевозможные иностранные и немецкие слова, но ни разу не повторил запрещённого имени.

Вошёл лакей и доложил, что барон фон Пирш просит принять его.

— Просите, просите! — живо воскликнула Мария, — это внесёт немного разнообразия в печальную, однотонную жизнь, которая целыми днями тяготит меня.

Лакей открыл дверь.

Паж фон Пирш вошёл в комнату. Мария поспешила ему навстречу, и, протянув руку, сердечно сказала:

— Здравствуй, милый Фриц! Мы так давно не виделись! Когда ты приходишь, я всё ещё думаю, что мы — дети и что мы сейчас начнём играть, как тогда, в те прекрасные прошедшие времена, когда для нашего счастья надо было так мало, когда детская и сад составляли весь наш мир, который мы по своему желанию населяли великанами, карликами, колдуньями и феями, так что у нас никогда не было недостатка в обществе и мы никогда не испытывали скуки.

Фриц фон Пирш посмотрел на молодую девушку восхищенными глазами, затем сделал необыкновенно изящный поклон и галантно поднёс к губам протянутую ему руку.

Но в этот момент попугай растопырил свои перья, стал злобно махать крыльями и пытался схватить пажа своим клювом.

— Фу, какая невежливая птица! — заметил паж полусердито, полушутя. — Говорят, что инстинкт животных заставляет их отгадывать и разделять чувства и настроение своих хозяев. Если бы это была правда, я мог бы сомневаться, что моё посещение приятно тебе.

— Какой ты глупый, Фриц! — со смехом промолвила Мария, — ведь ты знаешь, какие мы хорошие друзья и как я всегда рада видеть тебя, когда ты получаешь разрешение навестить нас. Птица, — продолжала она с ещё более искренним смехом, — испугалась того, что ты отдал мне такой торжественный поклон и так церемонно поцеловал мне руку, а это на самом деле было очень комично для двух таких хороших друзей и товарищей по играм, какими мы были и останемся навсегда.

Лицо Пирша стало ещё серьёзнее, только недовольство в его чертах сменилось грустным выражением.

— Хорошими друзьями мы останемся, если Богу угодно, — заметил он, — но мы уже более не товарищи по играм. Годы быстро идут и быстро меняют всё. Хорошо ли это, или дурно, — я этого не знаю; для одного всё складывается удачно, для другого — нет, но таковы условия жизни, которые мы не можем изменить.

— Каким торжественным тоном говоришь ты, Фриц! — сказала Мария, всё ещё смеясь, — я просто не узнаю тебя. Пойдём, сядь возле меня, — продолжала она, ставя попугая на его место и садясь на свой диван, — да отбрось свою серьёзную мину, которая пугает меня. Поболтаем, как в прежнее время, обо всём, что придёт нам в голову, или расскажи мне что-нибудь о вашей придворной жизни в Сансуси, о которой слышно всё менее, чем старше становится король.

— Об этом можно рассказать очень мало, — заметил Пирш, пожимая плечами. — Что может происходить при дворе, где никогда не появляется ни одной дамы, где видишь только военных, угрюмых старых генералов, учёных и философов, бесконечно более скучных, чем придворные шуты, которыми забавлялись предшественники нашего всемилостивейшего короля; нашему брату не остаётся ничего другого, как в порыве отчаяния выкинуть какую-нибудь безрассудную шалость, над которой король, быть может, посмеётся, если счастье улыбнётся нам, но за которую он точно так же может засадить в Шпандау, если он будет в дурном настроении.

— И я уверена, — весело заметила Мария, — что Фриц Пирш при таких забавных проделках пажей всегда находится впереди и нисколько не боится быть отправленным в Шпандау.

Пирш вздохнул.

— Быть может, это было бы развлечением, как и всякое другое, — сказал он, — но то, в чём я признался тебе, совсем серьёзно. Меня действительно огорчает жизнь, которую я веду; время, идущее так быстро, всё более отделяет меня от милых воспоминаний о счастливом прошлом и даёт мне крайне мало надежд на будущее, которое для меня, да, для меня одного, не обещает никаких перемен.

— Для тебя ли одного, Фриц? — спросила Мария, пододвигая к себе пяльцы и снова принимаясь за работу. — Время бежит равномерно для нас всех, да, течёт настолько быстро, что нам хотелось бы задержать его, когда мы довольны и счастливы, и медленно, когда мы чего-нибудь ждём и на что-нибудь надеемся, и всего медленнее, — добавила она со вздохом, — когда мы скучаем и не знаем, на что мы должны надеяться и вообще можем ли мы на что-нибудь надеяться.

— Нет, нет, Мария, — сказал Пирш, — время не одинаково бежит для всех, оно имеет любимцев и пасынков. Посмотри на нас обоих! Мы были совершенно равны, когда были детьми, я даже имел некоторое преимущество пред тобой, так